Не успели они сесть, как в дверях появилась Нэш. Отыскав Салли взглядом, женщина подошла к их столику. Легкое, розовое, в мелкий цветочек, платье делало ее изящную фигурку нереально воздушной. Пушистые волосы были заколоты с боков невидимками. Лаковые туфли на каблуках, такая же сумочка, неброский макияж. Казалось, женщина сошла с обложки модного журнала. Лишь взгляд изумрудных глаз выдавал безысходное горе.

— Привет, — просто сказала она, садясь на свободный стул. — Я готова.

— Нэш, — начала Салли, — это Уоррен, о нем я тебе говорила. Он будет снимать, а ты постарайся не обращать на него внимания. Представь, что его здесь просто нет, мы с тобой давние подруги, беседуем по душам. Обещаю не задавать бестактных вопросов. Ну, начнем?

Нэш кивнула. Саммер включил камеру.

— Здравствуйте. Вы смотрите передачу «Мы: вчера, сегодня, завтра». Я Салли Робертс, — заговорила журналистка, глядя в объектив. — Вчера утром все мы стали свидетелями последствий ужасной катастрофы, потрясшей мир. Сейчас мы не станем говорить о том, что мы до глубины души возмущены дьявольскими деяниями террористов. Хватит общих фраз! Я предлагаю вам выслушать сейчас одну женщину. Мы встретили ее, когда снимали репортаж на месте взрыва, и нам показалось, что ее горе будет понято и принято многими из вас. Просто послушайте то, о чем она поведает, а выводы сделайте сами… Итак, расскажите, пожалуйста, кто вы? — обратилась Салли к собеседнице, и Уоррен перевел камеру на крупный план.

— Я Нэш… Мое полное имя Наташа Дарби…

— Простите, откуда у вас такое необычное для американки имя? — перебила ее журналистка.

— Дело в том, что мои предки, вернее, прабабушка из России. Она с семьей эмигрировала в Штаты накануне революции.

— Хорошо. А теперь скажите, сколько вам лет, чем вы занимаетесь, как зарабатываете на жизнь.

— Мне чуть больше двадцати пяти. По профессии я флорист. У меня свой бизнес — небольшой магазин цветов. Кроме того, мы выполняем заказы по фитодизайну.

— Нэш, я знаю, что у вас есть друг… Не могли бы вы рассказать нам о нем.

Нэш молчала. Она не могла сразу ответить на вопрос Салли: болезненный спазм перехватил горло, грудь сдавило, свинцом налилось тело. Взяв себя в руки, женщина слегка опустила голову и тихо начала:

— Да, у меня был жених. Его звали Доминик. Мы любили друг друга, строили планы на будущее и собирались пожениться… в конце сентября.

— Простите, Нэш, в то утро Доминик находился в том злосчастном небоскребе?

— Да, у него там был офис. Доминик считался преуспевающим юристом. Никогда не опаздывал на работу, старался даже приехать пораньше, чтобы разобрать бумаги, составить программу на день вперед… Эта пунктуальность его и погубила. Если бы он приехал в офис минут на пятнадцать позднее… Или если бы я не уговорила его пойти в то утро на работу… — Нэш сбивалась, слова давались ей с трудом.

Салли сразу же заметила это и пришла на помощь собеседнице, готовой разрыдаться перед камерой.

— Скажите, а ваш друг любил цветы? У вас цветочный бизнес, Доминик не считал это слишком легкомысленным?

— Нет, что вы, — превозмогая душевную боль, ответила Нэш. — Мы ведь и познакомились с ним, благодаря моим цветам… Вообще он обожал чайные розы. Я специально выращиваю… выращивала пятьсот чайных роз для нашей свадебной церемонии. Но судьба распорядилась иначе…

— Простите, я разделяю вашу скорбь, но… но что вы собираетесь делать теперь, когда Доминика больше нет? Как сохраните память о нем?

— Не знаю. — Нэш глубоко вздохнула. — Наверное, надо как-то жить дальше. Я всегда буду помнить Доминика, как бы ни сложилась моя судьба. Но мне никогда не понять, как те люди, — если их можно назвать людьми, — которые организовали тот чудовищный взрыв… как они смогут жить на этом свете. Мой любимый погиб от рук бандитов, но он чист перед Господом — только это придает мне силы. Вы видите, я специально не надела траура. Не хочу думать постоянно о том, что его нет рядом.

— Спасибо вам, Нэш, за эти слова, — сказала Салли и снова посмотрела в объектив. — А теперь я хочу обратиться ко всем, кто потерял вчера друзей и родных. Подумайте о том, что только что услышали. Нэш права: нет смысла всю жизнь лелеять в своем сердце боль утраты. Теперь, как никогда, мы должны объединиться и направить наши усилия не на бесцельную болтовню, а на реальную борьбу с терроризмом, со злом человеческим. Я, Нэш и все мы вместе знаем — это в наших силах.

Уоррен выключил камеру и с восторгом смотрел то на Нэш, то на Салли. У столика собрались несколько человек, которые взволнованно слушали их беседу. Когда она закончилась, люди долго аплодировали женщине в розовом платье, а та, засмущавшись, бросила на Салли взгляд, умоляющий избавить ее от такого внимания.

Журналистка все поняла и громко объявила:

— О'кей! Мы рады, что интервью нашло отклик в ваших сердцах. Смотрите нас на канале «Нью-Тон» каждый день, утром и вечером. Спасибо за внимание, а теперь нам пора идти.

И, взяв Нэш за руку, стремительным шагом вышла из кафе на улицу. Уоррен еле поспевал за ними. Положив камеру на заднее сиденье автомобиля, он довольно потер руки.

— Ты молодец, Нэш! Держалась отлично, хотя это наверняка стоило тебе не малых усилий. Все в порядке, детка, расслабься, все позади.

— Что ты мелешь, Саммер? — возмутилась Салли. — Это для тебя все позади. А Нэш мы разбередили душу, и теперь ей, наверное, еще тяжелее, чем прежде.

Нэш молча слушала их диалог и думала лишь об одном: поскорее остаться одной, упасть на кровать лицом вниз и дать наконец волю слезам.

— Нэш, послушай, нам надо мчаться на студию, готовить к эфиру материал… Извини, что бросаем тебя в такой неподходящий момент, но ты ведь все понимаешь, да?

Салли попыталась еще что-то объяснить. Но, видя, что женщина полностью погружена в свои мысли, наскоро попрощалась с ней и затолкала глупо улыбающегося Уоррена в машину. Джип с ревом умчался, унося зафиксированные на пленке боль и тоску Нэш.

Постояв немного на тротуаре, она не спеша побрела к подъезду своего дома, где из окна ее квартиры раньше так хорошо были видны окна офиса Доминика. Боже, как же давно это было! Казалось, вечность прошла с тех пор, как они расстались, как спорили, обвиняя друг друга в непонимании…

Насколько незначительными видятся теперь вчерашние слезы! Насколько горше и беспомощнее слезы сегодняшние!..

Не сознавая, что делает, Нэш поднялась по лестнице, отрешенно прошла по коридору. Как в тумане отперла дверь и, не снимая туфель, вошла в спальню. Ее любимая спальня с японскими татами, служившими кроватью. Обстановка, продуманная до мелочей, модные обои фисташкового цвета и огромное окно от пола до потолка, целиком заменяющее одну стену, — все, чем гордилась Нэш, в одночасье превратилось для нее в кошмарное напоминание о гибели Доминика.

Это было словно вчера…

— Нэш, детка, послушай меня! — закатывал глаза к потолку Доминик. — Как ты не можешь понять! Если ты собираешься оформить спальню в японском стиле, татами — это то, что ты ищешь!

Нэш, надув для приличия губы, в конце концов конечно же согласилась со своим другом и даже купила вдобавок несколько деревцев-бонсай, планируя создать уголок для отдыха с камнями и журчащим фонтанчиком. Однако осуществить задумку она так и не успела, и теперь деревца, молчаливые свидетели того чудного, беззаботного времени, сиротливо стояли в углу.

Нэш уселась на середину татами, поджав под себя ноги. Как же она любила раньше сидеть вот так, глядя в окно, из которого были видны окна офиса Доминика, и представлять, что тот делает в этот момент! Она мысленно представляла любимого: вот сейчас он в кабинете один, ослабил галстук, закинул руки за голову, кресло откатил от стола и положил ноги на тумбочку, как всегда любил делать. Наверное, он думает о ней в эту минуту… Или он вызывает секретаршу, очень много о себе воображающую Бренду Картер. Ох, с какой радостью та прыгнула бы в объятия шефа, будь у нее хоть малейший шанс на взаимность!