Об объединении социал-демократов и эсеров зимой 1917 г. свидетельствовали и сообщения Охранного отделения²⁹⁶.

Вполне вероятно, что срыв большевиками рабочей демонстрации 14 февраля в поддержку Думы был организован с подачи Керенского. Кроме того, провал демонстрации успокоил власти, которые в очередной раз решили, что оппозиция и революционеры после разгрома Рабочей группы не способны на мощное выступление.

Но на следующий день после неудачной демонстрации А.Ф. Керенский начал претворять в жизнь свой сценарий переворота. Он начал агрессивную кампанию в Государственной думе с призывами к свержению монархии. Кампания велась при самой активной поддержке Коновалова и Чхеидзе. 15 февраля Керенский с трибуны Государственной думы дал сигнал готовности всем революционным силам, заявив, что «настал 12-й час, сегодня или никогда!»²⁹⁷.

«Это было началом революционной славы Керенского», – писал генерал А.И. Спиридович²⁹⁸.

Таким образом, к моменту начала беспорядков в Петрограде главным действующим лицом «революции» становится не «Прогрессивный блок», а Керенский. Так как выступления рабочих и жителей Петрограда начались не под лозунгами защиты Государственной думы и не под революционными лозунгами, то и главным защитником «голодных» стала не Дума, а революционное подполье, ориентированное на А.Ф. Керенского.

Лозунг «хлеба!» был сильным ходом заговорщиков. Если бы толпы вышли с революционными лозунгами, они были бы немедленно рассеяны войсками. Когда же на улицы вышли «голодные» женщины и дети, просившие хлеба, то войскам было гораздо труднее их разгонять. В исторической литературе уже много раз говорилось об искусственно созданной нехватке хлеба в столице империи. Хлеба в столице было в изобилии. Достаточно сказать, что в самый разгар февральских событий в Петрограде социал-демократы организовывают подачу муки для солдат гарнизона, чтобы не допустить их участия в подавлении мятежа. Социал-демократ Б.В. Авилов вспоминал, что в февральские дни в его распоряжении было «несколько тысяч пудов печеного хлеба и несколько десятков вагонов муки»²⁹⁹.

В ордерах за февраль/март 1917 г., по которым мятежники добывали хлеб на складах и в булочных, требовалось «отпустить для нужд Государственной думы 40 пудов хлеба, 100 пудов хлеба»³⁰⁰.

Сотрудничество большевиков и Керенского заметно и по организации забастовки на Путиловском заводе, которая стала катализатором событий в Петрограде. Керенский в своих воспоминаниях пишет, что 22 февраля 1917 г. к нему явилась на приём группа рабочих Путиловского завода, которая предупредила, что на заводе начинается политическое движение, которое может иметь далеко идущие последствия³⁰¹.

Формально организаторами политической забастовки на Путиловском заводе были большевики. 22 февраля Выборгский районный комитет большевиков поддержал путиловцев и решил остановить 23 февраля работу на предприятиях двух районов города, Нарвского и Выборгского, провести митинги солидарности с путиловцами³⁰²_. Историк С.В. Холяев считает, что именно большевики были «по меньшей мере инициаторами вывода рабочих на улицы»³⁰³.

Однако в феврале 1917 г. Путиловский завод находился в ведении начальника Главного артиллерийского управления генерала А.А. Маниковского, без которого не проходило ни одно крупное событие на Путиловском заводе. Если учесть, что А.А. Маниковский после Октябрьского переворота вступил в РККА, то связь его с большевиками в феврале 1917 г. можно считать почти доказанной. Одновременно Маниковский находился в самых тесных связях с А.И. Гучковым и А.Ф. Керенским. Всё, вместе взятое, свидетельствует о совместных действиях Керенского и большевиков по организации беспорядков, осуществленных ими через посредника – генерала А.А. Маниковского.

Таким образом, у Гучкова и Керенского, несмотря на внешние различия, был общий план государственного переворота. Этот план предусматривал свержение с престола Императора Николая II.

Участие генералов и старших офицеров Ставки Верховного главнокомандующего, а также командующих фронтами и их штабных работников в государственном перевороте февраля 1917 г. представляет собой одну из главных причин его успешного осуществления. Однако было бы неправильным считать, что генералитет представлял собой некую самостоятельную однородную силу. Оппозиционные генералы, с одной стороны, были составной частью объединённого заговора думской и революционной оппозиции, а с другой – зачастую соперничали друг с другом, имея порой разные центры политического притяжения.

В отечественной историографии версия о «заговоре генералов» получила неоднозначную, иногда прямо противоположную оценку. Большая часть эмигрантских исследователей, иногда осторожно – С.С. Ольденбург, иногда категорично – В.С. Кобылин, И.П. Якобий, И.Л. Солоневич, высказывалась в пользу существования такого заговора. И.Л. Солоневич прямо указывал, что военные сыграли «первую скрипку» в низложении Императора Николая II³⁰⁴.

В современной российской историографии этого же мнения в той или иной степени придерживаются такие учёные, как д. ист. н. А.Н. Боханов, д. ист. н. С.В. Куликов, д. ист. н. О.Р. Айрапетов, д. ист. н. В.С. Брачев, д. ист. н. А.Б. Николаев.

Исследователь белого движения д. ист. н. В.Ж. Цветков в целом отрицает существование «заговора генералов» и участие в нём начальника штаба М.В. Алексеева, хотя и не отрицает сговора отдельных генералов с организаторами переворота. Категорически отрицают существование военного заговора д. ист. н. А.В. Смолин, а также публицисты А.С. Кручинин и В.Е. Шамбаров.

На наш взгляд, главная причина отрицания военного заговора со стороны некоторых исследователей объясняется сложившейся в последнее время у части нашего исторического сообщества героизации белого движения. Большинство генералов Ставки, которые оказали неоценимую услугу Февральской революции, впоследствии стали командующими белыми армиями.

Другие исследователи, признавая участие высшего военного комсостава императорской армии или части его в заговоре против царя, объясняют это участие конкретной политической ситуацией зимы – весны 1917 г., в которой генералы были «обмануты» заговорщиками. Согласно этой версии, сотрудничество Ставки и заговорщиков началось только в условиях февральского политического кризиса. Подобного мнения придерживался, например, эмигрантский историк Г.М. Катков.

Совокупность источников позволяет нам сделать определённый вывод, что тесное сотрудничество части высшего военного руководства Российской империи и оппозиционных Императору Николаю II общественных и политических сил началось гораздо раньше февраля 1917 г.

Нет сомнений, что если бы генералы Ставки остались хотя бы нейтральными в противостоянии царя и его противников, то исход событий в феврале 1917 года мог бы быть иным. На деле же мы видим не только сочувствие к заговорщикам со стороны представителей верховного командования, но и самое активное им содействие.

Как верно писал И.Л. Солоневич: «В этом предательстве первая скрипка, конечно, принадлежит военным. Этой измене и этому предательству нет никакого оправдания. И даже нет никаких смягчающих вину обстоятельств: предательство в самом обнажённом его виде»³⁰⁵.

Успех заговора зависел от того, на чьей стороне окажется армия, и прежде всего Ставка Верховного главнокомандования. А.Я. Аврех отмечал, что Ставка была «вторым правительством не только на театре военных действий, но и в столице»³⁰⁶.

Именно поэтому Гучков, задолго до переворота, стремился установить с армейскими кругами тесную связь.

А.И. Гучков понял всю необходимость установления контроля над армейской верхушкой задолго до 1917 года. Будучи человеком лично смелым, добровольно принявшим участие в двух войнах (англо-бурской и русско-японской), Гучков не понаслышке знал, что может совершить даже небольшое военное соединение, спаянное железной дисциплиной. С.Ю. Витте утверждал, что в 1905 г. ему передавали слова А.И. Гучкова о том, что «в 1905 г. революция не удалась потому, что войско было за Государя… теперь в случае наступления новой революции необходимо, чтобы войско было на нашей стороне»³⁰⁷.