Бенни был одним из тех адвокатов, которые защищали бандитов, обладали прекрасно подвешенным языком и обедали в мафиозных забегаловках. Он стремился вверх — хотел якшаться с сильными мира сего, — и на вечеринке в честь его тридцатилетия Винс заметил с десяток влиятельных шишек. Там же он познакомился с его кареглазой сестрой Тиной, которой тогда исполнилось всего двадцать лет. Она была миниатюрная, застенчивая и работала на полставки у Бенни. Для Винса эта девушка стала всем: олицетворением его амбиций и желаний. Бенни, с одной стороны, никогда не приходил в восторг при мысли, что его сестра может встречаться с вором и наркоторговцем, с другой — никогда не предпринимал активных действий, чтобы убедить сестру порвать с Винсом. По крайней мере пока не начались неприятности.
А неприятности были вполне обычные, с присущими им порывами и надеждой тонущего корабля. Карточная игра, долг, отгрузка товара, обман, провал. Так Винс оказался должен пятнадцать тысяч плюс проценты главарю шайки из Квинса и еще десять тысяч по суду. И светило ему два года за решеткой. Тогда-то Бенни и сказал, что у полицейских есть пленка с записью разговора, в котором звучит угроза убить Винса, а потом шепнул, что учился с прокурором на одном факультете. Если Винс даст показания против Доминика Колетти и его банды, его включат в программу защиты свидетелей. Винс отказывался, но Бенни добавил, что они могут добраться до Тины. И Винс согласился. А после суда, когда его друг объявил, что хочет за услуги, Винс не колебался. Войдя в программу, он должен был отказаться от Тины.
Винс выпрямляется и обводит взглядом площадь Вашингтона. Он позволил себе вспоминать об этом, как о совершенно другой жизни, и о том отчаянном малом — Марти, — как о ком-то другом, пока оно все не вернулось к нему. И теперь… он сам во все это вернулся. Винс обходит арку и смотрит на потоки людей — бесконечную реку. Пока он жил здесь, этот вопрос никогда не приходил ему в голову, а сейчас не дает покоя: куда они все спешат? Туристы, бизнесмены, панки, латиносы, артисты, дети — студенты Нью-Йоркского университета, которые выглядят ныне более молодыми, более аккуратными и почему-то более профессиональными, чем ранее, — куда они все могут спешить?
Он смотрит на часы. Час. А вдруг Бенни бросил старую пятничную привычку… но не успевает Винс об этом подумать, как появляется Бенни собственной персоной, слегка постаревший, посолидневший, светлые волосы в два раза короче и уже начали седеть и отступать от его высокого лба, как у Гарфанкела[14]. На Бенни костюм, голубая рубашка, отличное шерстяное пальто. Под мышкой — пачка газет.
Винс петляет между парковыми скамейками, потом следует за Бенни, отставая метров на шесть, по 5-й авеню, на Восточную 11-ю, где юрист сворачивает в «Кедр», минуя ресторан, направляется прямо в бар и садится за столик у стены. Каждую пятницу в течение футбольного сезона Бенни приходит сюда и приносит с собой как можно больше газет. Заказывает свиную отбивную и пиво, читает спортивные рубрики, выискивая травмы или проблемы у звезд, все, что можно использовать для получения выгоды на матчах в выходные.
Винс смотрит на него от стойки бара и ждет, пока Бенни принесут отбивную и он ее обильно посолит. Тогда Винс подходит и плюхается напротив старого друга. Кладет сумку на колени. Бенни поднимает глаза, и левый уголок его рта ползет вверх в улыбке.
— Привет, — говорит Винс.
— Сукин сын, — тихо отвечает Бенни. Он встает, обходит столик и обнимает Винса так крепко и долго, что люди начинают оборачиваться на них.
Бенни пережевывает свинину и говорит левой стороной рта.
— Зовут его Рей Скатьери — Рей-Прут. Раньше работал на Анжело Бруно в Филли.
— Раньше?
— В прошлом марте Анжело убрали из-за делишек в Атлантик-Сити. С той поры его ребята стреляют друг в друга без остановки. Сцепились, как собаки из-за куска мяса. А этот Рей-Прут воспользовался возможностью выйти из банды, приехал в Нью-Йорк, подвизается здесь, оказывает особые услуги клану Гамбино и ждет, чем дело в Филли кончится.
Винс покачивает стакан виски «J&В».
— А что это за услуги?
— Все, что ребятам в лом самим сделать. Работа неофициальная. Например, их беспокоит, что кто-то слишком много болтает, или заказывают друга, полицейского или судью. Короче, всякие деликатные дела. Может, они не доверяют местным талантам. Или им нужны люди особой квалификации.
— Квалификации…
Бенни выдыхает.
— Ну, знаешь, поджигатели. Или специалисты, которые умеют обставить все так, что будет похоже на несчастный случай или необъяснимое исчезновение. Есть мастера пыток. Ребята, работающие по удаленным заказам. Да разные квалификации бывают.
— Чем же занимается этот Рей-Прут? Какая у него квалификация?
Бенни проглатывает кусочек свинины.
— Есть у меня один клиент, знакомый с Реем-Прутом. В карты вместе играют. Говорит, у Прута репутация… может убрать кого угодно и когда угодно. Ни стыда, ни совести. Этот парень многостаночник, мать его. На все руки мастер. И работу свою любит. Но, по-видимому, — Бенни оглядывается, — особенно ценен, когда надо убрать женщину.
— Женщину? — Перед Винсом снова встают черные глаза Рея.
— Мало кто из шестерок старой гвардии возьмется шлепнуть ребенка или женщину. Но с появлением колумбийцев и притоком кокаина все с ног на голову встало. Старые законы забыты. Женщины. Дети. Целые семьи. Раз плюнуть. Этот Рей-Прут берется за такую работу, от которой откажутся старики.
Винс делает глоток.
— Он просто зверь. Послушай меня, Марти, если тебя заказали именно Рею-Пруту… ну, в общем, плохо дело. Хуже не придумаешь.
— Почему я? — Винс допивает виски и помахивает стаканом бармену.
Бенни жует свинину и пожимает плечами.
— Я и так задал достаточно вопросов, чтобы меня лишили лицензии, взяли на заметку, а может, и убили. Понятия не имею. Может, кому-то достались от Колетти твои долги. Может, они подчищают концы. Или кто-то шепнул им, где ты, и они хотят сообщить осведомителям. Как знать, почему такое происходит?
Бармен приносит Винсу второй стакан. Винс делает большой глоток и смотрит в стол, пытаясь сложить кусочки информации. Потом поднимает глаза и видит пристальный взгляд Бенни.
— Что?
— Ты какой-то другой, — говорит Бенни.
Призрак. Винс проводит рукой по колючим коротким волосам.
— А, да, стрижка.
— Нет. Не это. Ты какой-то… не знаю, другой. — Бенни делает глоток пива. — Так как ты поступишь, Марти? Надо бы тебе уносить ноги, правильно?
— Не знаю, — отвечает Винс. — Тот город, где я жил… если они меня там нашли, найдут хоть на Луне. — Он вздыхает. — Может, это безумие, но я тут с собой деньжат привез. Подумал: а что если вернуть тот долг? Так вот войду с пофигистским видом. Вроде как забежал расплатиться.
Бенни смеется, но потом замечает, что Винс серьезен.
— Сколько у тебя с собой?
— А сколько, по-твоему, мне надо?
Бенни пожимает плечами.
— Трехгодичный счетчик на пятнадцать штук. Они захотят получить шестьдесят. И, наверное, все равно уберут тебя — за сам долг.
Винс смотрит в свою сумку.
— Шестидесяти у меня нет.
— А сколько есть?
— Я привез десять.
— Десять кусков?
— Дома больше осталось. Скажу им, что остальное получат, только если отпустят меня домой. Я им оттуда перешлю. Это будет моей подстраховкой.
Бенни вглядывается в Винса, печально улыбается и отправляет в рот последний кусочек отбивной.
— Не забудь отложить пару сотен себе на гроб.
У Винса есть адрес старого Дома[15] Колетти на Бей-Ридж. Он проходит два квартала и спускается по кафельным ступенькам в метро на станцию «Бродвей», испытывая трепет от нахлынувших запахов и звуков. Жареные каштаны, сигаретный дым, визг тормозов поезда. В него врезаются двое мальчишек, пока он ждет жетон, рука машинально тянется к бумажнику, когда он стоит в очереди к турникету, и вот ты уже в метро: отсветы флуоресцентных ламп на плитках стен, какой-то пьяный латино орет на платформе: «Пасифико!» — женщина в грязном сарафане играет мелодию из фильма «Рокки» на видавшем виды кларнете, в футляре у ее ног лежат пяти- и десятицентовики, брошенные пассажирами, которые, как за щитами, прячутся за раскрытыми газетами. На платформе они переминаются с ноги на ногу, дергаются, заглядывают в тоннель — стараются не подходить друг к другу близко. А ты улыбаешься надсадному реву приближающегося поезда, наклоняешься над рельсами, чтобы разглядеть в тоннеле тусклый глаз Циклопа и ощутить первое дуновение — пыли и мусора, — а потом порыв чистейшей ностальгии, когда по платформе затанцуют газеты и на станцию ворвется поезд «Б» — тудух-тудух, ту-дух-тудуух, тудух-тудууух — заскрипит и с лязгом остановится.
