Я заметила, что у него много пломб, и подумала, не из-за того ли, что он пьет слишком много таких сладких напитков.

— У тебя много пломб, — сообщила я. — Следует лучше ухаживать за зубами.

— Мой единственный недостаток, — парировал Финбар в озорной манере. — Спасибо, что заметила. Люди постоянно суют мне в рот шоколад. — И потряс кудрями. — А сейчас я схожу принесу еще выпить.

Холодно посмотрев в мою сторону, он послал мне воздушный поцелуй. Это выглядело крайне оскорбительно.

— Робин, — произнес Финбар, — я тебе завидую. — Потрепал Робина по щеке, и она стала еще более красной. — Но еще больше, мой дорогой мальчик, я тебе сочувствую…

И с видом раненого героя похромал к бару.

— Что все-таки произошло? — раздраженно спросил Робин.

— Джоан наступила ему на ногу.

— Ты всегда была неуклюжей, — покачал головой отец. — Помнишь велосипед? — Он глотнул виски и вздохнул.

Я собиралась сказать, что это была их вина, потому что они всегда покупали мне вещи на вырост — например, непромокаемые плащи для школы, до которых нужно было дорасти, но у меня никак не получалось. Но вместо этого я молча смотрела в спину человеку, который, прихрамывая, направлялся к бару.

— Интересно, долго еще придется ждать? — спросил отец.

И это был вопрос, ответ на который последовал незамедлительно.

Финбара обслужили очень быстро: то ли из-за его известности, то ли из страха. Я наблюдала за ним: широкие плечи, немного взъерошенные кудри на затылке, — потом он повернулся и пошел обратно, с улыбкой пробираясь сквозь толпу. Остановившись около небольшой группы людей, он покачал головой, кивнув в нашу сторону, а потом, одарив их на прощание прекрасной улыбкой, направился к нам, подняв повыше бокалы с зеленой жидкостью. Финбар подошел, поклонился и протянул бокал моей матери. Потом, снова поклонившись и подмигнув мне, достал из кармана рюмку, звякнул ею о свою и с улыбкой подал мне. Не нужно было быть кандидатом в клуб «Менса»[19], чтобы догадаться, что в ней. Очень громко Финбар пояснил:

— Она любит водку. Правда, Герань?

— Можно поинтересоваться? — не выдержал Робин.

— Ты можешь задать мне любой вопрос, — ответил Финбар с такими бархатными модуляциями, что мои колени снова задрожали.

— Можно поинтересоваться? — Голос Робина сейчас напоминал писк, а лицо снова пылало огнем. Он откашлялся. — Я хочу спросить, почему ты называешь Джоан — Герань?

— А я хочу спросить, — парировал Финбар Флинн, — где ты был на Новый год?

Робин был обескуражен. Его щеки по-прежнему пылали, этот румянец придавал ему удивительно трогательный вид.

— Вообще-то в Канаде.

— Когда тебе следовало быть рядом со своей возлюбленной?

— Нет, нет, нет, — поправила я. — Не возлюбленной!

Финбар перевел взгляд с меня на Робина, а потом обратно.

— Прошу прощения.

Красивым жестом он опустил руку на бедро. Я готова была съесть его. Финбар снова напоминал творение Донателло, только на этот раз был в легком черном пиджаке и джинсах насыщенно-черного цвета. Какая несправедливость по отношению ко мне!

— Простите, я просто считал, что вы… — Финбар пожал плечами, поднял бровь, взглянув на меня, а потом на Робина с сардонической усмешкой, которую я помнила так хорошо. — Знаете…

Он выпил, закинув голову, отчего кадык резко дернулся.

— Джоан не… — начал Робин.

Я подхватила:

— Мы не…

А потом посмотрела на Робина, он на меня, и мы вдвоем — на моих несчастных, любимых, ни в чем не повинных родителей, которых я — их любящая дочь — старательно вводила в заблуждение, убеждая, что на самом деле мы вместе…

— Мне кажется, что вы поссорились, — деликатно заметила мама.

Отец провел пальцами по волосам, от уха до уха, и умоляюще воззрился на громкоговоритель.

— И посмотрел я на небо, — вдруг продекламировала я, потому что эта фраза показалась мне очень уместной, — откуда исходит моя сила…

Все уставились на меня, и в глазах каждого читалось удивление.

— У тебя, — сказал Финбар Флинн, глядя на меня практически в упор, — поэтический дар. А у вас — очень странная дочь, — обратился он к моим родителям. Потом повернулся к Робину: — Ни минуты, чтобы поскучать, правда? Герань, именно это мне и нравится: ты неподдельно эксцентрична. Ты делаешь ярче нашу жизнь, без тебя она была бы монотонной.

В тот момент я осознала, что лед растаял. Полностью. От него не осталось и следа. Я сделала большой глоток и не сразу поняла, что это уже не апельсиновый сок, а та самая жидкость, к которой, как я считала, больше никогда не прикоснутся мои губы. Водка обожгла, как настоящий огонь. Я была яркой. Он тоже. Два ярких человека в унылом мире. Вместе мы могли бы скинуть серый покров и раскрасить весь мир блестящими красками. Я сдалась на милость этой мысли и сообщила:

— Самые безупречные и чуткие люди — те, кто больше всего любит цвет…

К этой фразе собравшиеся отнеслись даже лучше, чем к цитате о холмах. Все замолчали.

— Это из Лоуренса? — через некоторое время отважился спросить Робин.

— Нет, это не твой чертов Лоуренс, — отрезала я.

— Опять размолвка? — заинтересовался Финбар.

— О, надеюсь, что нет, — сказала мама. — Вы сейчас играете в театре, мистер Флинн?

— Финбар, — поправили мы хором.

— Хотя, — заметила я, — можно полностью изменить смысл, если добавить «а».

Снова пауза. Потом отец раздраженно попросил:

— Джоан, пожалуйста, выражайся проще.

— Пожалуйста. Самые безупречные и чуткие люди — те, кто любит разные цвета…

— Просто замечательно, — сказал Финбар, — тебе нужно ставить пьесы или заниматься чем-то в этом роде. Между прочим, кто ты по профессии?

— Она учительница. И я тоже. Работаем в одной школе.

— Ага! Любовь в классной комнате, да? — Финбар внимательно посмотрел на Робина.

Робин тоже уставился на него, хлопая светлыми ресницами.

— Ну, не совсем, гм-м, э-э…

— И тебе тоже нравится поэзия? — Темные глаза Финбара по-прежнему, не отрываясь, смотрели в сияющие васильковые глаза Робина.

— Угу, — подтвердил Робин.

— Расскажи ему о верности, — предложила я, внезапно теряя терпение.

Лицо Робина засветилось от удовольствия. На секунду он сморщил лоб, а потом начал читать, напоминая ребенка, декламирующего стихотворение. Он помнил слова — более или менее, — только запинался и перепутал одну или две фразы: «Из неистовых любовных страстей постепенно появляется драгоценный камень…»

И так далее.

Пару раз я подсказала ему.

Когда Робин закончил, я, не имея в виду ничего конкретного, произнесла:

— Верность — забавное качество. Так быстро исчезает, — и без всякой причины взглянула на Робина.

И крайне удивилось, когда он вдруг крепко схватил меня за руки и пылко произнес:

— О, Джоан, Джоан, мне так жаль, прости меня!

— Не правда ли, мило? — вставила мама.

— Очень, — резко отозвался отец. Он стоял, раскачиваясь на каблуках, сложив руки за спиной, как герцог Эдинбургский, и ждал, ждал.

— Вы сейчас заняты в пьесе, э-э, Финбар? — поинтересовалась мама.

— Репетирую. «Кориолан». Вы обязательно должны прийти и посмотреть.

— Как мило, — повторила она, вертя в руке пустой бокал.

— Вы все должны прийти. — Важничая, он широко развел руки. — Без исключения. Приглашаю на премьеру третьего марта.

После чего Финбар слегка толкнул Робина, и это помогло мне освободиться.

А потом, внезапно, с небес пришла поддержка — объявили, что пьеса скоро возобновится.

— Слава Богу, — с этими словами отец почти бегом направился к выходу. Он потянул за собой маму, и она, по-королевски взмахнув рукой, тоже исчезла в толпе.

— Ну что ж, до свидания, — сказал Робин, внезапно схватив Финбара за руку. — С нетерпением буду ждать встречи с тобой. Гм-м, ты действительно был неподражаем в телевизионной постановке.

— В жизни я еще лучше, — оскалился Финбар, стискивая руку Робина в ответ. Робин отошел и, как и остальные, затерялся в толпе. Мы остались наедине.