Дождь когда-нибудь переставал идти в этой отвратительной серой стране? Тэмсин высунулась из окна гостиницы в Лонстене и поглядела на нагромождение черепичных крыш, скользких и мокрых от дождя. Дождь не прекращался с тех пор, как две недели назад они высадились в Портсмуте. Он не был похож на испанские дожди, не был яростным и бурным — это была непрерывная мелкая изморось, а холод от постоянной сырости был настолько пронизывающим, что, казалось, просачивался до мозга костей.

В маленькой спаленке за ее спиной Хосефа что-то как всегда бормотала про себя, снова упаковывая вещи, которыми они пользовались ночью. Ей также не доставляло никакой радости пребывание в этой холодной и серой стране, где никогда не светило солнце, но дочь Эль Барона сказала, что так надо, а ее слово было для Хосефы столь же свято, как если бы оно было сказано самим Бароном.

Послышался резкий стук в дверь, и вошел Габриэль, сильно наклонив голову, чтобы не удариться о низкую притолоку. С его потяжелевшего плаща стекали струйки воды.

— Ты уложила этот саквояж, женщина?

— О, горе мне, — бормотала Хосефа, сражаясь с тугими пряжками и застежками. — Я буду рада, когда мы наконец приедем.

— Разве все мы не будем этому рады? — сурово заметил Габриэль.

С минуту его большая рука лежала на ее плече — это был редкий для него жест, выражавший сочувствие. Он-то, во всяком случае, родился в этой стране, но для крестьянки с бесплодных гор северной Испании она была совсем чужой. Хосефа улыбнулась застенчиво, потом вскинула голову, греясь в лучах его неожиданной улыбки, нежность которой была для нее непривычной. Габриэль был ее мужчиной, солнцем ее жизни, она всегда шла на два шага позади него, и его слово было для нее законом.

Габриэль поднял саквояж.

— Малышка, сегодня ты поедешь не верхом, а в карете. Приказ полковника.

— С каких это пор он отдает мне приказы? — сердито огрызнулась Тэмсин на отступившего назад Габриэля. Казалось, это было последней каплей, переполнившей чашу ее терпения в то злополучное утро. — Я не желаю качаться и подпрыгивать в этом чертовом экипаже. Меня от этой тряски тошнит.

Она последовала за Габриэлем вниз по скрипучей деревянной лестнице, через освещенный тусклой лампой холл и вышла в мрачный гостиничный двор. Там стояла почтовая карета, доставившая их из Лондона. Конюхи запрягали в нее лошадей, а один из них привязывал сзади Цезаря.

Полковник лорд Сент-Саймон стоял и наблюдал за их работой. Его плащ потемнел от влаги, мелкими капельками сеющейся с неба, а с полей его шляпы бежал целый ручей. Но казалось, он не замечал скверной погоды.

— Доброе утро, — оживленно приветствовал он Тэмсин. — Надеюсь, ты спала хорошо?

— Я всегда хорошо сплю, — отозвалась она. — Даже когда простыни сырые. Дождь когда-нибудь прекратится? Он коротко рассмеялся.

— Да, неожиданно он перестанет. Однажды утром ты проснешься и увидишь ярко-синее небо и сияющее солнце, услышишь пение птиц и забудешь, что когда-то шел дождь. Это один из фокусов Англии.

Тэмсин скорчила гримасу, выражающую недоверие, и закуталась в плащ, который тут же намок и облепил ее с ног до головы.

«Для Лютика погода неподходящая», — подумал Джулиан, и ему стало смешно. Она выглядела маленькой, съежившейся и печальной. Ее ослепительные волосы потемнели от дождя, маленькая фигурка согнулась под тяжестью плаща, и вся ее вызывающая, дерзкая манера испарилась под действием этой мрачной погоды и сурового климата. Потом он вспомнил о своей бригаде, начал размышлять о том, чем его ребята заняты сейчас, и веселость его пропала. Если ей не нравилась погода в стране, где она решила поселиться, то так мучиться ее никто не заставлял.

Сколько времени придется Тиму приводить их в чувство после разгула в Бадахосе? Где они теперь — на долгом марше в Кампо Майор? И кто из них до сих пор жив? Этот вопрос часто звучал у него в мозгу, и усилием воли он заставлял себя вернуться на эту землю, в этот пропитанный дождем гостиничный двор в Лонстене, к своим теперешним занятиям.

— Сегодня ты поедешь в карете вместе с Хосефой, — сказал он отрывисто.

— Габриэль мне это передал, но я против. Я предпочитаю промокнуть, только бы не трястись до тошноты в этом душном и вонючем ящике.

Она повернулась, чтобы отвязать свою лошадь от кареты.

Джулиан схватил ее за руку.

— Мне надо, чтобы ты сидела внутри, Тэмсин.

— Почему?

— Мы поедем сегодня через Бодминское болото и пустошь, — объяснил он, считая что дал исчерпывающий ответ.

Тэмсин нахмурилась. Вчера днем они приехали в Лонетен довольно рано, и полковник настоял на том, чтобы в этот день они дальше не ехали, сказав почти таким же тоном, как теперь, что им предстоит проехать через Бодминскую вересковую пустошь.

— А подробнее, милорд полковник? — она смахнула дождевые капли с лица и смотрела на него в ожидании ответа, вопросительно подняв брови.

— Дело в том. Лютик. — охотно объяснил он, — что я хочу, чтобы ты ехала со своим чертовым сокровищем. Габриэль и я будем первым рядом обороны, а ты будешь внутри — вооруженная и готовая оказать сопротивление, и это будет наш второй заслон.

— О, так, значит, в этой Бодминской пустоши есть бандиты? — оживилась она.

— Мы называем их разбойниками с большой дороги, — сказал он с суровой улыбкой, — но они такие же дикие и безжалостные, как любые горные разбойники или бароны ваших мест.

Тэмсин решила пропустить это мимо ушей.

— Мое оружие у Габриэля. Пойду принесу его. — Она тотчас же исчезла. Мысль о том, что что-то может оживить это скучное, монотонное путешествие, вернула ее к жизни, и шаг ее стал как обычно легким и упругим.

Джулиан потопал замерзшими ногами по булыжникам и поднял ворот плаща, мысленно пересчитывая оружие, которым они располагали.

Местные жители имели обыкновение приговаривать, когда собирались пересечь холодные, овеваемые ветром пространства вересковой пустоши: «В Бодмин из этого мира». Если не считать школьных лет, проведенных в Тригартане, поместье Сент-Саймонов, выходившем на реку Фоуи, Джулиан считал себя таким же корнуолльцем, как владелец этого постоялого двора в Лонстене. И оба они одинаково верили во все местные предания и легенды и следовали обычаям этого графства. Джулиан любил здесь каждую травинку, каждый цветок, расцветший у изгороди. Он с радостью думал о том, что снова возьмет в руки бразды правления своим имением, о том, как обойдет дом, как будет шагать по своим землям… Если уж быть по-настоящему честным, то это была некоторая компенсация за вынужденную ссылку в провинцию.

Джулиану удалось добиться некоторого успеха в деле, порученном ему Веллингтоном во время визита в Лондон, удалось представить лордам в Вестминстере настоятельную просьбу герцога о новых средствах и пополнении армии людьми. Они выслушали его с лестным для него вниманием и предложили прийти через месяц за ответом. Колеса правительственной машины вращались очень медленно, и достаточно компетентный в этих делах Джулиан вовсе не рассчитывал на немедленное решение своего вопроса. Он написал Веллингтону о результатах своей деятельности и покинул Лондон, рассчитывая вернуться туда в июле и получить более конкретные результаты. Он знал, как важны политические игры, но это была нудная работа, особенно для человека, расцветавшего в пылу сражения, так возбуждавшегося от запахов и звуков боя, любившего тяготы и лишения вынужденных маршей, причуды и вульгарность, отвагу и глупость простых солдат. Эту утрату ему не могла компенсировать даже надежда увидеть свой дом и землю.

И если бы не чертова маленькая разбойница, он все еще был бы со своими солдатами. Веллингтон не отправил бы его с дипломатической миссией, если бы обстоятельства в лице Фиалки столь властно не вмешались в его жизнь…

Тэмсин, садясь в карету рядом с дрожащей Хосефой, была в чудовищном неведении относительно этих мыслей и чувств полковника и время от времени окидывала спокойным хозяйским взглядом ящики с золотом и драгоценностями, засунутые под сиденья кареты. Из-за них внутри экипажа было очень тесно. Раньше, конечно, было свободней — до сегодняшнего дня в карете ехала одна Хосефа. Но Тэмсин не могла винить полковника за принятые им меры предосторожности, раз уж им предстояло проезжать по дикой и опасной части страны. Поэтому она уютно свернулась клубочком в углу, стараясь не стеснять несомненно более крупную Хосефу, и стала проверять, заряжены ли ее пистолеты. Если бы на них напали, Хосефа могла бы перезаряжать оружие. Габриэль сунул голову в окно кареты.