К тому моменту, когда Лидия очнулась от привидевшегося сна, Росс под фургоном окончательно убедил себя в том, что поступил как последний дурак, отказавшись от тепла и уюта ради шлюшки, которая наверняка в ближайшее время от него смоется. Он промок до костей, каждый порыв ветра бросал его в дрожь, а дождь, казалось, поставил своей целью выжить его и из-под фургона. Эта девчонка может убираться ко всем чертям и заодно прихватить с собой и старуху Уоткинс, и всех, кого захочет. А он идет в фургон. Выбравшись из-под днища, он потянулся уже к пологу, когда с противоположной стороны его откинула Лидия.

Удивленные, они уставились друг на друга, замерев на секунду и даже забыв про дождь. Потребовалась еще одна слепящая вспышка молнии, расколовшая небо сверкающим кривым шрамом, чтобы вывести их из этого состояния и вернуть к действительности.

Дотянувшись, Лидия поймала его руку и в следующую секунду уже втягивала в фургон. Взобравшись, он упал на колени, дрожа всем телом, а вокруг него растекалась по полу обширная лужа.

Не обращая внимания на намокшую ночную рубашку, Лидия встала перед ним на колени и принялась расстегивать пуговицы его рубахи.

— Так и до смерти замерзнуть можно, — приговаривала она, стягивая промокшую насквозь рубашку с его плеч. — Снимайте штаны.

Мозг и тело Росса слишком застыли для того, чтобы он смог ей возразить; он лишь слепо повиновался. Лидия бросила рубашку на ступеньки снаружи. Мокнуть ей все равно уже было больше некуда. Он зажег светильник, но лишь настолько, чтобы он едва тлел. Оглянувшись через плечо, она увидела, что он трудится над пряжкой ремня.

— Давайте все мне. Я вывешу их наружу.

Все это время она оставалась к нему спиной, но слышала, как он снимает с себя одежду. Его штаны впитали столько воды, что весили, наверное, все десять фунтов, но она умудрилась, не глядя, принять их в протянутую назад руку, перенести и вывесить снаружи — вместе с носками и нижним бельем.

Когда она оглянулась вновь, Росс уже завернулся в одеяло.

— Вы весь дрожите. Еще не вытерлись? — Она дотянулась до корзины с полотенцами и передала ему сразу два. — Нужно высушить волосы.

Намотав полотенце на голову, он принялся яростно тереть. Она тем временем приложила другое к его груди, руки ее ритмично задвигались, его — на миг замерли, но задвигались вновь, когда она легкими движениями начала вытирать его плечи, грудь и плоский живот.

Ее поразило, каким сильным оказалось его тело. Бронзовая от солнца кожа туго обтягивала сухожилия, мускулы и кости. Вся она была испещрена царапинами, небольшими затянувшимися шрамами; а один, длинный, тянулся прямо под левым плечом — словно кусок плоти был вырван некогда рукой какого-то гиганта. Она подумала, как, в какой переделке получил он этот шрам; и ей захотелось прикоснуться к нему, приласкать эту давнюю метку боли.

Привлек ее внимание и лес жестких волос на его груди. Он был похож на темное облако, влажное и кудрявое. Но чем ниже скользили ее руки по его торсу, тем волосы становились тоньше и шелковистее, сходясь темной дорожкой к пупку.

Росс задохнулся, когда пальцы его коснулись ее пупка, и стиснул зубы, когда почувствовал, как ладони ее взбираются вверх по ребрам. Запахнув на шее полотенце, он поймал обеими руками ее запястья, легонько потянув ее на себя и обратно. Он хотел лишь остановить движение ее рук и никак не думал, что она окажется такой податливой и легкой, как лесная пичуга, и что малейшего движения будет достаточно, чтобы она оказалась крепко прижатой к нему, ее груди — к его груди, а ее колени… Бог мой! Неужели она почувствовала его вздымающуюся плоть?

Долгую, немую секунду они смотрели прямо в глаза друг другу, их дыхание слилось в одном ритме, а сердца стучали так бешено, словно соревновались с раскатами грома снаружи.

Эти ее глаза! Взгляд его вновь впился в ее зрачки, блестевшие, как огромные бриллианты; мириады их сверкающих граней отнимали у него последние силы. И почему именно у нее должны быть такие сочные губы, подобные редким драгоценным плодам, из которых черпают нектар сами боги? Кончик его языка горел от желания погрузиться в этот нектар и ощутить его вкус… и еще, и еще раз. А ее тело — словно совсем без костей… И вся она такая податливая и мягкая — ни острых углов, ни резких линий.

Он пылал от желания поцеловать ее, разрушить совершенство ее губ своим поцелуем; все тело его молило эту невероятную, зовуще теплую плоть страстным, рвущимся наружу желанием. Он умрет, если не поддастся этому яростному, безумному зову.

Но если поддастся — будет жалеть об этом всю жизнь. И разум его справился с плотью.

Его пальцы стали постепенно слабеть, и он выпустил ее руки. Почувствовав, что свободна, Лидия метнулась в дальний угол фургона. Огонь, зажегшийся в его зеленых глазах, испугал ее. Встав на колени, уже на безопасном от него расстоянии, она прошептала:

— Вам… теперь лучше?

— Вроде того.

— У вас зубы не стучат больше.

— Я согрелся. — Да, согрелся чертовски основательно. Ему было даже жарко. Жарко так, что он удивлялся, как до сих пор не опалило на теле волосы.

— Жаль, что у нас нет ничего горячего — вам бы хорошо сейчас выпить.

— Да, было бы неплохо. Может, утром удастся разжечь костер.

Никто из них в это не верил, но по крайней мере он смог откликнуться, и они оба — согласно кивнуть друг другу. Теперь, когда кризис явно миновал, нужно было все же договориться, как спать обоим в фургоне.

— Мне бы одеться.

— Ой! — Она в замешательстве подняла руку, словно стараясь унять бьющуюся на горле жилку. Почему сердце билось так бешено и перехватывало дыхание — она до сих пор не могла понять. Но каждый взгляд на темные завитки волос, прятавшиеся в складках одеяла, обернутого вокруг его бедер, кидал ее в пот. — Конечно. — Она повернулась к нему спиной и сделала вид, что расправляет покрывало на постели.

— Все в порядке, — отозвался он через минуту.

Сидя на полу уже в бриджах, Росс натягивал носки. Рубашку он еще не надел, и под взглядом Лидии его плечи и грудь снова начали покрываться гусиной кожей.

— Мистер Коулмэн, — позвала она, отодвинувшись в сторону, — вы бы легли под одеяло, а то точно подхватите воспаление легких.

— Нет уж. Я прилягу здесь.

— Нет. Я тут уже и согрела.

Именно этого он и боялся.

— Да и потом, эта кровать вообще ваша.

Ладно, хоть это по крайней мере она помнит.

— Нет уж…

— Пожалуйста, ну хоть сейчас не упрямьтесь!

— Я и не собираюсь упрямиться.

— Нет, собираетесь. Если бы я не заняла вашу кровать, вам вообще не пришлось бы спать под фургоном. Так не заставляйте меня чувствовать себя виноватой больше, чем надо. — Она видела, как он поджал губы, и не удержалась от еще одной шпильки. — А если вы заболеете, то не скоро сможете добраться с Ли до Техаса.

— Не заболею.

— Или вдруг умрете. Что тогда станет с Ли?

— Не собираюсь я умирать.

— Да почем вы знаете?

— Ладно, ради всего святого! — взорвался он.

Согнувшись, он прополз к тюфяку и растянулся на нем, чувствуя себя более усталым, чем ему бы хотелось казаться. Приподнявшись, он натянул сверху теплое одеяло.

— Ну вот. Довольны?

— Да, — ответила Лидия, улыбаясь.

Она протерла пол фургона сырым полотенцем, вывесив его затем наружу, вместе с его одеждой. Сколько времени им потом придется все это выжимать — она не знала, но оставлять мокрое в фургоне тоже было ни к чему. Потушив лампу, она отползла в противоположный угол, завернулась в одеяло и села, прислонившись к борту.

Черт возьми! Росс знал, что следует сделать — но как он мог? Как мог он предложить этой девице, которая спала Бог знает с какой уймой мужчин, в которой соединилось все, что он ненавидел и от чего всю жизнь пытался избавиться, предложить лечь в одну с ним постель? Предложить ей лечь возле него, туда, где Виктория, — выглядевшая достойно и благовоспитанно даже в постели в своей ночной рубашке, отделанной атласными бантами и кружевами, — спала все это время?