Тук вздрогнул, и улыбка его исчезла. Он открыл глаза и вздохнул:

— Зачем ты меня разбудила? Мне опять снился этот сон… хороший сон, где мы все на небесах и никогда даже слыхом не слыхали о Лесной Прогалине.

Мэй сидела нахмурившись — точь-в-точь огромная картофелина с круглым осмысленным лицом и спокойными карими глазами.

— Что толку смотреть этот сон. Все равно ничего не изменится.

— Ты мне твердишь это каждый день, — возразил Тук, поворачиваясь к ней спиной. — Будто сны от меня зависят.

— Может, и не зависят. Но все равно уже пора привыкнуть.

— Тогда я еще посплю, — проворчал Тук.

— А я возьму лошадь и поеду в лес. Встречу их.

— Кого?

— Мальчиков, Тук! Наших сыновей. Я поеду встречать их.

— Лучше не надо, — сказал Тук.

— Знаю, — ответила Мэй. — Но мне не терпится их увидеть. Я уже десять лет не показывалась в Лесной Прогалине, никто меня и не вспомнит. На закате доберусь до леса. В деревню заезжать не стану, а если кто меня и заметит — все равно не узнает. Как всегда.

— Дело твое, — прогудел Тук в подушку. — А я еще посплю.

Выбравшись из постели, Мэй Тук начала одеваться: три нижних юбки, за ними верхняя — коричневая, выцветшая, с огромным карманом; старый хлопковый жакет и вязаная шаль, которую она заколола на груди потускневшей металлической брошью. Тук давно уже различал на слух, во что она одевается.

— Зачем тебе шаль в середине лета? — пробормотал он, не открывая глаз.

Мэй пропустила это мимо ушей.

— С тобой ничего не случится? Мы вернемся только завтра, к концу дня.

Тук перевернулся на другой бок и уныло спросил:

— Что вообще может со мной случиться на этом свете?

— И правда. Я и забыла.

— А я — нет, — сказал Тук. — Счастливого пути. — И тут же заснул снова.

Мэй присела на край кровати и стала натягивать короткие кожаные сапожки — такие стоптанные, что непонятно было, как они до сих пор не развалились. Затем она поднялась и взяла с умывальника, стоявшего рядом, маленькую коробочку — музыкальную шкатулку, расписанную розами и ландышами. Это была ее единственная игрушка, и куда бы Мэй ни направилась, шкатулка всегда находилась при ней. Пальцы ее уже потянулись к ключику на дне коробочки, но, взглянув на спящего мужа, Мэй покачала головой, погладила шкатулку и опустила ее в карман. Теперь оставалось только натянуть на уши голубую соломенную шляпу с истрепанными обвисшими полями.

Но прежде она расчесала свои каштановые с проседью волосы и собрала их в пучок на затылке. Все это она проделала быстро и ловко, ни разу не взглянув в зеркало. Зеркало висело тут же, над умывальником, но Мэй Тук оно было ни к чему. Слишком уж хорошо она знала, что увидит, и давно уже не интересовалась своим отражением. Ибо за последние восемьдесят семь лет Мэй Тук и ее муж ничуть не изменились, как и их сыновья, Майлз и Джесс.

В полдень того же дня первой недели августа Винни Фостер, сидя на жесткой траве прямо у забора, говорила большой жабе, присевшей отдохнуть в нескольких ярдах от нее по ту сторону дороги:

— А я все равно так и сделаю. Вот увидишь! Может, даже завтра, и первым делом — пока все еще будут спать.

Слушала ли ее жаба? Кто знает. Вообще-то у нее была веская причина не обращать на девчонку внимания. Винни ведь подошла к забору в самый солнцепек, когда внутри у нее все уже вскипело и день тоже чуть не закипел, от зноя, — подошла и сразу заметила эту жабу. А больше вокруг не было ни души, разве что туча бешено снующих мошек, нависшая над раскаленной дорогой. У забора Винни подобрала несколько камешков и запустила одним в жабу, пытаясь хоть так выразить свои чувства. Она промахнулась, но продолжала швырять камешек за камешком — прямо сквозь рой мошкары. Но мошкам было не до камней — они совсем обезумели от жары, да и жаба даже с места не сдвинулась: ни один камешек так и не попал в цель. Может, она обиделась. Или просто дремала.

Короче, она даже не взглянула на девчонку, когда той наконец надоело бросаться камнями и она уселась на траву поведать о своих заботах.

— Послушай, жаба. — Просунув руки между прутьев забора, Винни принялась выдергивать сорняки с той стороны. — Я здесь уже больше не могу.

В этот момент окно в доме распахнулось и послышался тонкий скрипучий голос ее бабушки:

— Винифред! Не сиди на грязной траве! Испачкаешь чулки и башмаки!

И другой голос, построже, добавил:

— Ступай в дом, Винни! Немедленно! А то получишь солнечный удар. Пора обедать.

— Видишь? — сказала Винни жабе. — Я как раз об этом. И так каждую минуту. Будь у меня сестра или брат, им было бы к кому еще приставать. Но я здесь одна. Как мне надоели эти бесконечные придирки! Когда же они оставят меня в покое? — Винни прижалась лбом к забору, немного помолчала и задумчиво добавила: — Точно еще не знаю, что я сделаю, но что-нибудь интересное… чего еще никто не делал. Что-то такое, от чего все на свете переменится. Как славно бы для начала придумать себе новое имя, еще не затертое до дыр всеми этими «Винифред» да «Винни»! Может, даже заведу себе зверушку. Может, большую старую жабу вроде тебя, стану держать ее в хорошенькой клетке, где будет полно травы, и…

Тут жаба вздрогнула и моргнула. Приподняв тяжелое грязное брюхо, она прошлепала на несколько дюймов в сторону — подальше от Винни.

— Наверное, ты права. А то будешь как я сейчас. Зачем еще и тебе сидеть в клетке? Лучше я, как ты, окажусь на воле и буду жить сама по себе. Знаешь, меня даже не пускают одну со двора! Если я и дальше буду здесь торчать, никогда ничего стоящего у меня не выйдет. Так что, пожалуй, все-таки лучше сбежать. — Она умолкла, выжидающе глядя на жабу: как ей эта потрясающая мысль? Но жаба не выказала ни малейшего интереса. — Считаешь, духу не хватит? — возмутилась Винни. — А я все равно убегу! Вот увидишь! Может, даже завтра, и первым делом — пока все еще будут спать.

— Винни! — донеслось из окна.

— Да здесь я! Иду! — раздраженно откликнулась Винни, но тут же поспешно добавила: — Я имею в виду, я уже здесь, мама.

Она поднялась, отряхивая прилипшие к чулкам колючие травинки. Жаба снова вздрогнула, словно до нее дошло, что беседа окончена, подобралась и неуклюже запрыгала к лесу. Винни глядела ей вслед.

— Скачи! Скачи прочь, жаба! — крикнула она вдогонку. — Вот увидишь! Только подожди до утра.

На закате того же долгого дня на дороге, ведущей в деревню, показался незнакомец. Он дошагал до ворот Фостеров и остановился. Винни опять была во дворе. Она ловила светлячков и поначалу его не заметила. Последив за девочкой пару минут, мужчина окликнул ее:

— Добрый вечер!

Каким же долговязым и тощим он был! На длинном, узком подбородке торчала редкая бороденка, костюм веселенького цыплячьего цвета словно светился в сумерках, а в руке болталась черная шляпа. Увидев, что Винни направилась к нему, незнакомец пригладил свои редкие, тронутые сединой волосы.

— Светляков ловишь? — спросил он как бы невзначай.

— Ага.

— Неплохое занятие для летнего вечера, — прозвучал его глубокий голос. — Чудесное развлечение. Бывало, я тоже ловил их, когда был таким, как ты. Давно, конечно… совсем давно.