Шарлотта с трудом удержалась от колкости. Она хорошо знала прижимистость Альберта Челлонера в денежных делах. Ее свояченица оценила эту тактичность и, помолчав немного, задумчиво добавила:

– Вполне возможно, ты все-таки права. Мне иногда приходит в голову, что Кэролайн, например, тратит деньги Чарльза на драгоценности слишком свободно. Да, сегодня она просто обворожительна, – добавила она, когда Шарлотта и Иден дружно посмотрели на хозяйку. – Но иногда она появлялась в обществе, обвешанная побрякушками совсем как жена индийского раджи, о которой вы нам рассказали. Помнишь ее рубиновое колье? На ее месте я бы разрезала большие камни на несколько частей и сделала брошь или браслет. А так это колье ужасно вульгарно.

Иден, до этого слушавшая исключительно из вежливости, насторожилась и с кажущимся безразличием спросила:

– Вы говорите о рубинах, в которых леди Уинтон изображена на портрете?

– Кисти Бэрримора? – уточнила Абегайль. – Это не лучшая его работа, должна сказать, но он совершенно непредсказуем. Настроение у него меняется мгновенно, это сказывается на его работах. Но позировать ему – большая честь, и, разумеется, Кэролайн...

– Скажите, пожалуйста, – перебила ее Иден, едва дыша, – что вам известно об этих рубинах?

– Да вообще ничего, кроме того, что сэр Чарльз подарил их ей на день рождения.

– Она как-то сказала мне, что они из Индии, – добавила Шарлотта.

– Да-да, ты права. Вам, наверное, было бы очень интересно на них посмотреть, ваше сиятельство, вы ведь сами долго жили на Востоке. Давайте спросим у нее об этих камнях.

– Нет, – задумчиво отозвалась Иден. – Нет, думаю, в этом нет нужды.

Два часа спустя, когда Иден входила в уютно освещенную переднюю своего дома, она взяла Хью за рукав и, заглянув ему в лицо, сказала:

– По-моему, нам пора поговорить, Хью.

– Думаю, ты права, – отозвался он сразу же.

Он проводил Иден к себе в кабинет, где на невысоком столике горела лампа, а догорающий в камине огонь отбрасывал тусклые желтые отблески на картины и книги. Хью закрыл дверь и повернулся к Иден, отметив про себя, что у нее необычно усталый и задумчивый вид. Она стояла спиной к нему, положив сомкнутые ладони на складки атласной юбки, потом повернулась и очень серьезно посмотрела на него.

Хью знал, что торопить ее бесполезно. Он всегда чутко улавливал ее настроение и безошибочно угадывал, о чем она думает. Когда они еще только познакомились, он часто испытывал от этого беспомощность и досаду, чуть ли не гнев. В то время он не хотел, чтобы женщины, особенно Иден Гамильтон, действовали на него таким образом. В его планы не входило влюбляться в нее. Но влюбился. Они стали частью друг друга, и теперь Хью наверняка понял, что Иден расскажет ему все, что до сих пор скрывала.

Хью смотрел на жену с бесконечной нежностью и тревогой. Он никогда не отличался терпением, но сейчас молча ждал. Сдержанность Иден прежде доводила его до бешенства, он приходил в отчаяние оттого, что часть ее остается для него закрытой и он не знает, что беспокоит ее. Трудно было заставить Иден сделать что-либо против ее воли, и, хотя временами ему хотелось накричать на нее, встряхнуть как следует, он всегда сдерживал себя. Когда он увидел потемневшие и встревоженные глаза, то понял, что поступает правильно, и не торопил ее.

Но когда она наконец заговорила, выдержка изменила Хью.

– Я хочу поговорить с тобой о Кэролайн Уинтон.

Последовало долгое молчание. Хью чувствовал, как его охватывают необъяснимое, непонятное разочарование и гнев. Не удержавшись, он резко и обвиняюще воскликнул:

– Боже правый, Иден, неужели ты не можешь оставить это?! Я же сказал тебе, между нами ничего нет. Но тебе этого мало, ты по-прежнему ведешь себя как ревнивая собственница!

Иден вздрогнула.

– Это несправедливо, Хью! – вырвалось у нее.

– Несправедливо? – Он пробуравил ее холодным взглядом. – Что ты знаешь о справедливости? Сначала приставала ко мне с долгами деда, теперь готова разрушить наш брак из-за глупой сцены, которую случайно увидела в гостиной!

– И которую ты так и не потрудился объяснить, – защищаясь, отметила Иден.

– А что, собственно, объяснять? – мрачно спросил Хью. – Я же тебе сказал, что она мне безразлична. Полагаю, ты уже поняла, я не привык лгать.

– Знаю, что не привык, – хмуро подтвердила Иден. Опять последовало бесконечное молчание. Для Иден все это стало повторением бесконечного кошмара из прошлого. Нельзя допустить, чтобы эта сцена закончилась так же, как предыдущие, – обидным молчанием и болью. Этого она не вынесет, твердила она себе как заклинание.

Наверное, Хью подумал о том же. Иден увидела, как взгляд его неуловимо смягчился, когда по ее выражению он понял, что она чувствует.

– Бог мой, Иден! – вырвалось у него неожиданно. – Как ты могла подумать, что я смогу смотреть на других женщин после тебя? Ты же знаешь, для меня никого не существует, кроме тебя, даже если тебе в это трудно поверить! – Иден посмотрела на него, дыхание ее выровнялось, глаза наполнились недоверчивым изумлением. – Боже, женщина... – начал было Хью ворчливо и замолчал. – Иди сюда.

Иден подошла, он обхватил ее и крепко прижал к себе, прильнул к ее губам, лаская мягкие волосы, потом отвел ее голову назад, чтобы поцеловать еще крепче. Она вздохнула, обмякла в его объятиях и поняла, что они испытывают одно и то же чувство – жгучее желание близости.

– Дорогая моя, любовь моя... – ласково шептал Хью, крепко обнимая ее. – Не понимаю, почему мы только и ссоримся, вместо того чтобы любить друг друга?

– Но не каждый же раз, – пробормотала Иден.

– Нет, конечно, – согласился Хью, и, хотя его лица Иден не видела, она знала, что он улыбается. Руки его продолжали ласкать ей волосы, он наклонился к ее лицу, чтобы поцеловать, но в это мгновение послышался какой-то посторонний звук, слабый, но вполне определенный – отдаленный звук колокольчика.

– Это еще кто? – раздраженно проговорил Хью.

– Прошу прощения, ваше сиятельство, – пробормотал пожилой лакей, шаркающей походкой входящий в кабинет. – Прибыл посыльный со срочным известием из Лондона.

– В такой-то час?

– Он говорит, что потерял дорогу, когда стемнело, и только сейчас отыскал наш дом.

– Хорошо. Проводите его сюда.

Известие было заключено в потрепанном дорогой конверте, который передал Хью в руки насквозь продрогший и явно обессиленный юноша, с радостью принявший предложение остаться на ночь в доме, а не отправляться тотчас назад.

– Распорядитесь, чтобы его хорошенько накормили, – попросил Хью лакея, затем покрутил конверт в руках, дождался, пока закроется дверь, и только потом сломал печать. Иден не спускала с него глаз и видела, как напряглось у мужа лицо.

– Что случилось? – с беспокойством спросила она.

– Боюсь, мне придется уехать на некоторое время, – коротко ответил Хью и потянулся за колокольчиком.

– Прямо сейчас? – удивилась Иден.

– Да, дело очень срочное, не терпит отлагательства.

– Скажи мне, что случилось, – предложила Иден, – быть может, я смогу помочь?

– В этом я не сомневаюсь, – хмуро усмехнулся Хью. – Нет, прости, но это касается только меня. Я все должен сделать сам. Я уеду всего на три-четыре дня.

– Три-четыре дня?! – Иден не смогла скрыть ужаса. – Куда ты едешь?

– В Лондон.

Иден видела, как он скомкал письмо и бросил его в огонь, и поняла, что он больше ничего не скажет. Гнев охватил ее. Она все так же молчала, когда Хью послал лакея разбудить Гилкрайста, своего камердинера, и велел проследить, чтобы уложили вещи, оседлали коня и подвели его к парадному крыльцу через десять минут. Только когда они наконец остались одни, Хью отсутствующим взглядом окинул кабинет, заметил в сумраке притихшую Иден и вспомнил о ее присутствии.

– Прости, дорогая. Ничего не поделаешь, это зависит не от меня.

Иден почувствовала, как слезы против ее воли подступают к глазам.

– Какое это имеет значение?