Но французы знали о готовящемся наступлении. Их разведка сообщила о предстоящем штурме, хотя и без указания точного часа, на который была назначена операция. Так что они готовились защищать стены в местах, пробитых снарядами, и так же, как и атакующие, боялись дышать. Потому и стояла такая тишина. Тэмсин замерла, напряженно прислушиваясь, а Цезарь стал бить копытами и тихонько заржал.

Но вот томительная тишина ожидания разорвалась от воинственного клича, и британские войска ринулись через траншеи к стенам города. В ответ с бастионов загремели пушки, и ночь раскололи выстрелы и грохот рвущихся снарядов.

Когда шум стал невыносимым, а паузы между выстрелами начали заполняться пронзительными криками, и перед каждой новой попыткой атаки запевали рожки, Тэмсин прикрыла глаза. Но все равно сквозь опущенные веки мелькнула яркая вспышка: на фоне неба сверкнули два ярких огненных шара и упали на землю в полумиле, где и продолжали светиться, освещая ужасную сцену боя. Тэмсин увидела группу солдат, они были в пределах досягаемости ядер. В свете факела, который держал один из офицеров, Тэмсин разглядела ни на кого не похожую фигуру герцога Веллингтона, который что-то писал. На значительном расстоянии от главнокомандующего находилась группа мужчин, стоявших возле своих лошадей и ожидавших приказа. Тэмсин заставила сопротивлявшегося Цезаря двинуться вперед и присоединиться к ним. Здесь были слышнее крики раненых, мешавшиеся с долгими истошными стонами умирающих. Снова и снова рожок трубил сигнал наступления, и люди бросались на приставные лестницы, чтобы преодолеть отчаянное сопротивление защитников города. Французы же бросали сверху зажигательные бомбы и бочонки с порохом, которые взрывались в траншеях. И в чудовищном огненном фонтане взлетали горящие куски тел.

Из самой гущи сражения на взмыленных лошадях вырывались курьеры, привозившие донесения главнокомандующему. Сообщения носили однообразный характер; они извещали о неудачах. Все атаки одна за другой были отбиты, войска измучены, обессилены, люди гибли, как мухи, когда пытались штурмовать стены с приставных лестниц. В мерцающем свете факелов Веллингтон принимал шедшие потоком отчаянные сообщения. Лицо его казалось высеченным из гранита. Он оставался невозмутимым, продолжал писать распоряжения и спокойно переговаривался с толпившимися вокруг офицерами.

Потом звук рожка изменился, Тэмсин узнала сигнал отбоя. Он звучал снова и снова, но не видно было никаких признаков того, что яростное сражение пошло на убыль. Земля продолжала извергать пламя, и горящие тела, истошный вопли смешивались с пушечной пальбой и грохотом взрывов. Невозможно было себе представить, чтобы кто-нибудь мог выйти живым из этого ада. Тэмсин стояла неподвижно возле вздрагивающего Цезаря, погруженная в какое-то оцепенение, порожденное ужасом, недоумевая, зачем люди это делают, зачем столько жертв ради кучки камней, скрепленных строительным раствором?

Этого ей все равно не дано было понять, мысли ее потекли по другому руслу и наконец сосредоточились на одном — Джулиане Сент-Саймоне. Это имя возникло в ее мозгу и повторялось рефреном, и избавиться от него было невозможно. Неожиданно он стал центром этого светопреставления, единственной реальностью, за которую мог ухватиться ее мозг. Но где он: жив ли, погребен ли под грудой тел, кричит от боли или безмолвен и холоден?

В половине двенадцатого, через полтора часа после начала штурма, в группу людей, толпившихся вокруг Веллингтона, ворвался офицер на взмыленной лошади. С ее удил клочьями падала пена.

Когда лошадь остановилась возле командующего, тот повернул голову. Полководец и офицер обменялись всего несколькими фразами, но всем, кто стоял рядом, стало ясно, что что-то изменилось в ходе битвы.

— Джентльмены, генерал Пиктон взял замок, — лорд Марч повернулся к офицерам и продолжил:

— Он вывел войска из траншей, чтобы удерживать позицию. Нам следует закрепить это положение, и как можно скорее.

Итак, они вошли в город, хотя, возможно, лишь временно. Тэмсин снова вскочила в седло и медленно поехала к городской стене. Они вошли в город, но какой ужасной ценой досталась эта победа! Всюду громоздились горы трупов, из-под которых доносились стоны умирающих. Для них успех Пиктона пришел слишком поздно. Она ехала вдоль стен, не обращая внимания на выстрелы, все еще не утихавшие у крепостных валов. Приставные лестницы, липкие от крови, так и стояли у проломов.

Удалось ли выжить Джулиану Сент-Саймону? Как из этой мясорубки можно было выйти живым? Пока она думала об этом, из-за городских стен послышался торжествующий звук рожка, возвещавший победу. Город Бадахос наконец-то пал.

От запаха крови и этого нового, незнакомого звука Цезарь вскинул голову и яростно забил копытами. Но Тэмсин пошептала ему что-то, и он теперь стоял тихо, покорный и верный своей мамлюкской выучке, но все еще дрожа от страха — его выдавали раздувающиеся ноздри.

— Ладно, — сказала его хозяйка тихо. — Давай-ка выбираться отсюда.

Она направила его в противоположную от Бадахоса сторону, намереваясь оставить жеребца в Эльвасе и вернуться сюда пешком, но не успели они проехать и нескольких ярдов, как всадницу окликнул человек в зеленом мундире стрелка.

Тэмсин потянула за повод, увидев, что у человека рассечена челюсть. Он, спотыкаясь, ковылял к ней и отчаянно жестикулировал, указывая куда-то в темноту позади.

Тэмсин живо спрыгнула с коня и сорвала платок, который носила на шее. Ей довелось повидать немало раненых, и вид их, как бы страшно они ни выглядели, никогда не отталкивал дочь Эль Барона, а лишь вызывал желание оказать им посильную помощь. А то, что она готова была упасть в обморок при виде собственной крови, было страшной тайной, о которой знали лишь она и Габриэль.

Тэмсин ловко перевязала челюсть стрелка.

— Садись на мою лошадь, я вывезу тебя отсюда, Раненый покачал головой и снова сделал знак рукой, показывая себе за спину, глаза его были столь же красноречивы, сколь нем рот. Она ступила в темноту и чуть не споткнулась о человека, лежащего на мокрой глине. Кровь хлестала из зияющей раны на бедре, он обеими руками держался за нее, будто это могло ослабить кровотечение.

— Мой приятель, — зашептал он. — Доставь его в госпиталь. У него есть шанс выжить, а со мной все кончено.

— Он не собирается вас оставить, — сказала Тэмсин тихо, наклоняясь над ним. — Я стяну вашим поясом рану, и, если сможете сесть на моего коня, мы мгновенно доставим вас к хирургам.

Она быстро перевязала его, чувствуя, что шансы человека выжить уменьшаются с каждой минутой. Его лицо уже приняло пепельный оттенок, который бывает у тех, кто стоит на краю могилы. Но друг ни за что не хотел его оставить, а она ценила верность такого рода.

Проявив почти сверхчеловеческую силу, стрелок поднял раненого и каким-то образом усадил на спину Цезаря.

— Сядьте сзади, чтобы поддерживать его, — напутствовала Тэмсин, поглаживая влажную спину арабского жеребца.

Стрелок подтянулся и сел в удобное испанское седло с высокой спинкой. Выражение его глаз ясно говорило, что ему не особенно нравится сидеть на этом беспокойном белом жеребце, но, слава Богу, он крепко держал товарища, а их спасительница уводила лошадь подальше от поля боя.

Теперь, когда прекратился огонь с крепостного вала, дорога была запружена телегами, вывозившими с поля боя раненых. Люди с любопытством провожали взглядами маленькую фигурку трудно определимого в темноте пола, ведущую под уздцы великолепного арабского жеребца с ранеными седоками.

В палаточном госпитале царил хаос. На шестах раскачивались факелы, бросая неровный свет на кровавую работу хирургов. Тэмсин ухватила за рукав проходившего мимо санитара.

— У меня тут двое раненых. Можете их взять?

Он уставился на нее, застигнутый врасплох, потом ответил:

— Положите здесь. Мы заберем их, когда сможем.

— Одному из них требуется немедленная помощь, — настаивала Тэмсин, и глаза ее сверкали. — Я вытащила его из пекла не для того, чтобы он умер здесь, в грязи, в двух шагах от хирурга.