Радуйтесь, смертные. Небо усеяно звездами, а земля усыпана цветами. Природа украсила себя, чтобы соблазнить вас в сезон дождей...

Это был индус неопределенного возраста, и, когда Иден заговорила с ним, остановившись в дверях, он не спеша повернулся к ней. Она обратилась к нему на его родном языке, но он, казалось, совсем не удивился, что стройная молодая англичанка в темно-зеленом костюме для верховой езды заговорила с ним, он лишь с интересом разглядывал ее выцветшими глазами.

– Кто вы и почему так свободно говорите на языке индусов?

– Меня зовут Иден. Я родилась под Лакнау, в гарнизоне Четырнадцатого Бенгальского пехотного полка, – объяснила Иден. – Я англичанка, но выросла во дворце раджи Маяра.

– Понимаю, значит, вы – жена Гордон-саиба?

– Вы знаете моего мужа? – с удивлением спросила Иден.

Он оперся на грабли и посмотрел на нее с доброй улыбкой:

– Сколько ночей я курил табак, который он привез мне из Индии, и благодарил богов, что он не чтит себя столь великим, чтобы забыть о своих покорных слугах. Он часто привозит мне новости из дома, рассказывает о моей семье, передает им письма от меня. Да, думаю, могу сказать, что знаю его очень хорошо.

Иден узнала, что индуса зовут Рам Дасс, он родился шестьдесят с чем-то лет назад в небольшой деревушке на северо-западной границе у подножия величественного Гиндукуша. Почти всю свою взрослую жизнь прослужил в различных полках и был отправлен на пенсию после ранения в перестрелке с патанскими повстанцами на афганской границе. Он уже много лет служил различным господам, выполняя самые разные работы, и в конце концов попал в дом к британскому генералу совсем в неожиданной роли – поваром. Работа понравилась Рам Дассу, в нем проснулся настоящий талант. Когда генерал, с годами пристрастившийся к индийской кухне, за восемь месяцев до восстания ушел в отставку и пригласил Рам Дасса поехать с ним в Англию, тот охотно принял предложение.

К сожалению, два года назад генерал умер, и Рам Дасс решил вернуться домой, правда, ему очень этого не хотелось. По счастью, Гордон-саиб часто гостил в доме генерала в Уэльсе и договорился, что Рам Дасса возьмут в Прайори-Парк. Рам Дасс признался, что работы у него немного, фруктовые и декоративные деревья в усадьбе Уинтонов не требуют большого внимания. И, хотя его новые хозяева далеко не ангелы, он вполне доволен жизнью.

– Уинтоны вам не нравятся? – полюбопытствовала Иден.

– Не хочу показаться неблагодарным, – торопливо проговорил индус, – но они англичане и не понимают обычаев моей страны, как понимал их генерал-саиб. Им нет никакого дела, что в Индии я был jemadaj, младшим офицером, а не рядовым солдатом. Здесь же со мной обращаются как с самым последним слугой. – Он тяжело вздохнул. – Да это и не важно, думаю. Они со всеми своими слугами обращаются не лучше.

– Вы хотите сказать, что Уинтоны плохо обращаются со своей прислугой? – удивилась Иден.

– Только когда саиб выпивает слишком много. Слава Богу, это случается нечасто. Мне говорили, что он неохотно платит жалованье, хотя на себя и на госпожу денег не жалеет.

К счастью, сам Рам Дасс редко испытывает нужду, он живет очень скромно, а в ответ на предложение Иден вернуться в Индию он энергично покачал головой:

– В юности у меня была всего одна жена. Боги пожелали, чтобы она умерла задолго до того, как смогла подарить мне сыновей и дочерей, которые скрасили бы мою старость. Меня уже мало кто помнит по имени в деревне. Все – и индусы, и мусульмане – отвернутся от меня, я ведь пересек Черную Воду, ел пищу саибов, а значит, осквернил себя навсегда. Здесь у меня собственный маленький домик, собака и коза для компании, господские слуги меня не трогают. Чего еще желать человеку?

Они разговаривали уже около часа, может, чуть более. Иден сидела на небольшой деревянной скамейке под сочной листвой апельсиновых деревьев, лицо ее оживилось и сияло радостью, а Рам Дасс сидел перед ней на корточках, как истинный горец. Трудно сказать, кому из них больше нравилось говорить на чудесном древнем языке Хиндустана, но было ясно, что их совершенно не волнует огромная разница в происхождении.

– Вам пора, дочь моя, – сказал Рам Дасс, вставая и разминая затекшие ноги. – Скоро вернутся Уинтон-саиб и госпожа, негоже, чтобы вас застали за разговором со слугой.

Иден согласилась на удивление спокойно. Она оправила складки на юбке и улыбнулась ему. Впервые за много-много дней лицо ее прояснилось, покой воцарился у нее на душе. Натягивая перчатки, она остановилась в дверях.

– Можно, я еще приду?

Довольный Рам Дасс кивнул седой головой, глядя, как она ловко взобралась на коня и отъехала под мелким моросящим дождем.

«Он совсем как Авал Банну», – подумала Иден, поднимая воротник и прикрываясь от порывистого ветра. Мысль эта, как ни странно, придала ей бодрости духа, какой она уже давно не испытывала. Вспомнить Индию, услышать рассказы, описания звуков и картин Индии, которую она всегда считала своим домом, – все это подействовало как бальзам на истерзанную душу, как лекарство от боли и одиночества, которые мучили ее с тех пор, как Хью в первый раз покинул Эрран-Мхор. Она даже не подозревала, сколь глубоко ее одиночество, пока не почувствовала облегчения, обретя такого замечательного друга. Рам Дассу удалось не только заставить ее ощутить себя молодой, веселой и беззаботной, – он напомнил ей многое, о чем она уже забыла. В том числе и то, что она была любимицей могущественного индийского правителя, который обучил ее храбрости и ясности мышления, свойственным раджпутским воинам.

«Я почти забыла эту часть себя», – подумала Иден и удивилась, почему позволила Чото Баю так отдалиться от себя. Ей пришло в голову, что Чото Бай не упустил бы такой возможности, очутись он в доме Уинтонов в отсутствие хозяев. Иден исполнилась решимости не проявлять подобной трусости в будущем. Если она еще и сомневалась в справедливости возвращения драгоценностей, сейчас она решительно отбросила всякие колебания.

Неспешная беседа с Рам Дассом напомнила ей, что в ней в большой степени течет индийская кровь, что она не чопорная викторианская дева, которая приходит в трепет примысли о том, чтобы силой вернуть то, что по праву принадлежит ей. Иден еще не знала точно, что предпринять, но в одном была уверена – она добьется успеха, обязательно добьется! Она вернет драгоценности!

Хью с Иден прибыли в Прайори-Парк в закрытом экипаже, который, впрочем, плохо защищал от холодного пронизывающего ветра. Дождь, шедший с раннего утра, сменился снегом, он ложился на ветви деревьев, собирался в огромные сугробы на болотах. Теплое покрывало лежало на коленях у Иден, меховая накидка укрывала ее плечи, но все равно она ежилась, когда порывы ледяного ветра сотрясали экипаж ибились в кожаные шторы.

– Замерзла? – спросил Хью, он сидел напротив.

– Немного, – призналась Иден. Она чувствовала на себе его взгляд с того самого времени, как они отъехали от парадного крыльца. Это тревожило ее, она хотела знать, о чем он думает, но угадать не могла: его чисто выбритое лицо оставалось непроницаемым в тусклом свете. Однако когда Иден присоединилась к нему в передней, одевшись к ужину у Уинтонов, она чутко уловила, что отношение Хью к ней изменилось. До боли в сердце ей хотелось надеяться, что эта перемена вызвана ее красотой.

Она действительно была прекрасна и соблазнительна, как редко бывает соблазнительна даже очень красивая женщина, и уж совсем никогда – заурядная, что-что, а это слово к Иден неприменимо. Даже горничные, одевавшие ее, не могли оторвать глаз. На ней было белое платье, что само по себе было необычно, а простые атласные юбки великолепно подчеркивали расшитый шелковыми цветами верх платья, делая ее необычайно привлекательной.

Хью молча оглядел ее, лицо его было печально. Он сам помог ей подняться в карету, его сильная рука задержалась у нее на талии. Иден заметила это и затрепетала от ее прикосновения.