Здесь надо сказать о той участи и той роли, которую играет в моей жизни Ольга Всеволодовна Ивинская, Лара моего романа. <…> Она неимоверно много делает для меня. Это единственная душа, с кем я обсуждаю, что такое бремя века, что надо сделать, подумать, написать.
25 ноября 1957 года Пастернак с Ольгой и Серджо празднуют на Вятской улице победу — выход в свет романа «Доктор Живаго» в Милане. 17 декабря Пастернак вновь пишет сестре в Оксфорд:
Так называемые друзья дома и даже члены моей семьи понятия не имеют о вещах, слишком близких, живых и великих, чтобы я стал посвящать их в их ход. <…> Главная линия жизни проходит вне их досягания, не затрудняя их понимания, ведомая только Ольге Всеволодовне. Это два разных, не сообщающихся мира.
Еще раз говорить о близости Пастернака с Ольгой в дни нобелевского шабаша нет необходимости. Ольга Ивинская уберегла поэта от самоубийства.
4. На странице 785: «Пастернак спросил старшего сына: „Поедешь со мной?“ „Куда угодно и когда угодно!“ — горячо ответил первенец».
В октябрьском письме 1958 года Пастернака в ЦК КПСС, которое изъяло КГБ у Ивинской при ее аресте и которое читал Евгений Борисович, изучавший в РГАЛИ архив Ивинской, Пастернак пишет:
«Если я буду выслан из страны, прошу выпустить со мною близкого друга Ольгу Всеволодовну Ивинскую с детьми <…> в разлуке с которой, в неуверенности в судьбе которой и в страхе за которую существование мое немыслимо».
— Ни в одном письме или записке Бориса Леонидовича, — отмечал Митя, — нет даже намека на желание Пастернака пригласить Евгения с собой за границу. Как говорила мама, такое дикое предположение даже прозвучать при Боре не могло.
5. На странице 836: «Мы знаем дату убийства Пастернака совершенно точно. Механизм его последней раковой болезни был запущен 14 марта 1959 года, когда во время прогулки по Переделкину его впихнули в машину и отвезли в прокуратуру».
Быков вновь забыл о фактах. После триумфа романа и присуждения Нобелевской премии в 1958 году о каком паническом страхе поэта перед властями 14 марта 1959 года можно говорить? Как уже сказано выше, Ивинская считала: «Началом смертельной болезни Пастернака стало утро 28 октября 1958 года, когда к Борису Леонидовичу с ультиматумом явились оба сына. Тогда взрыв гнева и шок вызвали зарождение роковой болезни, которая через полтора года стала причиной смерти Бори».
6. На странице 784: «Есть мнение (его разделяет и Евгений Борисович), что решающую роль сыграла Ольга Ивинская. История с премией ее безмерно перепугала: „Тебе ничего не будет, а от меня костей не соберешь“. И тогда он бросил трубку и побежал на телеграф отказываться от Нобелевской премии».
Об этой клевете Евгения Пастернака на Ольгу Ивинскую уже достаточно сказано выше.
7. На странице 786 Быков уверенно пишет: «Она (Ольга Ивинская) утверждала, что слишком давила на Пастернака, чтобы он отказался от премии». Но где это написано? Такого заявления — «чтобы он отказался» — нет ни в откровенной и самокритичной книге Ольги Всеволодовны, ни в книге Ирины. Эту ложь всеми силами внедрял только Евгений Борисович. Ольга Ивинская проявила невероятное мужество, как верная и любящая жена, чтобы спасти жизнь Бориса Пастернака. Таким же бесстрашным защитником поэта была Ариадна Эфрон. Они ни на йоту не предали гонимого и травимого властями, брошенного родней и «друзьями» поэта.
Неужели Быков не читал воспоминаний Зинаиды и дневников Зои Маслениковой, где приведены слова Пастернака: «Тайком от всех, от брата, от жены, я отправил в Шведскую академию телеграмму с отказом от премии»? В письме к Жаклин Пастернак написал о верности Ольги в нобелевские дни: «Зарабатывать мне больше никогда не дадут, этого лишена также Ольга Всеволодовна, не захотевшая публично отречься от меня (выделено мной. — Б. М.)».
Однако вернемся к сталинской теме и книге Вадима Баевского, где имеется необычная, не лирическая глава 12 под названием «Пастернак и Сталин». В этой главе профессор Баевский тщательно анализирует факты и убедительно показывает, что встреча Пастернака со Сталиным имела место! Такой книги не было у Мити, но эта книга, несомненно, была известна соавтору Баевского по сборнику — Евгению Борисовичу.
Прочитав главу «Пастернак и Сталин», я пришел в полное недоумение: как Евгений Борисович, зная работу Баевского еще в 1993 году, мог заявить в 2000-м, что пересказ Ивинской слов Пастернака о его встрече со Сталиным — «вранье»?!
Рассмотрим выдержки из главы «Пастернак и Сталин» книги Баевского.
Цитата 1.
С начала 30-х годов Пастернак переводил грузинских поэтов. Среди стихов его перевода есть тексты, полностью или частично посвященные Сталину. Так, «Октябрьские строки» В. Гаприндашвили в переводе Пастернака заканчиваются словами:
И нормы прежних выработок вытесним,
Одушевляясь Сталина примером.
Строки из стихотворения П. Яшвили «На смерть Ленина»:
Но все замрет в тот час,
Как Сталин с партиею в сборе
На Красной площади Москвы
Предаст земле, даренья недостойной,
Прах Ленина.
Цитата 2.
17 ноября 1932 года на первой полосе «Литгазеты» в траурной рамке — фото Аллилуевой[337]. Под фотографией — обращение, подписанное 33 писателями, в том числе Леоновым, Фадеевым, Олешей, Вс. Ивановым, Багрицким, Ильфом, Петровым, Авербахом, Кольцовым и другими:
«Дорогой товарищ Сталин! Трудно найти слова соболезнования. <…> Примите нашу скорбь о смерти Н. С. Аллилуевой, отдавшей все свои силы делу освобождения миллионов угнетенного человечества, которое Вы возглавляете и за которое мы готовы отдать свои жизни».
Под этим обращением в газете помещен еще один, отдельный текст с выражением соболезнования:
«Присоединяюсь к чувству товарищей. Накануне глубоко и упорно думал о Сталине; как художник — впервые. Утром прочел известье. Потрясен так, точно был рядом, жил и видел. Борис Пастернак».
«Его общественное положение было таково, что ему позволили это сделать», — пишет Баевский, напоминая, что в 1932 году «литературка» публикует целую серию материалов «о талантливом советском поэте Борисе Пастернаке». Критик Зелинский со страниц «Литературной газеты» поучал других критиков: «Они забывают: Пастернак — большой поэт»[338].
Моя сестра Алла, изучавшая историю советской литературы на литфаке МГУ, обратив мое внимание на факт опубликования отдельного письма-соболезнования Пастернака в адрес вождя, сказала:
— Знатоку нравов среди ареопага советских писателей (в числе подписавших письмо — такие советские монстры, как Леонов, Авербах, Кольцов, Фадеев), которые наперегонки спешили служить хозяину, понятно, что эти монстры вынуждены были позволить, подавив зависть, в такой выгодный для карьеры момент выскочить с личным соболезнованием одному, причем ими нелюбимому Борису Пастернаку. Это могло быть только в случае личного знакомства выскочки с «хозяином». При этом монстры считали, что «хозяин» благожелательно оценит их рвение и выделение из рядов советской писательской элиты назначенного им последнего глашатая эпохи.
Надо помнить, что в 1932 году еще не состоялся Первый съезд советских писателей (он прошел в 1934 году) и не прозвучал еще доклад тогдашнего идеолога партии Бухарина, где Пастернак с трибуны был назван лучшим поэтом современности.
Цитата 3.
В стенограмме Первого Всесоюзного съезда советских писателей 1934 года отмечено, что на одном из заседаний писателям был подарен портрет Сталина. Однако там опущена одна подробность. От имени съезда портрет этот принимал Борис Пастернак. Сохранилась фотография, запечатлевшая этот исторический момент[339].
Цитата 4.
Осенью 1935 года были арестованы сын Ахматовой Лев Гумилев и ее муж Лунин. Ахматова срочно выехала в Москву, и по ее просьбе Пастернак написал Сталину. На следующий день сын и муж Ахматовой были освобождены[340].
Цитата 5.
В марте 1936 года Пастернак послал Сталину свою книгу «Грузинские лирики» и благодарственное письмо:
«Дорогой Иосиф Виссарионович! Меня мучит, что я не последовал тогда своему первому желанию и не поблагодарил Вас за чудесное молниеносное освобождение родных Ахматовой. <…> горячо благодарю Вас за Ваши недавние слова о Маяковском[341]. Я с легким сердцем могу жить и работать по-прежнему, в скромной тишине, с неожиданностями и таинственностями, без которых я бы не любил жизни. Именем этой таинственности горячо Вас любящий и преданный Вам Борис Пастернак».
Цитата 6.
Л. В. Горгунг, друг Пастернака, один из знаменитых советских фотолетописцев, сделавший серию фотопортретов Бориса Пастернака, пишет в дневнике о встрече Пастернака со Сталиным:
«Пастернак сказал мне, что намеками ему было предложено взять на себя роль Маяковского в деле прославления вождя. Но Пастернак пришел от этого в такой ужас и умолял не рассчитывать на него; к счастью, никаких мер против него не было принято».
Баевский отмечает: «Пастернак получил и часть благ, которые выделялись по указанию вождя художественной и научной элите: квартиру в Лаврушинском, большую дачу в Переделкине, лечился он в кремлевской больнице».
Цитата 7.
Галина Нейгауз, жена Станислава Нейгауза, с 1931 года воспитывавшегося в доме Пастернака, вспоминает, что Борис Леонидович рассказывал ей о телефонных звонках к нему лично Сталина. Галина Нейгауз рассказывала:
«Однажды Сталин сообщил, что один его друг пишет стихи, и ему хотелось знать мнение Пастернака о них. Поняв, что это стихи самого Сталина, Пастернак стал объяснять, что ему трудно судить о чужих стихах. <…> Через несколько дней Пастернаку привезли стихи, довольно примитивные и неинтересные. Борис Леонидович мучительно думал, как ему об этом сказать, но звонка долго не было, и он успокоился. Неожиданно раздался звонок. И Пастернак решительно сказал, что стихи плохие и „пусть друг лучше занимается другим делом, если оно у него есть“. Помолчав, Сталин сказал: „Спасибо за откровенность, я так и передам“. После этого Пастернак ожидал, что его посадят».
