Сегодня я послал Вам корректуру III тома*. Позвольте пожелать Вам всего хорошего и пребыть искренно Вас уважающим.
А. Чехов.
Книппер О. Л., 13 августа 1900*
3120. О. Л. КНИППЕР
13 августа 1900 г. Ялта.
Милая, славная, великолепная моя актриса, я жив, здоров, думаю о тебе, мечтаю и скучаю оттого, что тебя здесь нет. Вчера и третьего дня был в Гурзуфе*, теперь опять сижу в Ялте, в своей тюрьме*. Дует жесточайший ветер, катер не ходит, свирепая качка, тонут люди, дождя нет и нет, всё пересохло, всё вянет, одним словом, после твоего отъезда стало здесь совсем скверно. Без тебя я повешусь.
Будь здорова и счастлива, немочка моя хорошая. Не хандри, спи крепко и пиши мне почаще.
Целую тебя крепко, крепко, четыреста раз.
Твой Antonio.
13 авг.
На конверте:
Москва. Ольге Леонардовне Книппер.
Мерзляковский пер. (у Никитских ворот), д. Мещериновой.
Книппер О. Л., 14 августа 1900*
3121. О. Л. КНИППЕР
14 августа 1900 г. Ялта.
Милюся моя, я не знаю, когда выеду в Москву*, — не знаю, потому что, можешь ты себе представить, пишу в настоящее время пьесу. Пишу не пьесу, а какую-то* путаницу. Много действующих лиц — возможно, что собьюсь и брошу писать.
Сапоги желтые, о которых ты спрашиваешь, не чищены* с того дня, как я проводил тебя. И меня никто не чистит. Хожу весь в пыли, в пуху и в перьях.
Соня с Володей еще у нас*. Погода скверная, сухая, ветер не перестает… Мне не весело, потому что скучно.
Будь здорова, милая немочка, не сердись на меня, не изменяй мне. Целую тебя крепко.
Твой Antoine.
14 авг.
На конверте:
Москва. Ее Высокоблагородию Ольге Леонардовне Книппер.
Никитские ворота, уг. Мерзляковского пер., д. Мещериновой.
Книппер О. Л., 17 августа 1900*
3122. О. Л. КНИППЕР
17 августа 1900 г. Ялта.
17 авг.
Здравствуй, милая, хорошая моя актрисочка. Пишу пьесу*, но гости мешают дьявольски*. Вчера с 9 часов утра до вечера, а сегодня с обеда. Всё путается в голове, настроение становится мелким, злюсь, и каждый день приходится начинать сначала.
Сейчас пришла начальница гимназии*, а с ней две ее родственницы-барышни. Пришли, посидели в кабинете, а теперь пошли чай пить.
В «России» проживает Екатерина Николаевна. Ждут Немировича*.
Ветер. На море качка. Из кабинета я ушел к себе в спальню и тут пишу у окна. Если гости не будут срывать настроения и если не буду злиться, то к 1–5 сентября уже окончу пьесу, т. е. напишу и перепишу начисто*. А потом поеду в Москву, вероятно.
От тебя давно уже не было ни строчки*. Это нехорошо, милая.
Будь здорова, не хандри.
Твой Antonio.
На конверте:
Москва Ее Высокоблагородию Ольге Леонардовне Книппер.
Мерзляковский пер., у Никитских ворот, д. Мещериновой.
Книппер О. Л., 18 августа 1900*
3123. О. Л. КНИППЕР
18 августа 1900 г. Ялта.
18 авг.
Милюся моя, отвечаю на вопросы, выпрыгивающие из твоего письма. Я работаю не в Гурзуфе, а в Ялте, и мне жестоко мешают, скверно и подло мешают*. Пьеса сидит в голове, уже* вылилась, выровнялась и просится на бумагу, но едва я за бумагу, как отворяется дверь и вползает какое-нибудь рыло. Не знаю, что будет, а начало вышло ничего себе, гладенькое, кажется.
Увидимся ли?* Да, увидимся. Когда? В первых числах сентября, по всей вероятности. Я скучаю и злюсь. Денег выходит чертовски много, я разоряюсь, вылетаю в трубу. Сегодня жесточайший ветер, буря, деревья сохнут.
Один журавль улетел*.
Да, милая моя актрисуля, с каким чисто телячьим восторгом я пробежался бы теперь в поле*, около леса, около речки, около стада. Ведь, смешно сказать, уже два года, как я не видел травы. Дуся моя, скучно!
Маша уезжает завтра*.
Ну, будь здорова. Алексеевых и m-me Немирович не вижу*.
Твой Antonio.
Вишневский мне не пишет*. Должно быть, сердит. За это я напишу ему плохую роль.
На конверте:
Москва. Ее Высокоблагородию Ольге Леонардовне Книппер.
Никитские ворота, Мерзляковский пер., д. Мещериновой.
Книппер О. Л., 20 августа 1900*
3124. О. Л. КНИППЕР
20 августа 1900 г. Ялта.
20 авг.
Милая моя, что такое?!! Ты пишешь, что получила от меня до сих пор только одно письмо*, между тем я пишу тебе каждый или почти каждый день! Что означает сие? Мои письма никогда не пропадали.
Вчера пошел в сад, чтобы отдохнуть немножко, и вдруг — о ужас! — подходит ко мне дама в сером: Екатерина* Николаевна! Она наговорила мне разной чепухи и, между прочим, дала понять, что ее можно застать только от часа до трех. Только! Простилась со мной, потом немного погодя опять подошла и сказала, что ее можно застать только от часа до трех. Бедняга, боится, чтобы я не надоел ей.
Пьеса начата*, кажется, хорошо, но я охладел к этому началу, оно для меня опошлилось — и я теперь не знаю, что делать. Пьесу ведь надо писать не останавливаясь, без передышки, а сегодняшнее утро — это первое утро, когда я один, когда мне не мешают. Ну, да все равно, впрочем.
