— Френ, я убью тебя, клянусь!

— Не хочешь, чтобы я села за руль?

В эту секунду машина дернулась вперед и помчалась по скользкой дороге гораздо быстрее, чем хотелось бы Френсис.

— Когда-нибудь, — прорычал Саймон, — я займусь с тобой любовью и заставлю тебя просить пощады! И не ждите от меня никаких нежностей, доктор Уитни. Это не Найроби! Это дикая саванна! И не говори потом, что я не предупреждал тебя!

— Ты можешь предупреждать меня сколько хочешь, — пожала плечами Френсис, — мне это неинтересно. Клаус довольно часто приезжает сюда и… — Она осеклась — выражение лица Саймона ужаснуло ее и лишило дара речи. Она уже пожалела, что начала говорить вообще и особенно о Клаусе — он как раз не имел никакого отношения к пропасти между ней и Саймоном. — Я… я хотела сказать… Уф, ты меня напугал!

— Ты напугала меня гораздо сильнее. Ты даже не понимаешь еще… Да что там объяснять…

«Вот именно, не надо ничего объяснять», — уныло подумала Френсис. Она и так знала, как часто он ездит ночевать к Элспит. Она не могла этого не знать, потому что каждый день слышала, как «лендровер» проносится мимо ее дома вечером и возвращается назад утром. Конечно же Саймон ревнует Элспит к Клаусу…

— Но ты придешь на мою вечеринку? — с отчаянием спросила Френсис.

— Только попробуй меня не пригласить! — буркнул он.

Они прибыли в Мсасу на час позже намеченного срока. На обочине дороги уже сидела дюжина женщин, дети играли рядом или спали у них на руках. Все совершенно невозмутимо отнеслись к опозданию врача: они привыкли ждать и знали, что Френсис обязательно приедет, как только сможет.

Увидев «лендровер», негритянки, жены кочевников, встали и принялись одной рукой приводить одежду в порядок, а другой успокаивать малышей. Женщины здесь предпочитали носить яркие платья и покрывать головы отрезами такой же ткани. У тех, кто ходил с непокрытой головой, волосы были подстрижены коротко, как у мальчишек.

— Daktari! — Френсис по привычке отступила назад, памятуя о том, что так называют Саймона. Но оказалось, что это обращались к ней. Все хотели ее внимания, и это было приятно.

Она смогла наконец организовать некое подобие упорядоченной очереди и начала прием, подолгу выясняя у каждой негритянки, зачем ей понадобился врач. Иногда оказывалось, что их привело сюда любопытство, иногда они на самом деле были искренне обеспокоены здоровьем детей. У одного мальчика Френсис обнаружила признаки серьезной болезни и сделала запись, что он нуждается в немедленном лечении. Мысль о том, что подобное заболевание оставалось так долго необнаруженным, привела ее в ужас. Все основные тропические болезни давно были изучены, медицина добилась огромных успехов в их исцелении, и все же оставались еще места, где люди страдали и умирали, даже не догадываясь, что здоровье может быть возвращено им всего в нескольких милях от деревни и всего за несколько пенсов.

Прием закончился, и довольные негритянки разбрелись по домам, оставив Френсис на обочине. Внезапно она ощутила себя одинокой без их веселой болтовни и детского смеха.

Саймон, подогнав машину поближе, открыл дверцу.

— За два года ты не решишь всех проблем этой страны, — заметил он, когда Френсис села рядом с ним.

Это было именно то, о чем думала и сама Френсис.

— Но я не могу задержаться здесь дольше чем на два года. Мама хочет удалиться от дел, а отцу понадобится помощник… У нас семейная практика. Все было предрешено, еще когда я ходила в ясли…

Саймон быстро гнал машину по пыльной дороге в сторону временного поселения кочевников, запах которого, к ужасу Френсис, они почувствовали задолго до того, как увидели хоровод низеньких хижин из прутьев, обмазанных глиной пополам с навозом. Эти жилища пастухов защищала изгородь из колючих веток. На круглую площадку внутри на ночь загоняли скот, днем же он бродил по саванне, соперничая в поиске пропитания с дикими животными.

— Это и есть знаменитые масаи? — с ужасом спросила Френсис.

Саймон покачал головой:

— Нет. Кочевники масаи живут ради своего скота и часто создают очень хорошие стада. А эти люди заботятся лишь о поголовье, на самих животных им наплевать.

Старейшины отнеслись к появлению врачей с подозрением. Только двое из кочевников говорили на суахили, что сильно затрудняло общение. Саймон отбирал для проверки животных наугад и, переходя от одного к другому, все больше мрачнел. На одной из коров он прихлопнул муху и с триумфом протянул ее на затянутой в резиновую перчатку ладони Френсис:

— Муха цеце. Об этом нужно доложить. — То же самое Саймон сказал пожилому негру, который виновато и тупо смотрел на него. — Очень трудно иметь дело с невежеством и глупостью, — пожаловался он по-английски Френсис. — Этим неучам невозможно втолковать, что муха цеце переносит трипаносомы[4].

— Почему коровы такие вялые? — спросила девушка. — Все больны «наганой»?

— Нет. Посмотри на их ноги и морды. Эта болезнь куда опасней — она может перекинуться и на других зверей. В последнее время кочевые племена стали все ближе подходить сюда, и только в Национальном парке дикие животные пока еще в относительной безопасности. Но если это стадо двинется дальше, зараза распространится по всему Серенгети.

— Что ты собираешься делать?

— Держать их здесь, в загоне. Вот почему старейшины такие злые. Они знают, что меня нельзя подкупить. Поделом им! Это жестоко — держать скот в таких условиях!

Френсис огляделась и увидела трех женщин, медленно бредущих к поселку с огромными вязанками хвороста на головах. Мужчины как она заметила, по большей части пьяные, наслаждались досугом в тени.

— Держать женщин в таких условиях тоже жестоко, — сказала она.

Саймон насмешливо развел руками:

— К женщинам и скоту в Африке часто относятся одинаково!

— Я так и поняла! — сухо заметила Френсис. — Скажи-ка, эти тяжелые обручи, которые местные женщины носят на шеях и лодыжках, предназначены для украшения или это просто знак рабства?

— И то и другое, вероятно! — захохотал Саймон. — Должен признаться, пока ты мне об этом не сказала, сам я не замечал, что это производит именно такое впечатление. Действительно, как будто вереница каторжников в кандалах! Здесь есть о чем поразмыслить в плане равноправия.

— Несомненно! — кивнула Френсис, и глаза ее воинственно сверкнули.

Им пришлось дождаться полицейского сержанта — Саймон вызвал его по рации, чтобы оформить документы, связанные с «арестом» зараженного скота. Солнце было уже в зените, и в саванне царила тишина, прерываемая лишь жужжанием насекомых в золотистой траве.

— Ты куда-нибудь спешишь? — спросил Саймон, устраиваясь в «лендровере», когда с формальностями было покончено.

Френсис покачала головой. «Интересно, что он собирается предложить?» — подумала она, и сердце ее затрепетало.

— Тогда я покажу тебе самое великолепное зрелище на свете, которое увидеть можно только в Африке, да и то, если повезет. Правда, путь туда не близкий. Ну что, не возражаешь?

— Я готова на всё!

Саймон бросил на нее быстрый взгляд и отвернулся. Френсис закусила губу и мысленно выбранила себя: вот растяпа, ляпнула не подумав. Если он прицепится к ее словам и неверно их истолкует, она не сможет выдержать еще одну стычку с ним сейчас, когда все еще чувствует обиду после недавнего сражения.

— Я имела в виду, что люблю долгие поездки, когда можно о чем-нибудь подумать в пути, — поспешно внесла она поправку в свое заявление.

— Ага, я понял, — хмыкнул Саймон, но развивать тему не стал.

Френсис вздохнула с облегчением.

— Саймон, ты всегда жил в Африке?

— Да, а что?

— Я не знаю. Ты совсем не похож ни на кого из тех мужчин, которых я знала в Англии. — Несколько секунд Френсис боролась с собой, затем призналась: — Вообще-то это был комплимент.

Саймон вспыхнул, что крайне ее удивило. Она думала, что этот разбиватель сердец давно привык к тому, что женщины наперебой говорят ему только приятные вещи.