Одной из бед Грузинской церкви была ее бедность. Недостаток средств на содержание храмов и даже на пропитание испытывали не только сельские священники, но и главы епархий. В этой связи еще в 1801 году Александр I выступил за уменьшение числа «высоких духовных званий». Одним из шагов на этом пути было слияние малолюдных епархий. Однако после смерти главы Цилкианской епархии католикос Антоний не упразднил ее, не слил с соседней епархией, а передал в управление своему родственнику. Рассыпая в письме католикосу почтительные слова, Цицианов одновременно в жесткой форме потребовал беспрекословного выполнения царской воли[363]. Для того чтобы улучшить состояние церковных зданий, обогатить их убранство, Цицианов 18 февраля 1804 года потребовал от католикоса Антония обратить на это доходы от продажи восковых свечей, ранее являвшиеся доходом священнослужителей, и запретить с 1 апреля торговлю свечами вне церкви.

Вскоре после своего прибытия в Грузию Цицианов приказал произвести ревизию собственности местной церкви. Но даже по прошествии восьми месяцев он не смог получить нужных сведений. Католикос и его подчиненные всячески затягивали дело. Правительство также занимал вопрос о пополнении рядов черного и белого духовенства. По существовавшим в Грузии законам любой крестьянин, даже крепостной, при желании мог уйти в монастырь или стать священником. С точки зрения российского дворянина, это выглядело совершенным вольтерьянством. Не существовало никаких штатов церковнослужителей, правительство не контролировало посвящения в сан, что также было совершенно нетерпимо в «регулярном государстве». Главнокомандующий занимал в этих вопросах совершенно определенную позицию. Это видно из его письма католикосу Антонию от 23 марта 1804 года: «8 месяцев не достигнув переписи духовных имений… до сего часа желая вседушно не навлечь справедливого гнева на вас от Его императорского величества… не имел счастья всеподданнейше донести Его императорскому величеству о таковом постыдном промедлении… Всякий архиепископ и епископ посвящает как в священники, так и других служителей должности, а архимандриты в монахи постригают без всякого разбора, по воле своей, не взирая ни на лета, ни на звание, ни на состояние человека, так что и крепостных людей вольны постригать в монашеский чин невозбранно от помещика. Таковые правила, злоупотреблением рожденные и корыстью поддерживаемые, заставляют меня опасаться, чтоб одна половина Грузии не обратилась в иноческий сан, а другая — в белое духовенство… Известно, сколь бедны здешние церкви и монастыри, пребывая в постыдном для христианства состоянии как нелепием своим, так и священнослужителями, едва читать умеющими; умножением же священников и монахов отъемлется от церквей и монастырей доход, могущий быть обращен на снабжение церквей и монастырей необходимой и соответствующей храму Божьему утварью и священнослужителями, достойными святыни, к коей прикасаются как по сердцу, так и по уму, научаясь в семинарии… Есть церкви, не имеющие дохода… и имеющие 14 священников. Покорнейше прошу приостановить как пострижение в монахи, так и посвящение в священники, дьяконы, подьяконы и дьячки, доколе собранные сведения о духовном имении буду иметь счастье представить Его императорскому величеству… и испросить штата как церквам приходским, так и монастырям…» Через две недели католикос сообщил, что всякое посвящение в сан и пострижение в монахи приостановлены до утверждения штатов монастырей и приходов[364].

В общении с католикосом Антонием князь Цицианов удивительным образом сочетал почтительность с такими выражениями, которые при самом снисходительном отношении к ним не могли трактоваться иначе как оскорбительные. Внимательное чтение их переписки позволяет прийти к заключению, что главнокомандующий разделял три объекта: собственно первое лицо Грузинской церкви, личность католикоса и порядки, царившие в церкви. Если Антоний-католикос пользовался безусловным уважением, то Антоний-человек уже мог почувствовать уколы в свой адрес, а слова в адрес местных церковных порядков генерал явно не выбирал. Характерным является ответ Цицианова на просьбу главы грузинских христиан продлить оплату архимандриту Герасиму и его брату, которые обучали священников церковному пению: «Почтеннейшее письмо ваше… имел честь получить и спешу почтеннейше донесть вашему святейшеству, что, сколько бы жадно я ни желал выполнить волю вашу, но как принято за правило вознаграждать по грамотам последнего царя Георгия XII, то я и приступить к ходатайству не смею. Между тем, не могу по преданности своей не изъяснить вашему святейшеству, что успех в научении пению церковному не отвечал ожиданиям, потому что, сколько я ни слыхал оного в церквах здешних, все похожи на блеяния козли, и буде бы ваше святейшеству благоугодно было приказать учить Киевской ноте, переведя все окти на русский язык, то церкви пастырства вашего святейшества украшены были бы вящще ко славе о вашем попечении. Изложа преданнейшую мою мысль, имею честь при испрашивании архипастырского своего благословления…»[365] Через две недели Цицианов вновь рассыпается в почтительных выражениях в письме по поводу судьбы никозского епископа Афанасия, но завершает письмо угрозой донести свое мнение по этому вопросу до сведения императора, «…не скрывая неустройств здешнего духовенства и небрежения оным пользы церковной»[366].

25 апреля 1804 года Цицианов обратился к обер-прокурору Синода А.Н. Голицыну с просьбой напечатать на грузинском языке 200 экземпляров самых необходимых книг для церковных церемоний, в том числе тексты с провозглашением здравия живущим членам царской фамилии и вечной памяти усопшим. Заканчивает свое письмо главнокомандующий следующими словами: «За все сие церковь грузинская будет вашей светлости вечною благодарностью, а меня изволите избавить неудовольствия ссориться со здешним духовенством и при всякой церемонии заботиться, чтоб возглашения были не вздорно произносимые». В Петербурге, судя по всему, учитывали решительность Цицианова. Это заметно по тональности и содержанию ответов на его предложения. Одобряя в целом меры по сокращению числа епархий, министр внутренних дел Кочубей в своем отношении от 9 сентября 1804 года высказал пожелание царя, чтобы дело это «производимо было мало помалу, нечувствительным, так сказать, образом… дабы крупными какими-либо в столь щекотливом деле оборотами не оскорбить предрассудков легкомысленного и непросвещенного народа и не подать ему повода к недоразумениям и неправым толкованиям».

Священная могила, некрополь являются важным элементом сакрализации политических конструкций и служат укреплению символической связи поколений, примирению соперничающих религиозных и политических течений. Цицианов понимал, что общее кладбище для грузин и русских — одно из средств сближения двух народов. Потому-то таким гневным оказалось его письмо митрополиту Бодбельскому от 31 января 1804 года, написанное вскоре после гибели в сражении с лезгинами генерала Гулякова: «К крайнему моему удивлению известился я, что ваше высокопреосвященство не позволили похоронить в церкви Святой Нины тело покойного генерал-майора Гулякова, убитого в сражении в защиту Грузии. Который целый год стоя в лагерях, лишен был совершенно спокойствия для того только, чтобы охранить от неприятеля всю Кахетию и жилища ваши, который в удивление всех слышащих в один год одержал столько много знаменитых побед, чем прославил себя, оставив память свою навеки, а целой Карталинии и Кахетии доставил спокойствие и тишину; вся Грузия, питаясь плодами его подвигов, обязана вечной благодарностью толь храброму генералу. Хотя я не могу поверить совершенно, чтобы ваше преосвященство употребили таковой поступок против покойного и мученически подвизавшегося за Грузию генерала, но если правда, то прошу без всякой медленности уведомить меня, какое вы на то имели право? И что бы могло воспрепятствовать похоронить тело генерала, увенчавшего всю Грузию счастьем, уверяя при том ваше высокопреосвященство, что за подобные поступки весьма легко можете быть лишены епархии и места своего»[367].