Арест был просто злобной местью советской власти беззащитным женщинам, спасшим Пастернака от растерзания, что позволило ему умереть в своей постели. Героем! Это недопустимо. И вот, чтобы другим неповадно было, совершается расплата, расправа — над самыми уязвимыми. <…> Хоть так вдогонку Пастернаку кинуть ком грязи[225].

Нельзя допустить ничего, что могло бы сказаться на свободе, безопасности и самом существовании Ольги. По воле Бориса Леонидовича она является единственной наследницей и единственной уполномоченной для распоряжения его заграничным состоянием. Я это знаю и могу об этом свидетельствовать[226].

Власти поручили КГБ отнять у меня все рукописи и письма Пастернака, не ограничиваясь пьесой «Слепая красавица». Им слишком хорошо запомнился международный скандал после публикации в Англии в феврале 1959 года стихотворения Пастернака «Нобелевская премия». Потому после моей встречи с Шеве в Переделкине, когда я передала ему копию «Слепой красавицы», органы, следившие за каждым шагом, решили действовать немедленно. КГБ в сговоре с функционерами итальянской компартии, которые были злы на Фельтринелли за его выход из партии и публикацию «Доктора Живаго», провели совместную операцию. В феврале 1960 года Гарритано привез для Пастернака большую сумму денег за роман, что позволило Борису Леонидовичу расплатиться с долгами и купить «Волгу» для Лени.

Боря, лишенный заработка в своей стране, вынужден был занимать деньги у Чуковского, Иванова, Шеве, Герда Руге и еще у нескольких знакомых. Его особенно тяготил долг перед вдовой Пришвина, у которой он занял несколько тысяч рублей и долго не мог отдать. Большая сумма, привезенная Гарритано, позволила Боре отдать все долги[228]. Потому я обрадовалась, когда в июне 1960 года Гарритано сообщил мне, что на днях они с женой едут в отпуск в Италию. Помня о вероломном налете КГБ 3 июня, когда отняли рукопись «Слепой красавицы», я решила срочно отправить через Гарритано завещание Пастернака, письма и доверенности. Шеве также вложил в пакет свое письмо к издателю. Супруги Гарритано, получив документы и письма, уехали из Москвы.

Я с Ирой отправилась на две недели к Ариадне в Тарусу, чтобы немного успокоиться и побыть с родными людьми. Мы вернулись из Тарусы 26 июня и узнали от Шеве, что Фельтринелли ничего от нас не получил и чета Гарритано в Италии не появлялась. Мне тогда казалось, что Гарритано уже нет в живых. Но через десять дней они появились в Москве и со стенаниями, заламывая руки, сообщили, что ездили отдыхать не в Италию, а в Грузию, и там случайно потеряли пакет с документами, который должны были передать Фельтринелли. Моему отчаянью и гневу Шеве не было предела, поскольку тот сразу сказал о проведенной органами операции похищения[229].

Вы уже знаете о нашем ужасном горе. Моего любимого Бориса больше нет. Это письмо имеет не только личный, но и деловой характер. Мы боимся это откладывать. В апреле Борис написал мне для Вас Доверенность, он хочет, чтобы моя подпись имела силу его подписи на всех финансовых документах и на других официальных бумагах. <…> Я прошу Вас верить мне и доверять, когда я доверяю Вам мои планы. <…> Прошу рассматривать господина Хайнца Шеве моим доверенным лицом. Через него я пошлю Вам — также по желанию Бориса — рукописи (оригиналы, тексты), которые он вручит Вам для напечатания. Речь идет об оригинале «Доктора Живаго», об архивных материалах, которые я привожу в порядок, о драме «Слепая красавица». Дела здесь очень сложны, мы должны быть очень осторожны. <…> Набросайте текст, как мы должны взаимодействовать с мадам Пруайяр, я подпишу. Обеспечьте денежные переводы, которые Вы по его желанию должны послать его друзьям, которые помогали ему и украсили его жизнь. <…> Как только я получу Ваш ответ, то смогу переслать Вам тот договор, который подписал Борис Леонидович еще при жизни, предусматривающий полюбовное соглашение с мадам Пруайяр. <…> Пожалуйста, посылайте Ваши письма только через X. Шеве. И всегда помните, что неосторожность может погубить нас всех. <…> При всяких конфликтах с семьей я буду на Вашей стороне.

Нам всем предстоит действовать дружно и справедливо, чтобы все соответствовало замыслам Пастернака. <…> Я сказал Ольге, что и все другое (не только драма), что когда-либо Борис Леонидович в своей жизни написал, стало частью мировой литературы. Она собрала все: все его письма и автографы. Надеюсь, все это не пропадет! Мы опасаемся, что кое-какие органы здесь в Москве, возможно, пустят в ход жесткие меры. Я уверен, что Пастернак не простил бы нас, если бы мы подвергли опасности Ольгу из-за нетерпения, неосторожности или корысти. Остальное узнаете из письма Ольги, которое я даю и в переводе. С сердечным приветом Вам и Инге[231].