Сейчас она звалась Малеска. Ее импресарио небезосновательно уверял, что она — самая очаровательная девушка Америки. Возможно и так, но если б я заранее знал, что она сегодня вечером будет исполнять здесь «Крыши Виндзора», то нашел бы для посещения какое-нибудь другое заведение.

Теперь было поздно — я сидел за столиком, жуя сэндвич и потягивая виски с содовой.

Свет в зале погас, а прожектора на сцене выхватили кланяющуюся Малеску. Разразилась буря аплодисментов. Я все еще надеялся, что она не помешает мне спокойно поужинать. Просто нужно сделать вид, что меня здесь нет, и не смотреть в ее сторону. Я принялся за белое мясо цыпленка, по-прежнему не забывая про виски с содовой. На некоторое время мне даже удалось направить мысли в другое русло, впрочем не надолго — пока не зазвучал знаменитый бархатный голос…

Я слушал, как она поет. Скрипнул стул. В полутьме кто-то сел возле меня. Вглядевшись, я узнал одного из заправил шоу-бизнеса.

— Привет, Бертон, — сказал он. — Не возражаешь, если я присяду за твой столик?

Я согласно кивнул головой, и он сделал заказ бесшумно подбежавшему официанту. Малеска все еще пела.

Человек, севший за мой столик, уставился на нее с восторженным вниманием, как впрочем и все остальные в этом зале, кроме меня, конечно.

Ее дважды вызывали на «бис». Когда зажгли свет, я увидел, что мой сосед пристально смотрит мне в лицо. Вероятно, мое равнодушие было слишком очевидно.

— Вам не нравится? — озадаченно спросил он.

И до эпохи Коржибского этот вопрос не имел смысла: я знал, что не смогу ответить, и не пытался — просто промолчал.

Краем глаза я видел, как Малеска, шелестя жесткими юбками, пробирается к нашему столику. Я вздохнул.

Она принесла легкий аромат цветочных духов. Уверен, она выбирала их не сама.

— Эдди, — сказала она, наклонившись ко мне через край стола.

— Да?

— Эдди, я не видела тебя сто лет.

— Да, пожалуй.

— Слушай, почему бы тебе не подождать меня, а потом сходим куда-нибудь после выступления. Мы могли бы пропустить по стаканчику или… А? Ну как, Эдди?

Ее магический голос завораживал. Таким же он был, когда звучал по радио и на пластинках, а скоро появится и на видео. Я молчал.

— Эдди, ну пожалуйста!..

Я взял свой стакан, допил остатки и, стряхнув крошки с пиджака, положил салфетку на стол.

— Заманчиво, — сказал я. — Но, извини, сегодня не могу.

Она посмотрела на меня знакомым, испытующим взглядом, полным непонимания и растерянности. В зале по-прежнему гремели аплодисменты.

— Эдди…

— Я уже сказал. Давай-ка иди… Тебя вызывают на «бис»!

Она молча повернулась и, пробираясь между столиками, направилась к сцене. Ее юбки шуршали и пенились.

— Ты с ума сошел? — спросил мой сосед.

— Может быть, — ответил я, не собираясь вдаваться в объяснения.

— Ладно. Полагаю, тебе виднее. Но все равно это странно: самая красивая женщина в мире бросается к твоим ногам — а ты отказываешься. Это просто глупо.

— Такой уж я дурак, — ответил я. Разумеется, это ложь, потому что я самый благоразумный человек в мире. И не только в этом мире.

— Ты отделываешься дежурными фразами, — заметил мой собеседник. — Но это не ответ.

— Избитые истины… — я поперхнулся. — Ничего, ничего, все в порядке. Ты что-нибудь имеешь против избитых истин? От частого повторения они стали банальными, но не перестали оставаться правдивыми, не так ли? — Я взглянул на Малеску, сделавшую стойку у микрофона: она опять собиралась петь.

— Я знал одного человека, который пытался опровергнуть избитые истины, — продолжал я в раздумьи, осознавая, что говорю лишнее. — Знаешь, он вляпался по самые уши. Тяжко ему пришлось, тому парню.

— И что с ним случилось?

— О-о! Он попал в сказочную страну, спас прекрасную богиню, сверг жестокого Верховного жреца, и… A-а, чушь все это! Выброси из головы! Наверно, прочитал в какой-то книжке.

— И как же называлась эта сказочная страна? — довольно безучастно спросил мой сосед.

— Малеско.

Он поднял брови и взглянул сперва на меня, а потом через зал на Самую Красивую Девушку в Мире.

— Малеско? Где это?

— Прямо у тебя за спиной, — ответил я.

Я снова наполнил стакан и уткнулся в него носом. Мне больше ничего не хотелось говорить, по крайней мере этому типу. Но переливы божественного голоса вдруг всколыхнули глубины памяти, вызвав трепетное эхо, и на мгновение грань между нашим миром и тем, далеким, почти перестала существовать.

«Малеско», — думал я, закрыв глаза.

Под звуки музыки я пытался представить купола и башни радужно-красного города. Но не смог. Он ушел, вернулся в сказку, и ворота захлопнулись навсегда.

И все же, когда я вспоминаю об этом теперь, у меня нет ощущения чуда, нет скептической мысли, что я гулял по тем улицам лишь во сне. Все происходило на самом деле — у меня есть очень убедительное доказательство.

Вы помните историю про слепцов и слона? В ней говорилось о том, никто из них так и не понял, какой из себя слон. Примерно то же произошло и со мной. Оказавшись в другом мире, я решил, что у меня заболели глаза от перенапряжения.

Когда однажды вечером вдруг началось странное мерцание воздуха, я сидел дома с бутылкой виски.

Я как раз собирался встать и выключить свет, так как мне не хотелось видеть Лорну, а она повадилась вваливаться ко мне без предупреждения, если я долго не показывался в пивной, где она работала.

Лорна Максвелл прицепилась ко мне как пиявка, со всей назойливостью, свойственной ее куриным мозгам. Я не видел способа отделаться от нее, разве что пристукнуть. Лорна все решила очень просто: вот ее шанс, многообещающий молодой актер Эдди Бертон, имеющий за плечами три бродвейских спектакля, прошедших на «ура», и хорошую роль в новой постановке, от которой критики заранее в восторге. Чего еще ждать!

Она-то, третьеразрядная молодая певичка из бара, не имеющая никаких шансов. Не спрашивайте, как мы познакомились или как она меня подцепила. Я легко попадаюсь на крючок. Дети, звери и люди типа Лорны чувствуют таких, как я, сразу.

В ее взбалмошной головке засела мысль, что стоит мне замолвить словечко, как она займет место рядом со мной, и ее ждет успех, обожание газетных репортеров, и что лишь эгоизм мешает мне шепнуть это волшебное слово кому-то из власть предержащих, чтобы превратить очередную Золушку в принцессу. Доводы рассудка на нее не действовали. Поэтому самое простое, что я мог сделать, когда был дома один, это выключить свет и не подходить к дверям.

В воздухе опять появилось странное мерцание. Я прищурился и тряхнул головой: это начинало меня тревожить. Дело было не в виски. Мерцание всегда происходило только в моей квартире и только тогда, когда я смотрю именно на эту стену.

Ничем не примечательная стена. На ней висела картина Анри Руссо «Спящий цыган» — вещь, оставленная мне в наследство вместе с квартирой дядюшкой Джимом. Я изо всех сил старался сосредоточиться на зеленовато-синем небе, развевающейся гриве льва и полосатой одежде смуглого человека, лежащего на песке. Но как всегда в такие моменты увидел только размытое пятно. Затем я подумал, что, наверное, все-таки напился, потому что оттуда, из-за пятна, до меня стали доноситься какие-то звуки, похожие на рев. Конечно, это мог быть голос льва, но лев уже совсем исчез, и мне чудилось, что передо мной колышется сияющий радужно-красный купол.

Я закрыл глаза, стиснув веки. Может, я схожу с ума?

Дядюшка Джим оставил мне квартиру по завещанию. За нее сразу же требуется выложить баснословную сумму, а затем платить всю жизнь — и можете называть эту квартиру своей. Сам я ни за что не ввязался бы в такое предприятие, но дядюшка Джим — другое дело. Впрочем, приятно иметь берлогу, откуда домовладельцы не могут тебя выставить, даже если кто-то предлагает им большие деньги.