— Красть только у национальных банков. Не брать больше двух карточек из одного мешка. Не брать больше пяти карточек в неделю. Не брать из одного мешка больше одного раза в неделю. Искать в почте возвращаемые карточки. Если мне покажется, что кто-то за мной следит, затаиться на месяц.

— Ты с кем-нибудь на работе разговаривал?

— Нет. Конечно, нет.

— Разговаривал?

— Ты что, думаешь, мне в тюрьму охота?

Как ни был Винс накануне уверен в том, что против него что-то замышляется, сегодня он понимает, что Клэй не врет. И из всех занятых в маленьком бизнесе Винса — Клэя, Лена и Дага — Клэй единственный, без кого не обойтись. Может, все действительно в порядке?

Они сидят, укутавшись, на улице за столиком закусочной «Дикс Драйв-ин». У каждого в руке по «дурному глазу» — две серые лепешечки, между ними ломтик сыра, маринованный огурец и колечко лука. Стайка птичек, охотящихся за картофелем-фри, очищает от крошек стоянку и столики, но в три часа дня здесь, кроме Винса и Клэя, никого нет. И птички с нетерпением ждут.

Винс кладет на стол записку.

— Ладно, — говорит он. — Тогда что это? Зачем тебе было нужно встретиться со мной?

Клэй пододвигает к нему буклет. Винс несколько секунд не сводит с почтальона глаз, потом смотрит вниз. На развороте буклета — «Ниссан» 300 ZX 1981 года. Винс, честно говоря, невысокого мнения о спортивных японских моделях.

— Всегда о такой мечтал, — объясняет Клэй. — А этот парень готов взять мой «Шевроле Каприс». Мне нужно будет только…

— Хватит, Клэй. Я же тебе сто раз говорил. Мы не должны афишировать наши доходы.

— Но, Винс, я ужасно хочу эту машину.

— Она тебе по карману?

— Пока нет. Но я надеюсь, ты мне приплатишь. Я знаю, у тебя есть деньги, Винс. Может, дашь мне аванс в счет тех кредиток, которые я потом сопру? Или повысь мой процент.

Винс трет виски.

— Ты же знаешь, такие покупки привлекают внимание. Твои коллеги на почте ездят на новых спортивных машинах?

— Скажу, что получил небольшое наследство. Или ликвидировал страховку.

— Клэй, будет достаточно времени, чтобы…

— Пожалуйста, Винс.

— Давай сменим тему. За кого голосовать собираешься?

— Я даже на работу ездить не стану. Буду ходить пешком.

— За Картера или за Рейгана?

— Буду кататься только по выходным.

— Потому что, если у тебя нет планов на вечер, пойдем со мной послушать сына Рейгана.

— Винс. Подожди. Это же не «Феррари» какая-нибудь, не «Порше».

— Клэй. Это неудачная мысль.

— Пожалуйста, Винс. Я больше ни о чем не попрошу. Какой прок в таких деньжищах, если их нельзя тратить?

Еще о Клэе. Его жена умерла два года назад. Аневризма. Скоропостижно. Встала, чтобы приготовить Клэю завтрак. Он нашел ее в кухне. Она лежала, как бесформенная куча белья Поэтому Клэй стал приходить по утрам в магазин пончиков, где и разговорился с Винсом. Винс заметил в нем одну особенность: Клэй будто знал, что лучшая часть его жизни позади.

Винс смотрит в сторону центра города. Отодвигает буклет.

— Послушай, Клэй. Время не подходящее. Подожди месяц-другой, тогда и поговорим опять. Лады?

Клэй не отвечает, забирает буклет и, пряча его, смахивает со стола несколько картофельных стружек. Не успевают они долететь до земли, как у его ног начинается ожесточенная птичья борьба.

Сын Рейгана напоминает бухгалтера средних лет — респектабельность именно такого сорта, несмотря на пальто и галстук. Он стоит на сцене ресторанного зала, а вокруг за столиками сидят человек восемьдесят и будто ждут выступления артиста в ночном клубе — какого-нибудь юмориста или пародиста, изображающего Фрэнка Синатру. Именно за этим приехал сын Рейгана — выступать. Винс представляет, как он проделывает это неделя за неделей, объезжая захолустные городки, вроде Спокана, штат Вашингтон, и внушает людям свои ультраконсервативные принципы, пока его папочка пытается выглядеть умеренным по телевизору. Совершенно очевидно, что его отправили сплотить войска для папаши.

«…время вырвать нашу страну из лап либеральных теплых антиамериканских сил, которые захватили власть. Пришло время вернуть себе положение мирового лидера. Пришло время отправить в Белый дом человека, способного бесстрашно противостоять коммунистам, социалистам, сторонникам легализации абортов, насильникам и аятолле Хомейни. Пришло время!»

Зал взрывается аплодисментами, свистом, одобрительными криками. Винс обводит взглядом воодушевленные белые лица. В противоположном углу светловолосая красавица Келли сидит рядом с моложавым, коротко стриженным мужчиной с квадратной челюстью и пышными баками, явно пребывающим в полном согласии с собой — тем самым, как догадывается Винс, Аароном Гребби, кандидатом в законодательное собрание штата, о котором она говорила. Они не держатся за руки и вообще ничего такого не делают, поэтому Винс не может определить, есть ли между ними что-то. Когда Гребби аплодирует, Винс замечает у него на безымянном пальце широкое кольцо. Келли встречается взглядом с Винсом и хмурится, словно показывая, что Майкл Рейган не оправдал ее ожиданий. Потом косится на женщину рядом с Винсом и поднимает брови в немом одобрении: «Так держать, Винс. Она ничего».

Винс поворачивается к Бет, которая улыбается еще с тех пор, как он разыскал ее у нее же дома и заплатил ей, чтобы она пошла с ним на встречу с отпрыском Рейгана. Она действительно ничего в этом узком голубом платьице — наряде агента по продаже недвижимости, — открытом сверху, с пышными кружевными рукавами, один из которых почти закрывает ее гипс. Ее накидка висит на спинке стула.

«…гордиться Америкой. Гордиться нашими товарами, вооруженными силами, фермерами и рабочими. Гордиться нашим Богом. И все мы едины в нашем презрении к миротворцам и сторонникам мягких мер, радикальным экологам и атеистам…»

Между энергичными овациями Гребби наклоняется к уху Келли, что-то шепчет ей, она сдержанно кивает. На ней красный свитер и прямая черная юбка. Когда она скрещивает ноги, Винс видит, как двигаются мышцы бедер под тканью, и боится, что кто-нибудь услышит его сдавленные стоны.

«…балуя и ублажая преступников всех мастей, и страх торжествует в наших городах. Но позвольте мне сказать всем этим насильникам, фальшивомонетчикам, хиппи, социалистам и порнографам, тем, кто ненавидит эту страну: ваши дни сочтены. Вы, кто живет за счет нашей благосклонности, кто переполнил чашу терпения, кто ниспроверг саму суть Америки, кто…»

Гребби кладет руку на подлокотник, и Винс замечает, что Келли делает то же самое. Ему не видно, но он представляет, как их ладони встречаются и сжимают друг друга. Через секунду Гребби снова наклоняется и что-то шепчет ей на ухо. Келли качает головой, отдергивает руку и хмурится.

«…умеренно-радикальные преподаватели колледжей и студенты-агитаторы, либеральный истеблишмент и их ручные псы, журналисты, продажные лидеры профсоюзов и вечные оппозиционеры, наркоманы, коммунисты, хиппи, нудисты, матери-одиночки, живущие на пособие, проститутки, воры, детоубийцы и…»

«Всякой швали по паре». Винс чувствует, что кто-то берет его за руку. Он опускает взгляд и видит, что его ладонь лежит в ладони здоровой руки Бет. Он знает, что она терпеть не может держаться за руки. Он смотрит на ее маленькое треугольное личико — образчик спокойствия, на длинную стройную шею, высоко вздернутый подбородок. Бет внимает говорящему с легкой улыбкой в уголках губ, положив руку в гипсе себе на колени, а здоровую — на колени Винсу и сжимая его пальцы.

— Знаешь, что меня тревожит? — спрашивает Бет, пока они стоят в очереди. — То, что Джимми Картер сказал, будто у него в сердце живет вожделение. Читал? В «Плейбое»? Я никогда не думала о президентах с этой стороны. Ну, ты понимаешь… в смысле секса.

— Уверен, они все такие, — отвечает Винс.

— Наверное, — соглашается Бет. Она как будто разочарована.

Они продвигаются вместе с очередью к Майклу Рейгану. Вблизи он выглядит моложе, чем со сцены.