— Вам помогла бы хорошая ванна, — сказал Сэмюэль. — И хорошая порция молока с ромом.

— Тогда позаботься 6 горячей воде, Сэмюэль, — сказал Хьюго. — Пусть это будет здесь, здесь больше места. И возьми все, что требуется, из моих запасов. Оставим мисс Тэмсин наедине с ее дуэньей.

Проявив подобное благородство, капитан Латтимер покинул свое святилище, чтобы вернуться к делам, и только когда дошел до квартердека, понял, что за ним последовали все, кроме полковника.

Повернувшись и глядя на закрытую дверь оставленной им каюты, Хьюго поднял бровь. (Там, на обычном месте, уже стоял часовой — морской пехотинец.) «Интересно, — подумал он, — но вовсе не удивительно». Он повернулся ко второму лейтенанту, принявшему обязанности Уилла Коннота, — тот теперь командовал на взятом в плен «Дельфине».

— Мы выдадим команде дополнительную порцию рома, мистер Денни. Ребята это заслужили, — сказал капитан.

Когда эта команда была отдана, раздались нестройные одобрительные возгласы, и Хьюго кивнул, удовлетворенный. В эту минуту он командовал кораблем, где все были довольны.

Пока Сэмюэль нагревал дождевую воду, взятую из бочки на палубе, и наполнял ею ванну, Тэмсин все еще оставалась в надежных и успокоительных объятиях Джулиана. В аналогичных ситуациях Барон всегда держал ее на коленях, и это казалось ей естественным и очень успокаивало. Она все еще чувствовала неловкость из-за своего нелепого поведения, хотя и не могла точно припомнить, что она при этом говорила. Помнила только, что ее охватила ужасная паника при мысли о том, что ее кожа разорвана и что течет ее кровь. Она понимала, что ведет себя чертовски глупо, но ничего не могла с собой поделать, как нельзя заставить реку повернуть вспять.

Хосефа все еще суетилась в каюте, переговариваясь с Сэмюэлем на испанском и давая ему многословные указания, которые он в основном пропускал мимо ушей, делая все по-своему.

Как только Сэмюэль вышел, Сент-Саймон сказал:

— Хосефа, принеси ночную рубашку и халат и оставь нас. Он не собирался говорить ничего подобного. Хотел лишь аккуратно опустить свою ношу на подушки и оставить девушку в надежных и умелых руках няньки. Тем не менее он сказал именно эти слова.

Хосефа хотела было возразить, но вид полковника был столь решителен, а ее питомица не протестовала…

Собственно говоря, глаза Тэмсин были закрыты, и казалось, что она задремала.

— Увы мне, — пробормотала Хосефа по своему обыкновению и поспешила в соседнюю каюту — принести то, что ей было велено. Затем она вернулась и аккуратно разложила вещи на стуле. С минуту постояла в нерешительности, а потом поспешно удалилась, недоуменно пожимая плечами.

— Чтобы снять с тебя бриджи, придется их разрезать, — Сообщил Джулиан будничным тоном. Его рассудок говорил ему, что вести себя подобным образом — сумасшествие, но Тэмсин настолько доверилась ему, что казалось естественным довершить начатое доброе дело. И не только естественным, но и приятным, и совершенно необходимым.

В кольце его рук она казалась легкой и хрупкой, как листок. Она вовсе сейчас не пробуждала в нем влечения, которому он не в силах был противиться, но на смену этому пришло ощущение ее нежной незащищенности и уязвимости, чему он тоже не мог противостоять.

Он опустил ее на подушки рядом с собой и начал снимать с нее сапоги.

— Я сама могу раздеться, — сказала Тэмсин, голос ее звучал увереннее. — Все уже прошло.

— Хорошо, Но позволь сделать это мне, раз уж начал. Не захочешь же ты бередить рану.

По телу ее пробежала дрожь, она откинулась на подушки и лежала совсем тихо, пока он разрезал кинжалом бриджи и снимал с нее чулки. Она чувствовала сонливость, ей казалось, что она на краю какой-то теплой, темной манящей пропасти, а его руки так бесконечно успокаивали… Где-то в глубине ее сознания маячила мысль, что надо не упустить такую возможность. Неизвестно, по какой причине, но Сент-Саймон потеплел к ней, а она сейчас не могла ничего предпринимать, только отдаться его заботам… Неожиданно всплыла неприятная мысль о беременности, но Тэмсин не смогла на ней сосредоточиться, и мысль куда-то благополучно ускользнула.

Потом она лежала, погруженная в горячую воду, чуть не доходившую до ее раненого бедра, его руки двигались по телу с отрешенной фамильярностью, скорее присущей няне, чем любовнику.

Подумав об этом, она мечтательно улыбнулась и снова про себя пожалела, что нет у нее сейчас сил заставить его пойти по этому пути дальше, но потом решила, что и так слишком хорошо, и ничего не стоит менять.

— Чему ты улыбаешься? — спросил Джулиан, потянувшись за полотенцем. Он понимал, что ведет себя глупо. Благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад, и после того, как он тщетно пытался быть альтруистом, в его теле пылал огонь.

— Просто так.

Тэмсин смотрела на него сквозь полуприкрытые веки и видела, как сжался его рот. Причина этому могла быть только одна, и некоторая вялость, которую она ощущала, от этой мысли рассеялась.

— Я чувствую себя очень слабой, — томно произнесла она. — Не думаю, что смогу удержаться на ногах.

Джулиан выругался сквозь зубы, но он это затеял, и ему придется это расхлебывать. Он осторожно вынул ее из ванны, прижимая к себе мокрое тело, а она положила голову ему на плечо, бормоча что-то детское… Делала ли она это намеренно? Его подозрение возрастало. Твердой рукой он посадил соблазнительницу на рундук и обернул вокруг нее полотенце.

— Ты можешь вытираться сидя, а я займусь твоими ногами. «Что ж, — подумала Тэмсин, — стало быть, попытка не удалась».

Она вытерлась, насколько смогла сухо, и Джулиан подал ночную рубашку, стараясь не показать своего облегчения от того, что так смущающее его тело скрылось наконец в складках одежды. Он подал накидку.

— Набрось ее тоже, так будет уютней, приляг и отдохни, опираясь на подушки, — наставлял он раненую тоном, который, он надеялся, звучал достаточно нейтрально и убедительно — как у няни. — Пойду узнаю у Сэмюэля насчет горячего молока.

Тэмсин удобно устроилась. Теперь она чувствовала себя намного лучше, но все-таки ощущала некоторую слабость и ее слегка тошнило. Она закрыла глаза, но тут же открыла их снова и задержала дыхание, прислушиваясь к тому, что происходило в ее теле. Тупая боль внизу живота и слабая судорога были не очень сильными, но не оставляли сомнений в причине своего появления. Неужели одно кровотечение вызвало другое? Пожалуйста, пусть эта боль не проходит! Эта мольба все вертелась и повторялась в ее мозгу, вытесняя все остальные мысли. Пожалуйста, пусть это не пройдет, пусть боль и судорога станут сильнее.

Вошел Сэмюэль с подносом, на котором стоял стакан горячего молока. Он поставил его на стол и щедро сдобрил ромом, налив его из бутылки, которую среди прочих капитан держал в баре.

— Это поставит тебя на ноги, девушка, — объявил он. Джулиан налил себе стакан кларета, также, из запасов Хьюго, и теперь сидел за столом, наблюдая за молчаливой Тэмсин, которая маленькими глотками пила молоко, видимо, погруженная в свои мысли. Она выглядела нежной и невинной, как ангелочек, в белой ночной рубашке и накидке, с шелковистыми золотыми волосами. Но он чертовски хорошо знал, насколько это зрелище обманчиво.

Он позволил себе поддаться обману, и тотчас же его тело отозвалось самым недвусмысленным образом.

Тэмсин поставила стакан и внезапно сказала:

— Мне надо на квартердек.

Она мгновенно сбросила ноги с рундука, с быстротой, ставящей под сомнение ее недавнюю слабость, но тотчас с приглушенным стоном схватилась за край стола.

— Ох! — Ее нога запульсировала болью. Мрачно сжав губы, Джулиан поднял ее и отнес в соседнюю каюту, где оставил у двери в туалет.

— Благодарю вас. Ждать не надо. Хосефа поможет мне добраться назад. — Она нежно улыбнулась.

— Я иду на палубу, — сказал он резко. — Старайся не опираться на больную ногу.

И Сент-Саймон устремился на палубу в надежде, что воздух прочистит его мозги и освежит слишком разгоряченную кровь.