— Человек триста.
Был второй час ночи. Я приказал поднять отряд и запрячь лошадей. Шиповалов пошел с группой дальше, а мы стали готовиться к встрече с противником. «Немцы идут ночью, значит, их действительно немало», — думали мы. Вспомнили ребят, которые ушли к железной дороге. Быть может, они теперь возвращаются с задания и не знают об опасности. Как поступить? Перебираю в голове различные варианты и останавливаюсь на одном.
Мы остаемся на хуторе до прихода немцев. С появлением врагов открываем дружный, короткий огонь и быстро отходим к озеру Ципиля, где дислоцируется шестая бригада Рындина. Рындин должен дать отпор фашистам, а мы тем временем вернемся опять на хутор, где встретим ребят.
Когда я вышел на улицу, отряд был в сборе. Запряженные кони, пофыркивая, жевали душистое сено. Хотя небо заволокло облаками, ночь стояла светлая. Мы то и дело посматривали в сторону темного бора, куда тянулась наезженная извилистая дорога.
Было тихо, и лишь где-то далеко-далеко слышался лай собак.
Близилось утро, но ни немцы, ни ребята не появлялись. Мы попеременно грелись в ближней избе и невольно завидовали хозяевам, которые похрапывали на мягких перинах.
Около шести часов утра хутор внезапно озарил свет ракеты. Из леса прямо на нас ехало с десяток всадников, а за ними длинной лентой тащился обоз.
— Огонь! — последовала команда.
Сверкнули язычки пламени, гулко захлопали выстрелы. Несколько всадников кувырком полетели в снег.
Вздыбились, закружились кони. Дикий визг раненого жеребца заглушил крик испуганных всадников.
— Бей по обозу! — подал я команду.
Через минуту партизаны прекратили стрельбу, и мы, как было условлено, побежали к повозкам.
— А ну, черные, вороные, давай! — крикнул Горячев.
Сытые кони срываются с места и быстро несут нас прочь. Сзади — ракеты, сильная стрельба. Теперь скорее к Рындину, организовать мощную засаду, встретить преследователей.
Время шло к полудню, когда наш отряд после долгой езды выехал на лед озера Ципиля. Вот и деревня Ципилина Гора. Сейчас обо всем расскажем Рындину.
Но что это? Над нашими головами свистнули пули. Взметнулись над льдом столбы огня и дыма. Кони шарахнулись в сторону.
— Минометы бьют! — крикнул кто-то.
Из домов выскакивают люди. Они бегут к озеру и стреляют в нас на ходу.
Недолго думая, мчимся к противоположному берегу. Кругом свистят пули, рвутся мины. Кто-то из бойцов беспрестанно кричит:
— Командир, меня ранили! Командир…
С трудом добираемся до берега. Останавливаемся в кустах.
Я обхожу отряд. Убитых, к счастью, нет. Оказывается, на озере кричал Толя Нефедов. Пуля рикошетом попала ему в ногу, и теперь он лежал, облокотившись на пулемет, и охал. Мы осмотрели ногу. В валенке виднелось пулевое отверстие.
Ребята осторожно сняли валенок и рассмеялись. Пуля вывалилась из голенища, а на ноге чернел небольшой синяк. Анатолий робко ощупал его пальцами и тоже засмеялся.
— Эх ты, раненый, — нахлобучив на него шапку, сказал Поповцев.
Впоследствии мы узнали, что бригаду Рындина в тот день выбили из деревни большие силы карателей, а мы чудом ушли невредимыми со льда озера Ципиля.
Весь день отряд бродил по глухим проселочным дорогам, стараясь не попасться на глаза немцам. Всюду по сторонам слышались пулеметные и автоматные очереди. Это каратели, разыскивая партизан, прочесывали леса.
Вечером мы подошли к знакомому хутору. Приблизившись к опушке, выслали пешую разведку. За весь день никто из нас не проглотил ни крошки хлеба, и теперь, стоя на снегу, мы жадно всматриваемся в очертания хуторских строений и с нетерпением ждем сигнала разведчиков.
Наконец в темноте показались огоньки.
— Идут… раскуривают, — сердито сказал Поповцев.
Огоньки приближались. Слышался негромкий разговор и сдержанный смех.
— Горячев смеется, значит, все в порядке, — догадались ребята.
— Почему задержались? — сердито спросил я, когда разведчики приблизились.
— Хозяин рассказывал нам, как напугали мы утром карателей.
— Где немцы?
— В обед поехали по нашим следам.
Узнав о нашем возвращении, хуторяне высыпали на улицу. Они наперебой рассказывали, как напуганные немцы до обеда окружали пустой хутор, а потом, войдя в него, поверили крестьянам, что нас триста человек. Они долго советовались, идти за нами в погоню или нет. Оказалось, что утром мы убили одиннадцать фашистов.
— Распрягать коней, командир? — спросил подошедший крестьянин.
— Распрягайте.
Жители усердно помогали нам. Одни распрягали коней, другие подкладывали сена.
Бойцы расходятся по домам, голоса стихают. На улице остаются одни часовые. Они зорко следят за дорогой, прислушиваются к каждому шороху. В их руках жизнь отряда.
Ночью разыгралась вьюга. Партизанская сестра — метель надежно скрыла наши следы. Теперь карателям тяжело искать нас, да они наверняка и не думают, что мы рискнем вернуться сюда.
Утром ко мне подошел щупленький шустрый паренек лет десяти. Со слезами на глазах он стал упрашивать меня взять его в отряд. Поняв, что меня не уговорить, мальчик пошел на хитрость. Он достал из кармана потертую бумажку, свернутую вчетверо, и решительно подал мне.
— Вот какие стихи я сочиняю, а вы не хотите взять меня в отряд, — с упреком сказал он.
Я развернул листок, исписанный детским почерком:
Шел в огонь и в волу,
Шел всегда вперед,
Бился за свободу
Советским патриот.
Но пуля коварная, вражья
Настигла его в бою,
Ранен солдат отважный.
И вот он уже в плену.
Его пытали и били.
Ни слова он не сказал.
Смертью ему грозили,
Но коммунист молчал.
Темной дождливой ночью
Вели его на расстрел,
Но в это время на помощь
Отряд партизан подоспел.
— Вот, оказывается, какой ты молодец! — похвалил я мальчика. — Было бы тебе годков на пять побольше — непременно взял бы в отряд. А за стихотворение тебе партизанское спасибо!
Днем на хорошем рысаке, в разрисованном цветными узорами возке вернулись с задания Веренич, Соколов, Беценко и Попков.
— Берегись! Временное правительство едет! — с улыбкой кричит Соколов.
На нем огромная меховая шапка и большущий тулуп.
— Наверно, музей ограбили, черти, — с завистью смотрит на приехавших Горячев.
Виктор с напускном важностью спрыгивает с возка, но запутывается в тулупе и под дружным хохот кувыркается в снег.
Купеческая шапка, которую он не может схватить, как бочонок, катится, гонимая ветром.
— Эх, мать честная, правительство упало, — смеются ребята.
Веренич доложил, что задание выполнено, вражеский поезд подорван.
— А это откуда? — спросил я, показывая на расписные санки.
— Подвернулись на пути. Идем вечером сюда, видим, — навстречу повозка, а в ней двое. Один — кучер, второй — вот в этом тулупе.
— Куда путь держите? — спрашиваем.
— В Пустошку, — отвечает кучер.
— Оружие есть?
— А то как же, — говорит он и с форсом показывает новенький винторез.
— Давай сюда, говорю.
А он как заорет:
— Господин управляющий, карабин отбирают!
Тогда толстяк в шубе поднимается — и на нас:
— Что, говорит, за насмешка? Не видите, свиньи, кто едет? Арестую!
— Ну, раз такое дело, — ударили по ним из автоматов…
Веренич рассказал, что в воскресенье по большаку Красное — Пустошка немцы поведут большую группу молодежи для отправки в Германию. Жители умоляли помешать гитлеровцам.