Еще Ладо часто говорил, что любовь приходит, а потом видоизменяется, превращается в привычку, а иногда в скрытую или даже открытую ненависть, любовь не стоит на месте, как и жизнь. Жизнь идет, и люди в ней меняются по ходу дела. Нередко сетовал, что он не мусульманин и не может посадить ее на цепь, хотя тотчас признавался, что понимает: один человек никогда не сможет обладать другим до конца. Он в силах посадить Нану в башню, келью, гарем, сарай, но над ее душой у него не будет власти.

Также Ладо считал, что жизнь с таким неуживчивым, склонным к наркотикам и выпивке, меланхолии, депрессиям и дурным выходкам человеком, как он, была бы ей в непосильную тяжесть: «Зачем тебе эта лишняя обуза? – искренне удивлялся он. – Какой из меня муж?» На ее вопрос: «Как же тогда тебя жена терпит?» – Ладо отвечал, что за много лет она уже привыкла, приспособилась и вообще обязана терпеть. «Но тебе для чего такой, как я?» – резюмировал он, утверждая, что ей уготовано иное, лучшее будущее. «Тогда отпусти меня в него!» – просила она. «Иди! Никто не держит!» – отвечал он. На этом разговор буксовал и стопорился.

Были еще так называемые психо-причины, которые Ладо любит приводить. Например, что Нана потеряет его как мужчину сразу же, едва зазвучит свадебный марш, ибо, когда дичь поймана, охотник начинает искать новую добычу. «Пойманных рыб не кормят!» – повторял он дурацкую японскую поговорку, приводя в пример знакомые пары, где мужья начинали гулять тотчас после свадьбы, хотя и любили своих жен. В общем, замкнутый круг.

А теперь Нана стоит у обочины, не решаясь остановить такси и отправиться на свидание к Бати, который втайне от всех сделал ей предложение и ждет теперь ответа.

Бати начал неназойливо преследовать ее месяца два назад – то якобы случайно проезжал мимо, когда она шла с работы, то звонил по пустякам, то устраивал вечеринки, куда старался завлечь ее с помощью их общей подруги (через которую и познакомился с ней, лишь впоследствии узнав, что она любовница Ладо). И каждый раз просил Нану ничего не говорить Ладо: «Зачем лишняя ревность, ведь между нами ничего нет…» Это сближало их невольно и незаметно. А недавно взял и прямо заявил, что уже давно любит ее и хочет на ней жениться. И наличие Ладо его не волнует, потому что он познакомился с ней не как с любовницей Ладо, а просто как с женщиной, на которую можно смотреть свободными глазами. И посмотрел. И понял, что она ему так мила, что он хочет взять ее в жены.

Вначале Нане показалось подозрительным, что Бати сразу после предложения стал деловито перечислять свое «приданое»: деньги, квартиру, машину, дачу, влиятельных родственников, крепкие связи. Еще более странной показалась фраза в конце монолога: «Не спеши с ответом. Если хочешь, поживем вместе, присмотримся друг к другу, а там видно будет…»

«Попросту говоря, ты предлагаешь стать твоей любовницей, содержанкой?» – с насмешкой резюмировала она.

«Нет, нет, дорогая, ты меня не так поняла! – сделал он большие глаза. – Но ты сама говорила, что такие вещи сходу не решаются, надо посмотреть, что и как, притереться…» – хотя она ничего подобного не говорила.

В заключение Бати попросил держать пока в тайне их разговор, а над его словами подумать: «И сейчас, кстати, не рабство, а перестройка, и все делают, что хотят. Сколько ты в его любовницах бегать будешь? Время идет! Не забудь об этом!»

Нана в душе соглашалась с его словами и ни с кем не стала обсуждать его предложение, а тем более – с Ладо, который из каждой мухи раздувал слона, а тут лопнул бы от ревности.

Бати на какое-то время исчез, но вскоре опять позвонил, предложил что-то невинное, вроде мороженого в Ваке-парке. Она отказалась. Затем звонил еще и еще… Во время одного из таких разговоров Нана, словно помимо своей воли, согласилась выпить с ним кофе. Он был весел, вежлив, симпатичен, галантен и оставил хорошее впечатление. Рассказывал, какой у него замечательный магазин на Дезертирке, а в планах – прикупить еще одну палатку.

Потом они опять встретились во время ее перерыва. Позавтракали за городом около Мцхеты, а на обратном пути она поймала себя на мысли, что ей отнюдь не неприятен этот видный мужчина, который ничем не скован, всех знает, со всеми знаком, а ей оказывает милые знаки внимания, никогда, впрочем, не переходя границ.

Вскоре Нана в очередной раз поссорилась с Ладо. У них начался беспросветный четырехтактный разговор: «Где ты была?» – «А тебе что?» – «Я хочу знать!» – «Женись, тогда и хоти!» И его бессильная ярость, и кидание трубки, и резкие слова о том, что нельзя жениться на бабе, которая неизвестно где шляется и неизвестно что делает. И ее колкие туманные ответы, что кое-кто, возможно, придерживается иного мнения. И его пристрастные расспросы по поводу этих слов. И пьяные внезапные приезды к ней на работу с проверками и разборками. И скандалы в коридоре, за которыми с удовольствием наблюдали сотрудники. И, наконец, ее неприязнь к нему…

В следующие дни Нана была удручена, рассеянна. Бати по телефону уловил это (а может, она сама обмолвилась в сердцах?). Опять зашел разговор о женитьбе. Она мысленно убеждала себя, что он искренен: «Если не любит – зачем вся эта игра? Разве он, при его возможностях, не может найти себе женщину для развлечений?» А он удвоил внимание, вновь стал поджидать ее после работы, причем не у самого подъезда, а чуть подальше…

Так у них появились общие маленькие тайны, мимолетные касания рук, как бы нечаянно брошенные и так же нечаянно пойманные взгляды, вздохи… Нана почувствовала, что душа ее стала двоиться: с одной стороны, Ладо, отношения с которым зашли в тупик, с другой – Бати, с его галантностью, мерцающими глазами и реальными обещаниями счастья и комфорта.

Ночью, помогая тетке сходить на горшок, она вдруг с яростью подумала: «А что я, собственно, теряю? Распишусь с ним – и все! Если что, разведусь, отсужу квартиру и буду жить себе спокойно! Разве мало женщин так делает?» Эта мысль показалась ей до того здравой и заманчивой, что она тотчас уснула крепким сном, как после удачно принятого решения.

Когда Бати вскоре в очередной раз появился возле работы Наны, она села в его машину с твердым намерением принять предложение, но вместо этого вдруг заявила (сама себя не понимая), что принять предложение не может, так как любит другого человека. Бати с размаху ударил руками по рулю:

– Ладо? Но он женат!

– Ну и что? Я люблю его! – расплакалась Нана, и все в ее душе встало по своим местам.

Раздраженно включив зажигание, Бати выглянул в окно и вскользь спросил:

– Значит, если б его не было – ты бы стала моей?

– Не знаю. Что, убить собираешься?

– Не исключено! – рванул он с места так резко, что Нана больно ударилась спиной о сиденье.

Через пару дней с теткой случился очередной инсульт, пришлось ухаживать за ней, и однажды ночью Нана призналась матери, что кое-кто сделал ей предложение. А утром она то же самое сказала Ладо – в ней прорвалось мучительное любопытство: как он прореагирует на это известие? Как бы пробный шар…

Разговор не на шутку всполошил Ладо. Он помчался за ключами, потом повез ее куда-то на квартиру. Там Нана призналась ему, что все это вздор, и все кончилось постелью, слезами и примирением. Какое-то время они прожили дружно. Иногда, правда, Ладо принимался расспрашивать ее, кто делал ей предложение, но она отсмеивалась, отшучивалась и говорила, что один толстый и комичный сотрудник, который всем женщинам предлагает выйти за него замуж. Наконец, убедила – и убедилась сама: все это действительно вздор!

Потом случилась новая размолвка: началось с пустяка и перешло в упреки, плач, бессильную ярость и грубую брань. А что делать женщине после размолвки? Хватать телефон и звонить кому-нибудь поплакаться в жилетку и костюм…

Как-то само собой снова возник Бати.

И вот Нана стоит и ловит такси, чтобы ехать к нему на свидание, а в душе полный раздор и разлад. Зачем она едет? Чего она хочет? Куда ее несет? Эти вопросы мелькали в голове, а рука сама собой поднималась навстречу зеленому огоньку…