— Да-а, — задумчиво проговорил я. — Если бы мы раньше узнали о планах карателей!

— Э-э, друг лубезный, если все знать, война скоро кончится, — усмехнулся Алиев.

В ночь с 24 на 25 апреля сорок третьего года партизанские бригады и отряды тронулись к линии фронта. Мы с Яковлевым предлагали переходить линию фронта у станции Насва, но нас убедили, что есть путь лучше.

Длинной, зигзагообразной лентой вытянулась разношерстная колонна. Приказ дан строгий — не отставать. Люди понимают ответственность, жмутся друг к другу. В середине колонны больные и раненые, семьи местных партизан: женщины, старики и дети.

Идем по целине. Стоит удивительно теплая ночь. Небо заволокло черными тучами, земля окуталась непроглядной тьмой. Кругом ни звука, ни огонька. Люди идут на ощупь, спотыкаются, падают. Но задерживать движение нельзя. Впереди — долгий путь. До рассвета надо перейти железную дорогу Новосокольники — Дно, а до нее по прямой — тридцать пять километров.

В небе вдруг сверкнул ослепительный свет: гроза! Ударил с перекатами гром, и вновь мелькнула молния, озарив оголенные дали. Вспышки молний на руку врагу: он легко нас может заметить. После яркого света и без того темная ночь становится еще темнее. Чтобы не потерять друг друга, люди держатся за руки.

Заморосил мелкий дождь. Мы прибавили шагу. Разгоряченные бойцы сбрасывали с себя шубы, полушубки, ватные армяки, шинели. Народ верил, что отряды непременно перейдут вражескую линию обороны, и поэтому ничего не жалел, лишь бы скорее дойти до своих.

С приближением железной дороги немецкие гарнизоны стали попадаться все чаще.

Время близилось к рассвету, а до железной дороги оставалось еще добрых пять километров.

— Давай, давай ребята! — слышались подбадривающие голоса командиров.

Но как мы не спешили, рассвет пришел раньше, чем отряды достигли цели. Напрягая силы, шатаясь от усталости, партизаны с трудом карабкались по железнодорожному откосу, переваливали через насыпь.

Справа от нас возвышалась высокая колокольня, там были немцы. Они заметили нас и выпустили по колонне длинную очередь из пулемета. Жертв, к счастью, не было. Меня мучила страшная жажда. Горло пересохло. Я поднял попавшуюся под ноги ржавую консервную банку и, не обращая внимания на стрельбу, зачерпнул из лужи воды. Выпил три банки подряд и потянулся за четвертой, но тут Ворыхалов дернул меня за рукав:

— Смотри, какие-то мужики.

Недалеко у кустов стояла группа людей. Они показывали на нас.

— Так это же немцы! — воскликнул Нефедов.

Мы всмотрелись. Мужики на самом деле были в зеленых немецких шинелях.

— Скорей отсюда, — заторопил я ребят.

Колонна уже скрылась в густых зарослях ивняка, и нам пришлось догонять ее. Рядом с нами оказался старик-военный с двумя шпалами на петлицах. Он едва передвигал ноги, опираясь на суковатую палку. Горячев взял его под руку:

— Держитесь, старина, сегодня дома будем, — подбодрил он его.

Не знал тогда Николай, что и самому ему не придется больше увидеть родного порога. Майор заговорил с нами.

— А знаете ли, ребятки, почему немцы так просто пропустили нас? Сегодня — пасха, не хотят, видать, фрицы погибать в Христов день…

Мы обрадовались такому известию. Праздник и в самом деле мог быть нам на руку.

В трех километрах от железной дороги путь колонне преградила река. По нашему предположению, это была Смердель. Мы знали, что на том берегу — нейтральная зона, а чуть дальше — передовая советских войск.

Быстро смастерили плоты, привязали к ним веревки и стали переправляться. Плоты засновали с одного берега на другой. Мы с Яковлевым переплыли последними, обрезали веревки и оттолкнули плоты от берега. Бурная вода понесла их по течению.

— Ну, Федя, теперь мы дома.

Согласно договоренности в знак дружбы и благополучного возвращения на Большую Землю мы с Яковлевым обменялись пистолетами. Я отдал ему трофейный парабеллум, а он мне — отечественный ТТ.

Хвост колонны медленно втягивался в темный еловый лес. Утомленные ночным переходом, люди больше не торопились. Вес были уверены, что опасность миновала. Впереди должны быть наши.

— Махорочки сейчас закурим у красноармейцев, — потирая от удовольствия руки, говорил Горячев.

Но в это время в глубине леса затрещали пулеметы, загремели взрывы гранат. Над головой противно завизжали пули. Неприятный холодок пробежал по телу.

Я видел, как замешкались впереди идущие бойцы. Несколько человек побежало обратно к речке.

— Назад! — крикнул Яковлев.

Из глубины болотистого леса, где шел жестокий бой, бежали партизаны.

— Немцы! Кругом немцы! — кричал рыжий парень.

Мы остановили его.

— Говори толком, — сердито сказал Яковлев.

— Что говорить, они там наших столько положили, сейчас идут сюда, — сдерживая дыхание, затараторил боец.

— Брось молоть! — оборвал Яковлев.

Медлить нельзя, надо действовать.

Я подзываю Горячева и велю разведать одно из направлений.

— Будь осторожен, Николай.

Перебарывая усталость, Горячев улыбается:

— Не беспокойтесь, Ильич, комсомол не подведет.

К нам нерешительно подходят женщины-проводницы.

— Что за церковь стояла у железной дороги? — спрашиваю я.

— Погост Заклюка, — ответила одна из них.

Мы склоняемся над картой, находим указанное место и удивленно смотрим друг на друга. Наши отряды находятся между линиями немецкой обороны. Река, попавшаяся нам на пути, оказывается не Смерделыо, а Пузной.

Мы поняли, что ночью сбились с пути.

В той стороне, куда ушел с разведчиками Горячев, завязалась яростная стрельба. Она продолжалась не больше двух минут. Затем раздался взрыв гранаты, и все смолкло.

Прибежал боец яковлевского отряда Леша Павлов. Он был послан в разведку вместе с Горячевым. Одежда на нем изодрана, лицо бледное, испуганное.

— Что случилось?

— Напоролись на немцев. Ребята погибли. И Коля ваш… погиб…

— Не может быть! — воскликнул я.

В это время совсем рядом раздались автоматные очереди. Среди гражданских людей началась паника. Ей поддались и партизаны. Все перемешалось. Никакие команды и приказания уже не действовали. Люди бросились бежать. Гитлеровцы косили их автоматным огнем.

К счастью, впереди оказался комбриг Бабаков. Он выставил заслон, а сам, размахивая пистолетом, во всю мощь легких закричал:

— Стой! Куда прешь!.. Застрелю! Назад!

Это был критический момент. Не послушай люди комбрига, продолжай они бегство — тогда конец, полный разгром. Но человеческий разум, здравый смысл победил животное чувство страха. Люди опомнились, остановились, начали отстреливаться.

— Не отступать, товарищи! Бейте фашистскую сволочь, — продолжал греметь голос Бабакова.

Кто-то бросил гранату, она разорвалась в самой гуще гитлеровцев. Это было последнее, что окончательно решило исход боя. Немцы стали отходить.

Бойцы собирались по отрядам. Многие от стыда за минутную слабость не смотрели друг другу в глаза. Да, все могло кончиться иначе, не подоспей вовремя Бабаков. Теперь он стоял в кругу командиров отрядов и приказывал занять круговую оборону.

Пользуясь затишьем, мы узнали кое-что о случившемся. Оказалось, сбившаяся с пути по вине проводников партизанская колонна врезалась в расположение крупной фронтовой гитлеровской части. Немцы сначала растерялись и пропустили голову колонны. Потом пришли в себя и открыли ураганный огонь. Гитлеровцам удалось расчленить колонну на две части и одну из них рассеять.

Сидя в круговой обороне, партизаны старательно вывертывали карманы с надеждой найти там завалявшуюся корку хлеба. Съестные запасы мы израсходовали еще за железной дорогой, и теперь у нас не было ничего, кроме воды.

Несмотря на бессонную ночь и чрезвычайную усталость, спать не хотелось. Все с нетерпением ждали вечера. Только темнота могла помочь нам уйти из этого болотистого места, вокруг которого расположился неприятель.