Пост главнокомандующего в Грузии предполагал не только защиту и «обустройство» Карталино-Кахетинского царства, но и дальнейшее распространение границ империи в Закавказье. Включение владений Георгия XII в состав России предопределило судьбу Имеретии, Гурии, Мингрелии, Абхазии, Лечгума, Сванетии, некогда находившихся под властью одного царя. Объяснялось это не только предъявлением прав на наследство Багратионов. Западные княжества служили источником постоянной угрозы, поскольку тамошние князья не собирались отказываться от вооруженных нападений как привычного способа решения конфликтов с соседями. Все владетели Западного Закавказья находились в зависимости от Порты и при каждом конфликте Петербурга и Стамбула автоматически становились союзниками последнего, а их земли служили плацдармом для вторжений в Грузию. Кроме того, через Имеретию, Гурию и Мингрелию можно было проложить путь в закавказские владения России. Войска и грузы доставлялись морем из Крым?, Одессы или Таганрога в район Поти, а затем следовали по суше через Кутаиси до Тифлиса. Наконец, названные государства постоянно раздирали внутренние распри, в ходе которых одна из сторон искала поддержки у северного соседа.

Правитель Имеретии носил гордый царский титул, но имел дворец более чем скромный, вел по сути кочевую жизнь, перебираясь, подобно раннесредневековым европейским владыкам, от одного места стоянки к другому. Местные жители снабжали монарха и его свиту продовольствием. Благодатный климат и плодородные почвы позволяли получать высокие урожаи. Часть зерна продавалась туркам в обмен на соль, железо и другие изделия. Этнографы признавали сильное «азиатское» влияние на культуру имеретинцев, что выражалось в приниженном положении женщины, массе языческих пережитков. Одновременно отмечалось отсутствие пропасти между дворянством и крестьянством, что смягчало социальные отношения. Это во многом объяснялось тем, что дворяне и духовенство в Имеретии занимали непропорционально большую долю в общей численности населения. На одного феодала приходилось в среднем всего шесть крестьянских дворов, что фактически исключало социально-культурный отрыв тамошней знати от простых землепашцев. Развитие ремесел и торговли сдерживалось опасностью разорения, причем угроза такового в равной мере исходила как от соседей, так и от соплеменников. Несомненный знаток местного края русский резидент Литвинов писал по этому поводу: «Торговля производится тут армянами и евреями… Есть люди, обладающие капиталами, но с большим старанием их скрывают… Бедная наружность торгующими наблюдается ими для того, что всякий князь имеет право присвоить себе навсегда или на время то, что ему понравится, в доме может стоять постоем, вещи отнять без платы, одни жены и дети остаются без прикосновения. Сие разуметь должно об иностранных торгующих, но между подданными царя все божье, царское и княжье»[813]. Трудолюбивый и предприимчивый народ оказался в бедственном положении из-за внутренних неурядиц и внешних угроз. Войско имеретинское представляло собой типичное феодальное ополчение — храброе, но совершенно незнакомое с дисциплиной.

Таков же был образ жизни и правления князей Дадиани, владевших Мингрелией, — с той только разницей, что это княжество по своим природным условиям значительно уступало Имеретии. Кроме того, мингрельские владыки и отдельные дворяне находились в постоянной вражде с соседями и друг с другом. Поэтому их подданные «были в постоянной бедности и чуть не умирали с голоду от угнетения их собственными владельцами и существовавшей войной между царем Имеретинским и Дадианом Мингрельским. Имеретинские войска, не имея возможности захватывать жителей, уходивших в леса, истребляли весь хлеб на полях, подрубали виноград и возвращались домой с утешением, что довели сих несчастных до отчаяния»[814]. Торговля пленными представляла главный доход всей местной знати. Суд был скорый и далеко не всегда правый. Правители лично разбирали дело и выносили приговор, большей частью тут же приводившийся в исполнение. При этом казни отличались изуверской жестокостью — вплоть до зарывания приговоренного живьем в негашеную известь. Особый статус имела область Лечгум площадью около 300 квадратных километров, представлявшая собой в начале XIX века конгломерат из одиннадцати укрепленных замков, каждый из которых принадлежал отдельному князю. Эти мелкие владетели играли на соперничестве Имеретии и Мингрелии, переходя в зависимости от ситуации то на одну, то на другую сторону. Важной составляющей постоянного конфликта в Западном Закавказье была неопределенность границ и политической организации края. Так, царь Имеретии считал Гурию, Мингрелию, Лечгум, Абхазию и Сванетию своими владениями, тогда как правители этих земель держались иного мнения. Но и сами они не контролировали территорию своих княжеств, поскольку многие их строптивые подданные по собственному разумению определяли степень своей подчиненности.

Царь Имеретии Соломон I был храбрым и умелым полководцем. Он добился самостоятельности своего государства (до 1768 года Имеретия находилась в вассальной зависимости от Турции) и не только успешно оборонял границы, но и держал в узде местное дворянство. По свидетельству полковника Бурнашева, царь Соломон «имел горячее желание войти в покровительство Всероссийского престола, единое о России слово производило в нем некое особое чувствование и самым последним чинам нашим, приезжающим в Имеретию, он оказывал безмерное уважение». Это высказывание требует комментария, тем более что далее автор записки сообщает о тесных связях имеретинского царя с Сулейман-пашой, главой пограничного пашалыка, который приходился ему приемным отцом. Скорее всего, Соломон, как и многие закавказские владыки, рассчитывал играть на русско-турецком противостоянии. Родственники его бежали в Грузию, где были приняты царем Ираклием II, «как они всегда привыкли принимать под защиту обоюдно бунтующих князей». Один из представителей имеретинской ветви Багратионов, «беглый» царевич Арчил, женился на грузинской царевне, что придало ему особый политический вес. Царь Соломон нашел чем ответить соседу: «…равным образом принял бежавшего из Грузии сына князя Эристова, обвиняемого в бунте против царя Ираклия, и женил на своей дочери»; охотно принимал он «и многих других не доброхотствующих князей, из того следовали с обеих сторон разные неудовольствия». После подавления мятежа князя Эристова у родного деда имеретинской царицы были конфискованы родовые имения, которые тут же передали царевичам, сыновьям Ираклия II.[815] По мере истощения сил обоих противников военные действия прекратились, хотя взаимное недоверие тлело в душах царей и в конце концов могло привести к большому пожару. Этот пожар не заставил себя долго ждать. Известно, что даже в «благоустроенных» монархиях передача престола от одного лица другому редко проходила без каких-либо осложнений. В тех же государствах, где в силу местных политических реалий являлись несколько претендентов на корону, смерть монарха сопровождалась различными династическими неурядицами. Так случилось в Имеретии, когда Соломон I окончил свой земной путь. Началась кровавая феодальная междоусобица, в которой смешались старые обиды, личные амбиции, клановые интриги, коварные измены и иностранное вмешательство. Таким образом, к рубежу XVIII—XIX веков Западная Грузия в политическом отношении представляла собой огромный клубок конфликтов — династических, межгосударственных и клановых. Царь Имеретии, претенденты на его престол, мятежные князья, правители Мингрелии и Грузии — все они вели свою игру, разыгрывая турецкую и русскую карты. Справедливости ради следует сказать, что их собственная судьба Россию мало интересовала. Все эти правители были нужны Петербургу исключительно как союзники, и в разрешении споров между ними власти империи стремились только к тому, чтобы их распри не мешали борьбе с турками. Так, имеретинской смутой умело воспользовался правитель Мингрелии Дадиани, давно лелеявший надежду покончить со всякими разговорами о своей зависимости от Имеретии. При храбром и воинственном Соломоне I Дадиани не мог о том и помыслить. Теперь он предложил одному из претендентов на престол военную помощь в обмен на территорию. Землю Дадиани получил, а вспомогательного войска не прислал, чем создал предпосылки для будущего конфликта.