В результате он лишился пленницы и чуть не погиб сам. Злость Джулиана на самого себя была безгранична. Он быстро преодолел искушение позвать своих людей. Отсюда, из леса, они бы не услышали его и, конечно, не смогли бы прибежать достаточно быстро, чтобы помочь в схватке с вооруженным Габриэлем. Зато Фиалка была безоружна — об этом позаботился Корнише.

— Он называет себя полковником лордом Джулианом Сент-Саймоном, — объявил Габриэль Тэмсин, когда она подошла к ним. — Настоящий джентльмен и аристократ.

Он поковырял в зубах ногтем, и его выцветшие глаза при этом оглядели Сент-Саймона с прежним бесстрастным любопытством.

— Похоже, ты была у него в долгу, малышка, но, я так думаю, ты с ним расплатилась.

Услышав это язвительное замечание, Тэмсин вспыхнула и быстро заметила:

— Не в том смысле, как ты думаешь, Габриэль. И хватит об этом.

— Хватит? — Брови Джулиана поднялись. — Ты так думаешь, Виолетта? Ах, да, извини, я полагаю, у тебя есть другое имя. У нас же сейчас происходит официальное знакомство… — Он отвесил ей насмешливый поклон, и воздух между ними, полный напряжения, казалось, затрещал, испуская искры. Его тело все еще хранило воспоминания о ее теле, в то время как мозг старался стереть эти воспоминания, и он чувствовал, что то же самое происходит с девушкой, они ведь совершили этот безумный полет вместе.

— Меня зовут Тэмсин, — ответила она, — если это имеет для вас какое-то значение.

Она пожала плечами, но ни жест, ни беспечность ее тона не убедили его. Имя показалось ему такой же загадкой, как и его обладательница.

— О, имеет, — уверил ее Сент-Саймон, — Тэмсин. Это корнуолльское имя.

— Его выбрала моя мать. Откуда вы знаете, что оно корнуолльское?

— Я сам из Корнуолла, — ответил он. Его удивил внезапный блеск в ее глазах, будто кто-то зажег там свечу.

— Вот как? — сказала она небрежно. — Я думаю, что родственники моей матери тоже были корнуолльскими аристократами.

Тяжелые веки полковника опустились, он заговорил, насмешливо растягивая слова:

— Прости меня, но что делать корнуолльской аристократке в постели испанского бандита?

Габриэль схватился за свой мощный палаш.

— Следи за тем, что говоришь, англичанин, — произнес он тихо. — Ты оскорбляешь мою госпожу, на свое несчастье.

Джулиан поднял руку в знак примирения. Он не понял, говорит ли этот человек о Фиалке, которая по всем статьям никак не походила на леди, или о ее матери, но в сложившихся обстоятельствах он счел единственно возможным выходом немедленно пойти на попятный.

— Простите меня. Я не собирался наносить даме оскорбления. — Он сделал особый нажим на слове «дама». — Но, мне кажется, мое удивление понятно.

— Возможно, но едва ли это ваше дело, сэр, — холодно ответила Тэмсин. — И уж, во всяком случае, не солдату об этом судить.

Его ошеломило суровое выражение ее лица. Темно-фиалковые глаза, казалось, смотрели сквозь него; и в их глубине плясали черти.

Ну, конечно же, Фиалка унаследовала банду отца после его смерти. Джулиан слышал какую-то историю о том, как на горную деревушку Эль Барона напала группа негодяев-дезертиров. Взбунтовавшиеся солдаты английской и французской армий рыскали по полуострову, буянили и без зазрения совести грабили, насиловали и убивали.

Мрачный Габриэль сделал еще один шаг к нему, и он счел за благо сменить тему.

— Так о чем ты не хотела говорить, Виолетта? — В данных обстоятельствах Сент-Саймон счел это имя более подходящим. Его брови вопросительно поднялись.

— Ни о чем. Никаких переговоров с чертовыми солдатами, — грубо отрезал Габриэль. — Пойдем, девочка. Раз этот человек спас тебе жизнь, оставим жизнь и ему. Но давай-ка убираться отсюда.

— Погоди, Габриэль. — Тэмсин положила руку ему на плечо.

— Мы кое-чем обязаны Корнише, — сказала она медленно, и губы ее слегка скривились. Теперь ее смущение прошло — она вновь почувствовала твердую почву под ногами. Корнише уничтожил ее людей, не говоря уже о том, как он обошелся с ней, и потому он заслуживал наказания. Она не рассчитывала, что английский полковник и его люди ввяжутся ни с того ни с сего в схватку с французами — правила ведения войны запрещали такую самодеятельность, — но они могли бы помочь ей хотя бы пощекотать Корнише нервы.

— Английский милорд просит, чтобы я немного поговорила с его командиром. Я, в свою очередь, хотела бы послушать, что скажет Веллингтон, конечно, ни на что не соглашаясь заранее. Но не бесплатно.

Габриэль промолчал, и Джулиан понял, что решение принимал не он. В обществе телохранителя Джулиан чувствовал себя в постоянной опасности, но что касалось лидерства — это была область Фиалки.

— И какова цена, хотелось бы узнать поточнее? — спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал бесстрастно.

Она пожала плечами:

— Ничего не могу пока обещать насчет темы разговора с Веллингтоном, но от вас я потребую слова чести корнуолльского джентльмена… — Каким-то образом ей удалось вложить в эти слова немалую толику яда. — Вы должны обещать мне не пытаться ни к чему принуждать меня силой. Я поеду с вами добровольно и оставлю вас, когда захочу.

Джулиану хотелось схватить ее за плечи и вытряхнуть из нее это презрение, сквозившее в ее взгляде, заставить проглотить насмешку, которую источал ее голос.

— И если я дам эти гарантии, — сказал он ледяным тоном, — насколько я понял, ты согласишься сопровождать меня по доброй воле?

Тэмсин улыбнулась.

— Да, за одну небольшую услугу. Я даю слово. Мое слово, полковник Сент-Саймон, я даю редко, и потому оно особенно ценно.

…Вероятно, было нечто такое в ее прошлом, что заставило недоверчиво относиться ко всем военным людям, и это подозрение рикошетом ударило по нему. Многого в ней он не понимал… Хотя ему и не требовалось разбираться в этой сомнительного происхождения девице, чтобы выполнить свою задачу.

— И что это за услуга, сеньорита?

Ее улыбка стала шире, а в глазах заплясали смешинки;

— Эполеты Корнише, милорд.

Снова зазвучал громоподобный смех Габриэля:

— Девочка, у тебя одной больше трюков, чем у всех обезьян на Скале Гибралтара.

Тэмсин хихикнула, но глаза ее не отрывались от лица Сент-Саймона:

— Ну, сэр? У вас двадцать человек. Мы с Габриэлем присоединимся к вам. В таком составе мы легко лишим французского полковника его знаков отличия.

Джулиан был изумлен.

— Боже милосердный, девушка, это война, а не забава. Ее глаза засверкали, а на губах появилась улыбка. Решительно вздернутый подбородок и стальной блеск в глазах противоречили показной шаловливости.

— Я отдаю себе в этом отчет, полковник, — сказала она. Улыбка словно стерлась с ее губ, и его обдало холодом, когда он увидел, каким жестким может быть ее лицо и какая холодная решимость может звучать в голосе.

— Ведь и Корнише не считает войну забавой, каково же ему будет, когда он предстанет перед своими людьми в мундире разжалованного офицера?

Да, это было достойной местью. Подобное унижение, такую горькую пилюлю с трудом бы проглотил надменный и грубый Корнише. Но как он мог объяснить своим людям необходимость участия в подобной затее? Джулиан уставился на реку, мозг его лихорадочно работал.

Он обещал Веллингтону доставить Фиалку в Эльвас через пять дней. Что ж, они уложатся в срок, если отправятся в путь теперь же. Его двадцать человек были нужны при осаде Бадахоса. Ввязаться в безумную авантюру ради того, чтобы унизить Корнише, было пустым расточительством времени и сил. Но если он не согласится. Фиалка не поедет в Эльвас, а Сент-Саймон впервые в жизни не выполнит поставленной перед ним задачи.

Гордость полковника не допускала такой возможности.

Значит, и раздумывать не над чем. Все козыри оказались на руках у девушки, и ему приходилось играть только теми картами, которые она ему сдала. И если бы Джулиан позволил себе признаться в этом, то мысль перехитрить варвара Корнише и сыграть с ним хорошую шутку, была ему по душе. Хотя такое поведение скорее было бы естественным для мальчишеских забав какого-нибудь младшего лейтенанта, а не зрелого полковника, входившего в ближайшее окружение Веллингтона. Но все знали, что Джулиан Сент-Саймон обладал причудливым складом ума и предпочитал хитрость и уловки тайной войны грубой силе на поле боя.