— А вы подумали, что скажут люди, если мы останемся здесь вдвоем? — спросил он с плохо скрытой досадой.
— Они, наверное, скажут, что с вашей стороны было весьма разумно укрыться здесь от дождя, — парировала она.
Погода далеко не лучшим образом отражалась и на ее настроении — и уж тем более его упрямство. Он что, воображает, будто, приглашая его внутрь фургона, она пытается завлечь его к себе в постель? Близость с мужчиной — это то, чего она желала бы меньше всего на свете.
— Нет, я не могу спать здесь с… с вами. — Он приподнял занавесь. — Утром увидимся.
Росс залез под фургон, завернулся в одеяло и кусок парусины. Под фургоном было сыро и холодно, но он чувствовал себя здесь почти уютно — здесь не было места тому жаркому, лихорадящему мозг ощущению, которое преследовало его все эти дни.
Когда Росс около полудня вернулся к стоянке, вид у него был хмурый, он с ног до головы был забрызган грязью. Дождь лил как из ведра. Они с Норвудом, Симсом и Грейсоном только что ездили к реке — поговорить с паромщиком, ведавшим переправой. Как и предсказывал Росс, тот не захотел и слышать о том, чтобы попробовать переправиться через реку в такой дождь и ветер. Пытаться перевезти двадцать фургонов с лошадьми, детей и женщин через сильное течение было бы чистым безумием.
— Он сказал, что придется ждать, пока ливень утихнет, — сказал Росс и скорчил гримасу, отхлебнув оставленный для него Лидией холодный кофе.
— Вы не голодны?
Он пожал плечами. Лицо его потемнело от жесткой щетины. В это утро он опять не брился.
— Может, чего и съел бы.
Она протянула ему свернутую льняную салфетку, в которой оказались бекон и лепешки.
— Ma посылает ребят в город — может, они смогут купить там каких-нибудь консервов. Подумайте, может, Ли что-нибудь нужно?
Лидия покачала головой, прикидывая, как много нужно бы купить для нее самой. Например, нижнюю рубашку. Будь у нее нижняя рубашка, ее можно было бы проложить мягкой тканью — и тогда, если из груди вдруг опять потечет, ей не придется прятаться от мистера Коулмэна и остальных, боясь, что два темных пятна на лифе платья станут видны.
— Нет, наши женщины подарили ему много всего. Так что, пока не подрастет, у него всего вдоволь.
Росс с удовольствием бы сам наведался в город, но пока не осмеливался. Даже когда они разговаривали с паромщиком, он из осторожности отворачивал свое поросшее щетиной лицо. Хотя минуло уже три года, но все-таки…
Послеполуденные часы ползли медленно. Ли спал, хотя Лидия спела ему песенку, пощекотала животик — словом, сделала все, чтобы его разбудить. Ей было скучно сидеть одной в фургоне — ни мужа, ни детей постарше, с которыми можно было бы поговорить. Другие женщины нашли, чем занять время — отдыхали, чинили одежду или обсуждали с родными их будущее пристанище в Техасе или на Дальнем Западе. Росс ушел посмотреть лошадей, и Лидия осталась совсем одна.
Уже почти стемнело, когда снаружи кто-то позвал ее. Это оказались Люк с Буббой. Встав на четвереньки, она откинула входной полог, всматриваясь в сумерки, и, увидев мальчишек, расхохоталась. С полей их шляп лилась вода, струйками стекая по непромокаемым курткам. Но на мокрых физиономиях светилась обычная жизнерадостность. Она подумала, какой увлекательной, должно быть, была для них прогулка в такой большой город, как Мемфис, и какую обильную дала она им пищу для рассказов на многие последующие дни.
— Мы угрохали все деньги, которые Росс нам дал. Зато вот — груши, персики и даже копченая колбаса! — отрапортовал Бубба, доставая все перечисленное из седельной сумки и передавая Лидии.
— От запаха этой колбасы у нас всю дорогу текли слюнки, — засмеялся Люк.
— А себе-то купили?
Взгляд, брошенный Буббой на Люка, выражал пламенное желание немедленно его уничтожить.
— Да нет.
Признание Буббы заставило Лидию устыдиться собственного вопроса. Такую роскошь, как колбаса, Лэнгстоны, конечно, не могли себе позволить. Они с мамой иногда помогали разделывать свиней, работая целый день за кольцо колбасы и фунт бекона. Сама Лидия имела слабое представление о деньгах и о том, сколько, например, может стоить колбаса или что-нибудь в этом роде.
— Ну, вы точно заслужили награду за то, что привезли все это мне… то есть, в смысле, мистеру Коулмэну. — Дотянувшись до ларя с посудой, Лидия достала кухонный нож и отрезала от колбасного круга по изрядному куску для каждого из ребят. — Ешьте.
Люк немедленно запихнул свою порцию в рот. Бубба же принял ее почти неохотно.
— Большое вам спасибо, мисс Лидия. — Он явно испытывал облегчение от того, что она не носит больше свое тесное платье, хотя ворот старой рубашки Люка она тоже до конца не застегивала.
Тайны женского тела потрясали его и будили самые неожиданные мысли. Иногда по целым дням он думал о Присцилле Уоткинс. Вчера вечером он видел, как она вышла под дождь — и платье прилипло к ее телу, обрисовав каждую впадину и выпуклость. Увидев Буббу, она повернулась к нему, видно, не подозревая, что мокрая материя просто выставляет напоказ ее грудь с набухшими, выступающими сосками. Бубба же промаялся всю ночь, представляя, каково это — прикоснуться к женской груди.
И теперь при виде Лидии, ее нежной и теплой плоти тело его отзывалось все тем же возмутительным и постыдным образом.
— Мы, пожалуй, поехали — а то Ма еще примется нас искать.
Лидия улыбнулась.
— Да, да, поезжайте. — Два конных силуэта исчезли в сгустившемся мраке.
Когда вернулся Росс, они поужинали. Вымок он почти так же, как ребята. Вдвоем они распределили запасы на несколько последующих дней. Привезенная еда, даже холодная, со вчерашними лепешками, показалась Лидии необыкновенно вкусной. До того, как ее нашли Лэнгстоны, она ни разу не пробовала такой вкусной еды, все же остальные, казалось, принимали ее как должное.
Лидия старалась не думать о той минуте, когда Росс снова покинет ее, чтобы спать снаружи. Но неизмеримо больше не хотелось этого Россу. Земля за эти сутки совсем разбухла от сырости, и ему совсем не улыбалось снова искать всю ночь сухой пятачок под фургоном. Внутри было так тепло, уютно мигал свет лампы, пахло пеленками Ли и… Лидией. Ее присутствие — присутствие женщины — сделало старый фургон настоящим домом.
Он пытался продлить свое пребывание внутри, взявшись чинить уздечку, которая вполне могла подождать еще несколько дней. Чтобы покончить с этим несложным делом, ему потребовалось на сей раз удивительно много времени, но на всем протяжении его он старался, чтобы две тени, отбрасываемые на покрышку фургона в свете масляной лампы, оставались на почтительном расстоянии друг от друга — вдруг кто-нибудь наблюдает за ними. Когда предлогов задерживаться внутри более не осталось, он молча взял свою постель и направился к выходу.
— Не забудьте на ночь потушить лампу.
Он старался не смотреть в дальний угол, где она сидела, держа Ли у обнаженной груди. Ребенок уже насытился, но она не спешила положить его в колыбель. Ей нравилось ощущать у своей груди эту драгоценную ношу, чувствовать всем телом биение его сердечка.
— Доброй ночи, мистер Коулмэн.
Смутившись, она смотрела, как он уходит. По правде говоря, он имел полное право пинком вышвырнуть ее под дождь и расположиться внутри. Но она и сама уже предлагала ему здесь остаться — просто из соображений здравого смысла. А он чуть голову ей не оторвал. Но она упряма не меньше, чем он. Больше никогда ему этого не предложит.
Поспать ей не удалось — удар грома заставил ее вскочить, и она застыла, сидя на тюфяке. Последний раз она слышала гром в ту ночь, когда Клэнси пробрался туда, где она спала, и сжал ей горло своей грязной лапой, пытаясь заставить лежать тихо. На ее лбу и верхней губе выступили капли пота. Ей снова почудились его руки на ее горле, боль, мучительное и безнадежное сопротивление.
В небесах снова загремело, и рванул пронизывающий ветер. По покрышке фургона яростно хлестал дождь. Он звучал, как тысячи маленьких грохочущих барабанов. Лидия вздрогнула — от страха перед бушевавшей стихией и словно стряхивая с себя приснившийся кошмар. Она взглянула на Ли. Ребенок спал крепко. И тут она подумала о Коулмэне, там, под дождем, и, прежде чем успела сообразить зачем, начала пробираться к выходу.
