Вошло в издание А. Ф. Маркса.
Печатается по тексту: Чехов, т. III, стр. 88–94.
Без ведома Чехова рассказ был перепечатан газетой «Одесские новости», 1887, № 625, 5 февраля (см. письмо Чехова к Н. А. Лейкину от 25 февраля 1887 г.).
При подготовке рассказа для собрания сочинений Чехов несколько изменил облик обоих персонажей и сделал более отчетливой толстовскую мысль о неискренности помощи нищим деньгами. Важной для понимания сущности «доброты» Скворцова была замена слов: «оскорбил его доброту, чувство сострадания к несчастным людям» на «оскорбил то, что он, Скворцов, так любил и ценил в себе самом: доброту, чувствительное сердце, сострадание к несчастным людям ‹…›». Значительно переделан финал: подчеркнута причина перерождения Лушкова — воспитательное влияние примера и душевного благородства простой женщины.
Тема рассказа перекликается с одной из тем трактата Л. Н. Толстого «Так что же нам делать?» (печатавшегося в журнале «Русское богатство» в 1885 г.), разработанной в публикации «Деревня и город» (1885, № 12). О чтении Чеховым этого номера журнала есть свидетельство в его письме к М. В. Киселевой от 14 января 1887 г. Более полно трактат вошел в ч. 12-ю «Сочинений графа Л. Н. Толстого» (изд. 5-е, 1886). У Чехова было 6-е издание (1886) (Чехов и его среда, стр. 301–302).
Толстого волновали огромные размеры нищенства в Москве в те годы, и он приходил к выводу, что нищие — безнравственные люди, развращенные городом и примером праздной жизни богачей. В подачках богатого Толстой усматривал самолюбование и фальшь; он проповедовал «духовную милостыню» (как советовал его знакомый тверской крестьянин В. К. Сютаев): взять нищего к себе домой и воспитывать его личным примером (ч. 12-я, стр. 337).
Непосредственным толчком к написанию рассказа могла послужить заметка московского корреспондента «Петербургской газеты», напечатанная на той же странице, где и рассказ «Мороз» (№ 11, 12 января, стр. 3, отдел «По России»), — о нищем-обманщике, потомственном почетном гражданине Савинове, имевшем три собственных лавки.
При жизни Чехова рассказ был переведен на сербскохорватский язык.
Стр. 24. …студент, которого исключили. — После событий 1 марта 1881 г. в университетах был установлен полицейский режим. 16 мая 1885 г. были утверждены «Правила для студентов и сторонних слушателей императорских российских университетов». За малейшую провинность и неисполнение правил студентов арестовывали, исключали из университета.
ВРАГИ
Впервые — «Новое время», 1887, № 3913, 20 января, стр. 2–3. Подпись: Ан. Чехов.
Включено в сборник «В сумерках». СПб., 1887; перепечатывалось в последующих изданиях сборника.
Вошло в издание А. Ф. Маркса.
Печатается по тексту: Чехов, т. III, стр. 367–382, с исправлением по «Новому времени» и сборнику «В сумерках», изд. 1-е и 2-е:
Стр. 38, строки 21–22: бледность и детский страх, с каким он, раздеваясь, поглядывал — вместо: бледность и детский страх, с какими он, раздеваясь, поглядывал
При подготовке рассказа для сборника «В сумерках» Чехов устранил многочисленные ошибки газеты. Небольшие поправки были внесены в 5-е и 9-е издания, а также в текст собрания сочинений.
Во «Врагах» нашли отражение вопросы, поставленные на Втором съезде русских врачей памяти Н. И. Пирогова, который проходил в Москве с 4 по 11 января 1887 г. Чехов был в курсе событий тех дней, о чем писал Н. А. Лейкину 12 января: «Праздники в Москве прошли шумно ‹…› я не имел ни одного покойного дня: гости, съезд врачей, длинные разговоры и проч…»
Н. Н. Вакуловский (подпись — Н. Н. В.) выступил в защиту работников медицины: «Еще на минувшем съезде тщетно поднят был вопрос об отношении у нас общества к врачам. С этих пор отношения эти не только не изменились к лучшему, но даже обострились ‹…›»(Н. Н. В. По поводу предстоящего съезда врачей в Москве. — «Русский курьер», 1887, № 2, 3 января). Подводя итоги работы съезда, Вакуловский выражал надежду на то, что ежегодные съезды «будут содействовать сами собою и изменению к лучшему отношений между врачами и публикою» (Н. Н. В. По поводу съезда врачей в Москве. — «Русский курьер», 1887, № 10, 11 января). Доктор Д. Н. Жбанков говорил на съезде о тяжелых условиях жизни и работы врачей, о необеспеченности населения врачебной помощью (см.: Н. Н. В. Второй съезд русских врачей. — «Русский курьер», 1887, № 13, 14 января).
Статьи и рецензии разных лет отмечали актуальность темы и остроту проблематики этого рассказа. К. К. Арсеньев писал: «В „Врагах“ необычайное стечение обстоятельств — у одного из действующих лиц умирает единственный сын, другого в то же самое время бросает жена — не вполне заслоняет собою контраст между двумя противоположными натурами, между представителями двух общественных групп, скрытая неприязнь которых всегда готова вспыхнуть и вырваться наружу» (К. Арсеньев. Беллетристы последнего времени. — «Вестник Европы», 1887, № 12, стр. 770). То же утверждал Г. П. Задёра: «В рассказе „Враги“ изображен конфликт между врачом и пациентом. Тема эта весьма жгучая, имеющая серьезное общественное значение. Публика то и дело жалуется на формализм врачей и отсутствие у них гуманности, врачи обвиняют публику в эксплуататорских поползновениях на их труд, свободу и т. д.» (Г. П. Задёра. Медицинские деятели в произведениях А. П. Чехова. — «Нива». Ежемесячные литературные и популярно-научные приложения, 1903, № 10, октябрь, стлб. 308). К. Ф. Головин (Орловский) видел во «Врагах» новый этап в творчестве Чехова, обратившегося к социальной теме (К. Головин. Русский роман и русское общество. СПб., 1897, стр. 455).
Критики отметила в этом рассказе глубину социального анализа: «„Враги“ — прекрасная характеристика двух нравственных типов нашей интеллигенции, сытого и голодного, распущенного и озлобленного» (1. ‹псевдоним В. Л. Кигна›. Беседы о литературе. А. П. Чехов. — «Книжки Недели», 1891, № 5, стр. 211). Ф. Е. Пактовский причислял рассказ «Враги» к тем произведениям, где автор раскрывает «среду, условия и лиц, сделавших героя бессильным и хмурым» (Ф. Е. Пактовский. Современное общество в произведениях А. П. Чехова. Казань, 1901, стр. 14). Критик В. Альбов находил этот рассказ типичным для раннего Чехова, открывавшего зло в привычной, будничной форме: «Какая дрянная, дряблая душонка скрывается часто под наружным видом человека, часто с приличною, а то и гордою осанкой… („Враги“)» (В. Альбов. Два момента в развитии творчества Антона Павловича Чехова. (Критический очерк). — «Мир божий», 1903, № 1, стр. 101).
Художественная сторона рассказа вызвала вначале неодобрительные отзывы. 26 января 1887 г. В. В. Билибин в письме к Чехову замечал: «„Враги“ хорошо написаны, но… ‹…› но конец, на мой взгляд, как-то скомкан» (ГБЛ). В одном из первых печатных отзывов о сборнике «В сумерках» высказана мысль о неудачной композиции «Врагов»: рассказ охарактеризован как «натянутый и деланный» («Русская мысль», 1887, № 10, Библиографический отдел, стр. 590). «Казусом», случайным по содержанию, называл «Врагов» и А. Дистерло (подпись: Р. Д.). (Р. Д. Новое литературное поколение (Опыт психологической критики). — «Неделя», 1888, № 13, 27 марта, стлб. 422). С этим утверждением полемизировал Пактовский: «Чехову ставят в упрек то обстоятельство, что выбор тем у него носит характер случайности: то описывает он льва в клетке, то убийство ребенка, то случайную ссору двух незнакомых людей („Враги“) ‹…› но за каждым рассказом стоит одна и та же тема, одно стройное и цельное миросозерцание: писателю нужны самые разнообразные столкновения с жизнью людей на разных ступенях общественной жизни ‹…› чем больше столкновений с самой жизнью, — тем цельнее пред нами эта жизнь с ее деятелями» (Ф. Е. Пактовский, стр. 18–19).
Многие современники относили этот рассказ к числу лучших созданий Чехова. И. А. Бунин считал «Врагов» одним из совершенных произведений Чехова 1887 г. (ЛН, т. 68, стр. 677). В. А. Тихонов в письме к Чехову от 8 марта 1890 г., говоря о многосторонности его таланта, называл его «глубоким и тонким наблюдателем», сумевшим понять «врагов» (Записки, ГБЛ, вып. 8, 1941, стр. 67). А. А. Александров объяснял своеобразие позиции автора: Чехов, «выводя пред нами „плебея“ (доктора Кирилова) и „аристократа“ (Абогина) ‹…›, сам, с истинно художественным тактом, не склоняется на сторону ни того, ни другого: он стоит выше их и судит их судом художника». Особенно важным Александров считал финал рассказа, который «ясно показывает, во-первых, что автор ничем не подкупный судья, чистый, не тенденциозный художник, и доказывает, во-вторых, что он не только умеет правдиво и гуманно относиться к душе и сердцу человека, но даже возмущается и грустит, видя и в других „несправедливое, недостойное человеческого сердца убеждение“ и отношение человека к человеку» (А. А. Александров. Молодые таланты в русской беллетристике. III. Антон Чехов. 1888. — ЦГАЛИ, ф. 2, оп. 1, ед. хр. 35, л. 5–6).
