- Гоцик, иди сюда! Прибери. Мертвяка в лес. Зарой его там. С недельку здесь поживем, а там видно будет.

Увидев труп, Гоцик шарахнулся было бежать, но вовремя остановился. По сути, бежать ему было некуда. Так сытно и вольготно как при Карасе он еще не жил.

- Не думал я, что Глебка таким дураком окажется,- тем временем говорил Карась.- Повелся из-за Лётьки как черт какой-то. А вместе мы бы кашу сварили. Это, Гоца, не с тобой "сливу" лопать… А Гунька с Филькой нам деньги сами принесут. Мне от них больше ничего не надо.

Утро было таким чистым и свежим и так одуряющее пахло ранней зимой, что Гоцику сразу же захотелось хлебнуть водки и сигануть в лес, добраться извилистой тропой до реки и устроиться на обрывистом берегу с бутылочкой. И смотреть, как в омуте под обрывом лениво ходит отъевшийся за лето окунь. От этих приятных мыслей лицо Гоцика расплылось в широкой улыбке. Он потянулся всем своим длинным, тощим  телом, едва не касаясь кончиками пальцев высокого потолка.

Гоцик стоял возле окна в гостиной. Через дорогу перед домом прохаживался пожилой мужик. Ходил нарочито медленно, можно сказать, совершал утренний променаж. И домик у него был как сказочный теремок. Глядя на него, у Гоцика вдруг перехватило дыхание. Ему вдруг тоже захотелось стать хозяином такого теремка. И чтобы под боком ворчала какая-нибудь корова дебелая вроде Лидки. А то до сих пор живет как бродяга.

Гоцик вполголоса выругался и пошел на кухню. Он хорошо помнил, что в холодильнике осталась водка. На втором этаже в мансарде богатырски похрапывал Карась. Гоцик еще раз со злобой выругался, открыл дверь на кухню и едва не обмочился от страха. На полу кухни лежали в луже крови  прирезанные Карасем Гуня и Филимон.

Михаил вышел во двор, по привычке уже придерживая рукой правый бок. Поднял лицо к бледному осеннему небу, кожей ощущая изморось, и прошептал:

- Что, брат, допрыгался?..

Наверно в это мгновение он больше всего хотел, чтобы прошлое отодвинулось, чтобы оно больше не давило на будущее.

В мелкую пыль сеялся дождь. Словно на краю вселенной в невыносимой дали от частного сектора грохотал Знаменский металлургический комбинат. Большие города и автострады, банки, торговые центры, ошалевшие от чистогана дельцы и их убийцы – все это осталось в прошлом. В этот момент Михаил так хотел верить в это. А в настоящем была деревянная халупа и последний из его сотоварищей, который ни за какие деньги не продаст друга. И еще с ним была неутоленная жажда мести.

Михаил попытался вспомнить день недели, но не смог этого сделать. Для него дни слились в один сплошной несуразный поток, в скользкую дорожку, на которой он едва удерживался.

- Судьба,- равнодушно говорил Качалов.- В РУБОП позвали – тоже судьба. И с мафией сцепился – она же. Хотя для многих из твоих коллег то же самое стало благом. Миша, ты не хочешь понять главное: в этом мире нет ничего постоянного. Но меняется не наш мир. Меняется то огромное и вездесущее, чему люди придумывают имена тысячи лет. Меняется время. А ты, я, любой из нас всего лишь погружены в эту реку, в наш мир. А эта река – река мертвых, потому что очень немногие способны переплыть ее и выбраться на берег живыми…

Как его все-таки переклинило, думал Михаил, глядя на собеседника. Хотя смерти Качалов  на самом деле не боялся. Разве мертвый может бояться смерти?.. Где он этого нахватался?.. Но если бы в этом мире ничего кроме времени не менялось, кем бы я сейчас был? А, может, и попал в водоворот от неумения меняться?..

- Странно все это,- прошептал он, выплюнув недокуренную сигарету. И вдруг схватился за виски так, словно мучился от невыносимой головной боли.- Но ведь это так просто! Почему только сейчас?!

В этот миг с ним произошла неуловимая перемена. В эту минуту он осознал себя и прожитую жизнь настолько ясно, что Качалов не преминул бы сказать, что Михаил сделал шаг за пределы жизни и смерти. Если до этого момента он щелкал железными челюстями скорей от отчаянья, то от этого момента пойдет уже до конца, вполне осознанно рассыпая вокруг себя смерть и надежды. Нас миллиарды на этой земле, миллиарды не застрахованных от нелепой случайности и от собственного прошлого. На долю Михаила выпало пройти предначертанный путь. А это редко кому удается – не отступить. И сколько бы еще не было отпущено ему времени, в то утро Михаил обрел свой единоличный клокочущий ад.

Он появился в Знаменске в первых числах сентября. К тому времени отрастил уже короткую бородку и носил широкую бесформенную одежду, под которой не угадывалась повязка на простреленном боку. Можно сказать, отделался легко. Из града пуль получил только одну, в правый бок навылет. Шкуру продырявили и только.

После неудачного покушения он несколько дней отлеживался на съемной квартире. В этом богом забытом спальном районе он мог бы жить неузнанным годами. В каждом городе можно найти такой медвежий угол. За несколько лет демократических пертурбаций такого лиха натерпелся здешний народ, что кроме собственной жизни местных ничто не интересовало, ни соседи, ни работа, ни тем более политика.

Михаил по опыту знал, что у него есть несколько дней, пока правоохранительные органы все проверят и перепроверят. Он бога молил лишь о том, чтобы сразу же не спустили по его следу таких оперов и дознавателей как Вахтанг Гарибов и Олег Костырев. Эти же несколько дней можно было не опасаться людей Самохина. Шума на первых порах они поднимут много, а еще больше пыли поднимут. Но в эти же первые дни они друг другу больше мешать будут. С братвой "тему" начнут "перетирать", да мало ли у бандитов проблем в одночасье появляется, когда в них стреляют. Питал Михаил даже фантастическую надежду, что под шумок Самохина свои же уберут. Слишком много он на себя взял в последнее время, и не всем это нравилось.

Спустя неделю поздним вечером Михаил присел на дорожку в убогой прихожей. В наплечной кобуре у него был табельный "Макаров", в кармане деньги и копии с документов Николая Соболева.

На трамваях выбрался из города, остановил попутку в нужном направлении. И вскоре город канул во тьме. Михаил курил, перебрасывался с водителем ничего не значащими фразами, а сам уже чувствовал тяжелую поступь судьбы. Как он жалел в этот миг, что не убил Самохина. Было бы за что пропадать, потому что назад пути уже не было.

Качалова Говорухин знал какое-то бесчисленное количество лет, когда уже кажется, что познакомился с человеком еще в утробе матери. Хотя их дружба началась только в армейские годы. А через несколько лет после демобилизации Качалов попал в очень неприятную историю, из которой вытащить его сумел только армейский товарищ. После нескольких месяцев проведенных в СИЗО он настолько изменился внутренне, что вскоре порвал с прошлым и ударился в махровый мистицизм. Единственным человеком к которому он питал почти самурайскую преданность был Говорухин. Поэтому неудивительно, что за помощью Михаил приехал к нему.

Но так или иначе после месяца бесплодной рефлексии и самобичеваний Михаил все же принял решение не отступать и идти до конца. Для него стало не столь существенным, чем закончится этот путь. Каким образом он его преодолеет, вот что возымело для него решающее значение.

Качалов по вечерам молился своим богам. Сидел, скрестив по-татарски ноги, пристально вглядываясь в изображение на стене комнаты – геометрически совершенный то ли узор, то ли какой-то восточный знак. Днем он работал на пункте по приему черного металла. После пяти лет в коммерции такое положение его вполне устраивало. От вопросов Михаила отнекивался тем, что не желает приращивать груз прошлых и будущих ошибок. Говорухин так и не уразумел, что он имеет в виду.

- Все в окружающем нас мире – фикция,- говорил Качалов.- Если не понимаешь этого, просто попытайся принять истину. Все что мы знаем – самообман, мечты. Реальность такова, что постичь ее дано немногим. Ничто не существует само по себе, но паутина наших желаний настолько прочна, что фантом кажется твердью.