Тут наконец я сумел объяснить все недоразумение. Мы оба посмеялись, и я помог прислуге дотащить ее самый главный чемодан до лимузина, а мешок, в котором ампутированная, похоже, спала как убитая, забросил на багажник, после чего увязался с Жозефиной в аэропорт, обстоятельно выспросив по дороге о моих обязанностях и тактично намекая, мол, как же будет обстоять дело с оплатой моих услуг, коль скоро все поразбежались. Но, к сожалению, миссис Жозефина Кейн мыслями была слишком далеко, чтобы ответить.
На аэродроме возле самолета крутилась ребятня, что-то там прилаживая, не иначе как свои зарядики. Они даже замахали мне руками, но я сделал вид, будто их не признал, чуть не сгорев со стыда, такие они были чумазые. Миссис Кейн вручила мне пять долларов чаевых, которые я взял на всякий пожарный, ввиду полного отсутствия налички. А я еще раз обратился к ней с горячим призывом, чтоб она непременно захватила с собой мешок. Объяснив, что через него на мою голову сыплются одни неприятности, потому как кухарка не верит в мои намерения. И вообще как же так можно, сразу видно, что девчушка ее любит, дочери надлежит быть при матери, как Господь повелел. Она потрепала меня по щеке, добавила еще пять долларов, мешок взяла как ручной багаж в салон и, почтительно приветствуемая экипажем, взошла по трапу в самолет, а за ней ломанулась вся ее свита.
Я сделал ей ручкой на дорожку, а поскольку в общих чертах уже ориентировался, где нахожусь, махнул без промедления к дому кухарки, не дожидаясь, пока мадам улетит.
Опять я топал мимо забитых досками музеев, дворцов, ресторанов, один-единственный — против течения. А навстречу мне валили толпы, главным образом, скорей всего, горничных, поваров, драпающей официантской братии, женщин и мужчин, всех тех, кто, видать, не попал на сабвей и теперь плелся, сгибаясь под тяжестью награбленного — сервизов из тонкого фарфора, посеребренных подсвечников либо картин живописи. Все они насилу волочили ноги, двигаясь как сонные мухи, потому что каждый, мало что тащил неподъемные чемоданы, в которые было сложено награбленное, еще и напялил на себя с десяток костюмов либо платьев. А самые хитрые так еще обмотали себя дополнительно занавесками из кружев, не иначе как брюссельских. И теперь те, кто послабее, не справляясь с навьюченным на себя добром, то и дело на ходу срывали если не пальто, то шубейку, а иные и свадебное платье. А кто падал, тому никакого сочувствия не оказывалось, и они так и лежали пластом, пока к ним не возвращались силы.
Вообще по награбленному ходили как по ковру, а я в душе благодарил Бога, что никто не заставит меня все это убирать, потому как это выше человеческих сил. Минут через пятнадцать замок вдруг содрогнулся от взрыва, крышу пробило крыло самолета, сверху посыпались вилки, а неподалеку от меня брякнулся крупный обломок — по виду реактивного двигателя, потому как без воздушного винта; рухни он на метр ближе, я бы теперь вам этого не рассказывал. Перекрестившись, я подумал, что не иначе это дело рук гвардии кухаркиных сорванцов. А с другой стороны, для той бедолаги, дочки, может, оно и к лучшему, потому как что это за жизнь — в мешке.
Когда я добрался, огни были погашены, пуделек только вежливо поскулил, а мелюзга, все грязнее ночи, лежали, где кого сморил сон. Видно, вернулись короткой дорогой, наискоски, и теперь улыбались сквозь сон, как это водится у детей, своим мыслям. Стащив башмаки, я в одних носках пробрался через них к топчану. На главной кровати кухарка под одеялом ровно посапывала. Подойдя к своей лежанке, я с благодарностью отметил, что на ней постлано как положено. Украдкой проверил, не рылась ли кухарка в моем чемодане, но нет, потому что чек зашелестел в носке. Я уж было хотел растянуться на постели, как вдруг кухарка села в кровати, как лунатик или вампир, и сказала, что дальше так продолжаться не может и так с порядочной женщиной не поступают. Люди уже начали сплетничать, и чтобы я мигом собрал свои манатки и убирался на все четыре стороны, причем без лишних слов.
— Сейчас, сейчас, — забормотал я испуганно, — а что, если я вас люблю всем сердцем и желаю жениться? И куда мне идти, когда ночь на дворе?
— Ну а коли так, то и разговор другой, — кивнула она и призналась, что тоже меня полюбила с первого взгляда и даже уже переговорила с Педро, который из Эквадора и в полномочия которого входит венчать в замке вступающих в брак. Он пока не уехал и завтра ровнехонько в шесть соединит нас священными брачными узами. При этом добавила, чтоб я снял рубаху и носки, она скоренько их простирнет. Тогда я подъехал к ней с вопросцем, коли на то пошло, не будет ли она так добра и не пустит ли к себе в постель. Она же строго ответила, что, к великому сожалению, нет, поскольку никому не дает до свадьбы. Что было делать? Я лишь сказал, что жду не дождусь этого светлого праздника, и вернулся к себе на топчанчик.
На следующий день спозаранок я проснулся от того, что меня трясут за плечо: кухарка решила заняться приготовлениями к свадьбе, да такой, чтоб не было стыдно перед людьми, но вот беда, ей даже нечего кинуть в кастрюлю. Конечно, в кладовке найдутся гамбургеры и мороженая рыба «Омаха Стейк», суп «Кэмпбелл», копченый лосось, тушенка, баночная ветчина «Кракус», бекон, сосиски, авокадо, желтый рис, черная фасоль, соевый соус, спагетти, овсяные хлопья по-ирландски с коричневым сахаром, фруктовое желе и мороженое. Само собой, с грехом пополам удалось бы состряпать тако[3] или буррито,[4] а то и энчиладу,[5] но не по такому же случаю.
Я поинтересовался, куда мне бежать и где брать продукты, когда все позакрыто и магазины забиты досками. Она только головой покрутила, что, мол, не ее это дело — и баста. Испокон веку известно, что женщина в доме для того, чтоб очаг поддерживать, а мужчина — добывать пропитание. И велела двигать на запад, где в замке проживала элита, там что-нибудь наверняка найдется.
Делать нечего. Натянул я на себя не совсем еще просохшие носки и рубаху, на всякий пожарный сунул чек в кармашек, в пиджаке у меня завалялась небольшая заначка, полученная от Жозефины, да и кухарка десятку добавила из личных своих сбережений, вдобавок завернув мне с собой на второй завтрак пару бутербродов с сыром. При моем появлении сабвей автоматически остановился, я сел и поехал. На переездах состав выгибало змеей, у собора он дал длинный гудок, а возле Сфинкса, музея, банкомата, магазина, «Макдоналдса» и «Пицца Хат» слегка притормаживал. Я смотрел в оба, но повсюду были только опущенные жалюзи, доски крест-накрест, решетки да замки размером в два моих кулака. Тишина, безлюдье, один только мусор. Что ни кинотеатр, то с разбитой витриной, а фотки порастащены. А если винный магазин, так со всех сторон огорожен колючей проволокой, а может, даже и заминирован, как в войну. Что ни театр, то без дверей, а драгсторы заколочены досками. Впрочем, даже если б я и оторвал доски, толку мало — кухарка ведь просила что-нибудь эдакое. Поезд то тормозил, то снова трогался — и все автоматически, причем нигде ни одного обходчика, и кабы что случилось, некого было бы винить, фонари частью светили, частью мигали, а если вообще не горели, то темнота наступала аж жуть. Но я подумал: чего мне расстраиваться — коль Господь Бог дал столько заработать, надо полагать, не затем, чтоб теперь меня уморить во цвете лет.
Я опустил окно, потому что в поезде, как и во всем замке, кондиционеры еле тянули, вполне возможно, что из-за взрывов. Выставив голову наружу, я обомлел и протер глаза, высунулся снова и снова протер глаза. Впереди, вагона через два от меня, из окна торчит башка живой свиньи, которая, жмурясь, ну совсем как я, высунулась проветриться. Свинья взглянула на меня, но как-то недоверчиво, и тут же убралась со своим пятачком внутрь. Сперва я перепугался, не мираж ли это, какой случается видеть в пустыне погибающим от жажды. Однако для очистки совести выскочил в коридор, потом побежал, обшаривая глазами каждый вагон, по безлюдному поезду, который в этот момент как раз остановился, — никого. Тут я догадался выглянуть на перрон и, о счастье, смотрю, а свинья уже по нему трюхает, толстозаденькая, розовенькая, в майке с надписью «SOS Titanic». Едва успев просунуть колено между готовых захлопнуться дверей, я кинулся за ней вдогонку. Она, видно, разгадала мои намерения, этих животных, как известно, Бог умом не обидел, потому что припустила галопом. Я со всех ног бросился в погоню, но, несмотря на то, что аж запыхался, все равно сильно отстал, во-первых, потому, что не знал местности, а она мчалась петляя, а во-вторых, пустой чемодан колотил меня по ногам.
