«Мы ненавидим тех, кто родился в России, но по-свински относится к родному языку, неграмотно говорит и пишет, – заявил нашему корреспонденту один из задержанных. – Тот тип, который получил от нас по рогам, заслужил свое. Зачем России такие неучи? Всё, на что они способны, – это блеять всем стадом “расия впирёт”. Он правил пунктуации даже на уровне начальной школы не знает. Словарный запас скудный. Не мог он ямба от хорея отличить, как мы его ни били».
Руководство УВД ЗАО Москвы отметило, что это уже не первый случай проявления агрессии и насилия со стороны радикально настроенных филологов в отношении неграмотных представителей других группировок.
Вот это читать уже было неприятно… Значит, это всё не игра. Студенты МГУ!.. Вы нам их представляли как лучшую часть, а тут – нацисты, радикалы, выпускники… Нацисты избили националиста… А как по составу разобрать? Скажешь «рус» – корень, а «ск» – суффикс – изобьют за то, что слово великое не уважаешь, где второе «с»?.. Скажешь, что корень «русс», – опять изобьют, правил не знаешь, где это видано, чтобы в корне удвоенные согласные были?..
…Постепенно какие-то золотые фигурки в юбочках с оборочками стали мерно прыгать на черном батуте и кричать: «Бувырляк!.. Захурдыш!.. Ложка-Ляжка!.. Тёлочка-Ёлочка!.. Брагое овдо!.. Рупьян!.. Рупьян!..» – а сверху свистом и скрежетом отзывалось эхо…
…Очнувшись, я пересилил дремоту и решил выйти на воздух, где наверняка есть интернет-кафе, надо Маше написать письмо. Было часов пять вечера.
На улице опять вспомнились тексты о Москве, которые учительница фрау Фриш, похожая на костлявую рыбу, задавала нам в гимназии учить наизусть. Она родилась где-то в Союзе, её отец преподавал в школе немецкий язык, а во время войны был взят к коменданту переводчиком; когда наша армия бежала, то забрала его с собой в Германию, чтобы красные не расстреляли. Так фрау Фриш стала двуязычной билингвалкой и учила нас по старым учебникам, где всюду сияют гербы, светят серпы, бьют молоты и сверкают колосья, а по широким улицам Москвы едут автобусы и троллейбусы, пешеходы спешат по делам, а тысячи людей каждый день едут на работу, а вечером – в клубы, театры, кино, кружки и спортзалы…
И слова в этих книгах были неинтересные, скучные, не то что на Ваших занятиях по сакралу. И я считаю очень правильным, что Вы сразу даете студентам «Словарь сленга» и «Словарь русского мата», где всё объяснено. Вы же сами рассказывали, как еще студентом спорили с друзьями, как пишется то или иное запрещенное слово – например, «малафья», «малофья» или «молофья»?.. Согласен, странное слово, по структуре – женского рода с палатализованной j-основой (типа «свинья», «скамья», «эскадрилья»), множественного числа не имеет… А вот посмотрел в словаре – и знаешь. Я этот словарь всегда с собой вожу.
Я щурился по сторонам. Нигде не видно ни сквера, ни сада. Машины мчатся – подойти страшно. Что делать?.. Я решил сесть в такси и попросить отвезти меня туда, где люди гуляют. Шофер меня сразу понял, усмехнулся:
– Гуляют всюду. Смотря что вам надо и за какие деньги. А так – не вопрос.
Но при чем деньги? Хочу просто гулять-погулять.
– Просто? Как это – просто? – Шофер так удивился, что притормозил. – Без баб, без выпивки? По улице, что ли, прошвырнуться?
Я объяснил, что баба у меня есть, дозвониться не могу, выпивку я уже выпил, а теперь был бы полезен моцион по широким улицам столицы.
Шофер разочарованно сделал: «Пф-ф-ф!..»
– Ну, раз баба есть – тогда свезу тебя на Плешку, ха-ха, там и мальчики найдутся…
– Каких еще? Не надо совсем.
– Ну, тогда куда-нибудь на Тверскую, там есть всё. – Таксист почесал под кепкой и повез меня на улицу, которую я часто изучал на плане города, рассматривая его под лупой перед поездкой.
Ехали долго. По дороге он поглядывал на небо и бормотал что-то про смог и газы (действительно, небо было желтовато-сероватое):
– После кризиса и бабы подорожали, раньше за полтинник соглашались, а теперь бери выше… А вон на Миуссах – чем не сад?.. Вот там и гуляй, с фронтовиками беседуй – видишь, сидят, в козла режутся?.. – кивнул он в сторону сквера, где были видны седые, беретные и шапочковые головы и слышался стук фишек и костей. Дальше виден памятник каким-то военным… Хорошо бы не против фашистов…
Фронтовики? Козла режут?.. Что-то не видно дыма…
Когда я подходил к скверу, некоторое беспокойство бродило во мне, будило холодок – ведь на скамейках сидят те, кто дрался с немцами, убивали их… А вдруг среди них – Павлюша, спасший моего деда Адольфа?.. Хотя нет, вряд ли он дожил до сегодня… Один шанс на миллиард, что он сейчас сидит тут, козла режет… Дед Адольф помнил только голубые глаза и широкий нос.
Я скромно приблизился к столу, где два старичка играли в шахматы. Один, плотный, с неприятными жировиками на лбу и щеках, обмахивался соломенной шляпой и бубнил что-то так неразборчиво, что я не мог идентифицировать ни одной фонемы. А другой, худой, утлый, но с большими руками, говорил чётко и раздельно, теребя остатки пуховых волос:
– Сижу, как швед под Полтавой… Что же делать?.. Выхода как будто нет… Но он должен быть… Должен…
– Ты играй, божий одуванчик, а не философствуй…
– Здравствуйте. Можно тут играть? – спросил я вежливо.
Те удивленно влепились в меня глазами, но подвинулись:
– Пожалте!
Я присел и стал оценивать позицию.
Проиграв, божий одуванчик хлопнул в досаде по столу корявой рукой, наверняка державшей автомат, нож и пистолет:
– Пропал. Два пива за мной.
– Разрешите угостить пиво? – сказал я, как это делается у нас в Баварии. – Я немец, учу русский язык, хочу напрактиковаться тут.
– Мы гостям рады, – ответил одуванчик, подозвал парнишку и, почтительно взяв у меня из рук десять долларов, велел сбегать за пивом, да немецкого взять, если будет, а не всякой там помойки, а на возражение ленивого парнишки, что продавщица на доллары не дает, ответил:
– Не боись, скажи – для нас, она и на доллары даст, и на марки, и на иены. Вот, гость из Германии…
Ветеран в соломенной шляпе спросил:
– Как величать вас?
– Моя фамилия Боммель, мое имя Манфред, можно Фредя.
– Фредя? Это хорошо!
– Да, моя бабушка русская. Она так назвала-называла меня, – объяснил я про Бабаню.
Разговорились. Тот, что с шишками на лице, осанистый и осадистый, говорил очень нечётко, я его плохо понимал, о чемсразу же сообщил партнёрам по диалогу, на что божий одуванчик объяснил, что он лично успел сделать себе зубы, «пока эти мародеры все льготы не прикарманили», а вот Павел Иванович опоздал, а теперь денег на новую челюсть ему уже не дают:
– А старая разболталась, как тапка. Потому и неразборчиво.
Павел?.. На всякий случай я спросил:
– Павлюша?
– Да какой я ему Павлюша?.. Вам что, гражданин, собственно, надо? – принимая пиво и откупоривая банки, насупился Павел Иванович.
– А собственно ничего надо. – И я поспешил объяснить, что один русский солдат с таким именем спас моего дедушку во времена войны: – Я антифашист… Вы на лагере в Франции сидели?
Павел Иванович пошевелил кустистыми бровями:
– Да ты чего, сынок?.. Какая Франция?.. У нас что, своих лагерей мало было?.. Нет, я не успел. Только призвали – через полгода закончилась вся эта мясомолка. Бог миловал. А ты откуда, не из-под Риги, что ли? Там, говорят, наших ветеранов обижают?
Но я сказал, что не из Риги, а из Баварии, и что у нас сейчас никого не обижают.
– А, Бавария!.. «БМВ» хорошие аккумуляторы для танков «леопард» делал! – вспомнил божий одуванчик и стал с уважением хвалить боевые качества немецких танков.
– И для «тигров» тоже делал… Надо бы выпить за усопших, – пробулькал Павел Иванович, шевеля шишками. – Да не пива бы… Пиво без водки – деньги на ветер.
Божий одуванчик, не найдя, кого послать, осторожно и деликатно, как собака – сахар, взял у меня из пальцев 10 долларов и сам принес из ларька две бутылки водки, три стаканчика и три «сникерса».
