Фелпс улыбается, как человек, решивший трудную задачу. Помахивает листком и переводит взгляд на Винса.

— Раз уж ваш рассказ оказался правдивым и уголовного прошлого у вас нет, полагаю, вы нам больше не нужны. Спасибо, что заехали и все прояснили. В следующий раз не обманывайте полицейского.

— Хорошо, — соглашается Винс.

Дюпри по-прежнему ему улыбается, словно в восторге от того, как мастерски он вел себя на допросе и даже умудрился, получить от этого удовольствие.

Фелпс поднимается и передает Дюпри листок, похлопывает молодого коллегу по плечу на прощание.

— Ты молодец, салага. Не расстраивайся.

Дюпри не сводит глаз с Винса, даже когда начальник выходит из кабинета.

Винс смотрит на часы над головой Дюпри. Четверть четвертого. Вылет в 4:30. Может, еще и успеет.

Наконец Дюпри опускает взгляд на листок, отданный Фелпсом. Долго изучает его, потом наклоняет голову к плечу и улыбается.

Винс встает, чтобы уйти.

— Что?

Дюпри показывает ему почти чистый лист.

— Сказав, что у вас нет уголовного прошлого, Пол не шутил. Черт побери, у вас вообще никакого прошлого нет. Ни штрафов за превышение скорости. Ни штрафов за неправильную парковку. Даже водительских прав нет. Ничего, кроме номера соцобеспечения. Как же так, Винс? Как можно прожить жизнь, ни разу не разведясь? Или не попав в суд по гражданскому иску? Ни наследства. Ни завещания. Как будто вы на свет появились только вчера. Как будто вы тень. — Но это сравнение молодому полицейскому не нравится. Его взгляд неподвижен и уже не так весел. — Или призрак.

Отделенный от него столом, Винс допивает последнюю банку «Фрески». Может, те шестьдесят два человека тоже думают, что живы?

— Знаете что? Временами я именно им себя и чувствую.

Винс хочет вызвать такси, но Дюпри настойчиво предлагает подвезти его. Винс понимает, что в этом случае лучше не возражать. Его рейс вылетает меньше, чем через час. Винс идет в туалет и останавливается у телефона-автомата. Называет диспетчеру адрес на один дом дальше к югу от его собственного и просит, чтобы водитель включил счетчик и ждал там, не стучал в дверь.

Домой они едут молча. Может быть, ты действительно призрак. Может быть, эти шестьдесят два человека бегают рядом, теснятся и суетятся. Никто их не замечает. Всем плевать. Двое суток без сна.

— А кроме меня подозреваемые есть? — наконец спрашивает Винс у Дюпри, чтобы разорвать тишину.

Светофор моргает желтым, Дюпри проезжает перекресток.

— Не-а. Вы единственный.

— Но я его не убивал.

Дюпри смотрит на Винса.

— Это, безусловно, подрывает мою стройную теорию.

Они едут по району Винса — мимо домов у подножия Южного холма, Дюпри притормаживает, завидев троих, притаившихся на углу. Двое смотрят в землю, стоя спиной к своей машине, а третий следит за полицейским, не поворачивая головы. Проехав мимо, Дюпри разглядывает их в зеркало заднего вида. Винс оборачивается: теперь все трое подняли глаза.

— Наркотики? — Троица постепенно пропадает из вида.

— Наверняка, — отвечает Дюпри. — Восемь месяцев назад я взял того коротышку за продажу спида[12]. У него изо рта ужасно воняет. Луком и кошачьим дерьмом. Лишний раз подумаешь, арестовывать ли его.

Винс садится прямо.

— Думаете, такой может измениться?

— Такой? Нет.

— Почему?

Дюпри на мгновенье задумывается.

— Я два года учился в колледже. Уголовное право. Был у нас предмет — психология. Но там группа оказалась переполнена, поэтому мне психологию заменили на философию. Это оказалось одной из величайших ошибок. Так вот, мне на ум приходит одна притча… — Дюпри сворачивает на улицу Винса. — О стае ворон. Ну, знаете, такие задиристые птицы, весь день летают, воруют зерно, высматривают блестящие вещицы… в общем, живут своей вороньей жизнью. Однажды летят они себе, совершенно собой довольные, и вдруг пролетают над озером и видят свои отражения в спокойной воде. Целый день они ныряют и поднимаются в небо, глядят на свое отражение, восхищаются собственной силой и грацией. Но вскоре это им приедается, и они начинают насмехаться над озером, потому что само оно ничего не может, только отражает окружающий мир. Озеро отвечает, что способно совершить гораздо больше, чем вороны: замерзнуть и превратиться в лед, подняться высокими волнами и размыть берега, испариться и упасть дождем на склоны холмов. «Так сделай это», — подзуживают вороны. Но день был теплый и ясный, и озеро осталось спокойным. Вороны посидели-посидели да улетели.

Винс смотрит на молодого полицейского.

— И в чем суть?

— А суть вот в чем. — Дюпри достает визитную карточку и пишет на ней что-то. — Когда будете готовы рассказать, что произошло с Дагом, я объясню вам притчу.

Винс берет карточку.

— Там мой рабочий телефон. На обороте — домашний.

Винс открывает дверцу.

— В телесериалах в этом эпизоде полицейский просит плохого парня не уезжать из города без разрешения.

— Ага, — отзывается Винс. — Это мой любимый эпизод.

Он выходит из машины, погруженный в свои мысли. Идет к дому, роется в кармане в поиске ключа, чувствуя спиной взгляд полицейского.

Открывает дверь, входит, закрывает дверь и опускает засов. Идет через разоренный дом, включает свет, открывает собранную сумку, нащупывает десять тысяч в желтом конверте, запечатывает его и застегивает сумку. Идет в кухню и выскальзывает из дома через заднюю дверь.

С заднего двора Винс слышит шум работающего мотора. Од представляет, как Дюпри смотрит на окна. Никогда он не встречал таких полицейских. Призраки, тени и вороны. От этого Винсу становится не по себе. Он пересекает двор, перепрыгивает через цепное ограждение, пробегает мимо соседского дома и выходит на улицу. Садится на заднее сиденье ожидающего такси. Устроившись, замечает движущийся по поперечной улице «Кадиллак» Лена.

Водитель заводит мотор.

— В аэропорт?

— Да, пожалуйста.

— Куда направляетесь?

Что же случилось с воронами, после того как они улетели с озера? Куда они направились?

— Куда летите, приятель? — не унимается водитель.

Винс откидывается на спинку сиденья.

— Домой.

И вот ты снова здесь, не где-нибудь, а в другом аэропорту, разглядываешь дреды и удостоверение другого таксиста через поцарапанное стекло, которое вас разделяет. Снаружи гудят машины и звучат людские голоса в бесконечном нью-йоркском хоре: «Эй, убирай свою гребаную тачку!»

И вот тут-то тебя осеняет: а может, ты вовсе не ворона, летающая над всем этим дерьмом — людьми, машинами и нормальной жизнью, — переполняемая самовлюбленностью, время от времени привлекаемая на землю блестящими никчемными безделушками?

— Але! Оглох, что ли? — К нему поворачивается таксист. — Куда едем, начальник?

Нет, возвращаешься сюда, и тебя как громом ударяет: уезжая из этого города три года назад, ты по крайней мере теоретически не мог вырваться из тех схем, которые не контролировал. Может быть, человеку не дано изменить свою натуру — не в мелочах, а кардинально, — так же как и озеро не может испариться по собственному желанию.

— Эй, начальник, ты чего, в отсечке? Куда?

— В Гринвич-Виллидж, — отвечает Винс.

Водитель отворачивается к рулю.

— Адрес-то есть? Район там большой.

Схемы, о которых ты даже не подозревал…

— Площадь Вашингтона.

— Курнуть охота? Или снежка? Знаю местечко поближе.

Может, ты вообще никогда не контролировал. Вообще…

— Нет, спасибо.

— Как скажешь.

Таксист включает счетчик и заводит мотор. Винс откидывается на спинку сиденья. Устал как собака. Он вылетел из Спокана в Чикаго накануне. Провел ночь без сна на пластиковом стуле в аэропорту О’Хара. Чтобы выкинуть из головы все мысли, купил в магазине аэропорта новую книгу в обложке — «Литературный негр» Филипа Рота, о двух писателях-евреях. Один молодой и подающий надежды. Другой старый и знаменитый. Книга понравилась ему, как нравилась научная фантастика, — в ней создавался мир, который он никогда не выдумал бы сам, но при этом мир выглядел вполне реальным. Потом в два часа утра на странице 88 старый писатель Э. И. Лонофф сказал: «Временами мне хочется представить, что я прочел свою последнюю книгу и в последний раз взглянул на свои часы». После этого Винс отложил книгу и понял, что больше к ней не вернется. Утром он улетел первым рейсом в Нью-Йорк. Когда самолет приземлился в аэропорту Ла-Гуардиа, Винс почувствовал, что трепещет, предвкушая.