Эта мысль вызвала неожиданную боль. Хью провел по глазам рукой и с досадой заметил, что она дрожит. Просто смешно, что известие о чьем-то счастливом браке вызывает в нем такую горечь. Черт побери, с какой стати он будет убиваться из-за того, что она без всяких сожалений бросила его? В конце концов он вступил в этот брак с открытыми глазами, с самого начала зная, что Иден своенравна и непредсказуема. Даже дядя Хэмиш, весьма наблюдательный и умудренный опытом старик, предупредил его, что приручить Иден будет непросто.
«Надо думать, я получил то, что заслуживаю», – подумал Хью, но тем не менее не мог вспомнить, когда последний раз чувствовал себя так несказанно плохо и одиноко.
Он решил поехать за ней, как только окрепнет настолько, чтобы выдержать превратности долгого путешествия. А если Иден откажется вернуться с ним, он просто похитит и увезет ее в пустыню, как уже сделал однажды. И там, в бархатной тьме ночи, без посторонних глаз, он сожмет ее в объятиях и зацелует, пока она не оттает. Он докажет ей свою любовь телом, губами, руками, словами, докажет, что вся его любовь принадлежит только ей одной навеки и безраздельно...
– Черт побери! – простонал он и откинул одеяло. Мало того, что Иден бросила его, так она еще продолжает мучить его в мыслях!
Когда Хью получасом позже спустился вниз с рукой на перевязи и диким выражением на лице, неодобрительные взгляды челяди сказали ему, что встал он слишком рано. От слабости у него кружилась голова, он плохо соображал, но знал, что больше не вынесет одиночества, запертый в своей комнате. У себя в кабинете на письменном столе он обнаружил гору бумаг, требовавших его внимания. Какое-то время он делал вид, что разбирает их, хотя не понял ни слова из прочитанного. В конце концов он отодвинул бумаги в сторону и подошел к окну. Холодное зимнее солнце освещало уснувший сад, стайка скворцов, весело вереща, опустилась на голые ветви вяза, стоящего прямо перед покрытыми морозными узорами окнами среди безжизненного плюща и рододендронов. Дальше, на самом краю парка, Джон Пирс гонял на корде лошадь. Это был Тщеславный, гладкий гнедой мерин, которого Иден особенно любила. Теперь на нем никто больше ездить не будет, он всегда проявлял особую неприязнь к своему тренеру и ко всем конюхам. Единственным человеком, которого терпел Тщеславный на своей спине сколь угодно долго, была Иден.
Непонятно почему, но от этого воспоминания Хью пришел в бешенство. Отвернувшись от окна, он вызвал дворецкого и с мрачным видом поручил ему тщательно уложить чемоданы и через час подать карету к парадному крыльцу.
– Его сиятельство собирается в путешествие? – поинтересовался старый верный слуга.
– А что, похоже? – резко парировал Хью.
– Простите, ваше сиятельство. Просто доктор Блейкни...
– По-моему, ты забываешься. – Хью грозно посмотрел на него.
Старик чуть заметно покраснел.
– Да, ваше сиятельство. Прошу прощения.
– Я собираюсь уехать из страны, мистер Бэрроуз, – сжалившись, объяснил Хью. – Возможно, надолго. Надеюсь, вы здесь за всем как следует присмотрите?
– Как всегда, ваше сиятельство, – бесстрастно отозвался дворецкий.
Шаркая ногами, он вышел и закрыл за собой дверь. Хью устало опустился в кресло за письменным столом и положил голову на согнутую в локте руку.
Почему, черт побери, спросил он себя, он не остался холостяком? Почему не послушался своего мудрейшего слугу-индуса Бага Лала и не отправил Иден Гамильтон в Равалпинди, когда это было еще возможно?
Не поцелуй он ее тогда в пустыне, не прижми к себе ее стройный стан, он никогда бы не узнал, как хорошо держать ее в объятиях и как она возбуждает его...
А теперь уже непоправимо поздно, но, может быть, поздно было уже тогда, в садах марданы, когда он заглянул в ее открывшееся лицо и стал навечно пленником удивительной красоты? Надо честно сознаться, у него не раз была возможность бросить ее, забыть, но он не смог сделать этого. Он просто не хотел. Как бы она ни досаждала ему своим строптивым и своенравным характером, они удивительно подходили друг к другу. Хью знал, что не стал бы ничего менять в ней, даже если бы это было в его власти. Скучная жизнь с Иден ему не грозит, пусть она только будет рядом, больше ему ничего не нужно.
Дверь в кабинет тихо приоткрылась, перебив его мысли. Хью вздрогнул.
– Какого черта! – прошипел он в бешенстве. – Я же ясно сказал, чтобы меня не беспокоили!
– Все еще сердитесь, саиб? Это значит, что вы еще не поправились...
Эти с нежностью произнесенные на хиндустани слова были так неожиданны, что Хью поначалу ничего не понял. Глаза у него широко раскрылись, он поднял голову, расправил плечи, забыл про острую боль в руке и про еще не прошедшее действие лекарств. Прошуршал шелк, неожиданно тонкая и прохладная рука коснулась его щеки, с любовью и бесконечной нежностью лаская ее.
Хью замер. Это может быть только сон! Но мягкие губы прижались к его губам наяву, ему не мог померещиться запах сандалового дерева, окруживший его, когда Иден нагнулась к нему. Он услышал, как она низким грудным голосом выдохнула ему в самое ухо:
– Я должна была вернуться, Хью. Я думала, что буду счастлива в Маяре. Пароход еще не вышел из устья, когда я попросила лоцмана отвезти меня назад на берег... – В ее голосе послышалась боль, она бессознательно обняла его еще крепче. – Я сделала открытие: совсем не важно, где я – здесь, или в Шотландии, или в Индии, главное, чтобы ты был всегда со мной. Я не могу, – добавила она без всякого жеманства, только дрожащий голос выдавал ее волнение, – я не могу жить без тебя, и я надеюсь...
– Боже! Ты чувствуешь то же самое?! – Хью медленно поднял голову и посмотрел на нее. В этих прекрасных бездонных глазах он увидел блеснувшие слезы, надежду и огромную боль, переполнявшие ее сердце. Не в силах сказать ни слова, он молча обнял Иден и прижал к себе. Дрожащими пальцами он погладил золотые волны волос, затем пригнул ее голову к себе и исступленно поцеловал.
