– Кровь потекла, должно быть, когда жертву приподняли, сняв с кинжала?

– Что? Ах, да. Думаю, кровотечение продолжалось до самой смерти. Насколько я понимаю, опустив убитую на доски, больше ее уже не трогали. Когда я приехал, тело лежало там же, где и сейчас. – Врач повернулся к белоснежному холму: – Снять?

– Будьте любезны, – кивнул Аллейн.

Доктор Амптхилл сдернул простыню.

Трой сложила руки Сони на ее обнаженной груди. Тень от скрещенных рук падала вниз таким образом, что нижняя часть торса покойной скрывалась в темноте. Зато плечи, руки и голова были залиты ослепительно ярким светом. Тонкие брови слегка вздернуты, словно в изумлении.

– Трупное окоченение выражено четко, – сказал врач. – Смерть наступила одиннадцать часов назад.

– Вы осмотрели рану, доктор Амптхилл?

– Только снаружи. Судя по всему, лезвие было укреплено не строго вертикально. Оно прошло между четвертым и пятым ребрами и пронзило сердце.

– Давайте взглянем на рану.

Аллейн аккуратно перевернул одеревеневшее тело на бок. На спине четко выделялись загоревшие участки. Примерно в трех дюймах левее позвоночника темнел след прокола. Несмотря на окружавший ее ореол запекшейся крови, сама дырочка казалась крохотной и аккуратной.

– Да, – кивнул Аллейн. – Все выглядит именно так, как вы сказали, доктор Амптхилл. Нужно сфотографировать. Бейли, попробуйте снять отпечатки. С покрывала, кинжала и досок. Надежды, конечно, немного, но вы уж не ударьте лицом в грязь.

Пока Томпсон настраивал фотоаппарат, Аллейн повернул остальные выключатели и приступил к осмотру залитой ярким светом студии. Фокс присоединился к нему.

– Странное какое-то преступление, – сказал он. – Я бы сказал – романтическое.

– Господи, Фокс, у вас слишком мрачное представление о романтизме.

– Тогда – громкое, – поспешил исправиться Фокс. – К утру сюда нагрянет орда репортеров.

– Хорошо, что мне напомнили – я должен отправить телеграмму Батгейтам. Они ждут меня завтра. Перейдем к делу, Братец Лис[9]. Сейчас мы видим студию такой, какой она была этим утром, когда собрался весь класс. На всех палитрах смешаны краски, на мольбертах укреплены холсты. У нас есть семь эскизов – семь разных версий обнаженной натуры.

– Да, они могут нам пригодиться, – согласился Фокс. – Во всяком случае, те, что имеют хоть отдаленное сходство с человеческим существом. Вот эта кошмарная мазня слева больше напоминает скопище червей, чем обнаженную женщину. Неужто это и в самом деле она?

– Похоже, что да, – произнес Аллейн. – Судя по всему, этот художник отдает предпочтение сюрреализму или воспринимает реальность в ином измерении, недоступном нам, простым смертным.

Он присмотрелся к холсту, потом перевел взгляд на рабочий столик.

– Вот, нашел. На коробке с красками. Филлида Ли. Да, Фокс, работа довольно чудная, согласен. Зато вот эта громадина по соседству должна вам понравиться. Тут уж все четко и ясно.

Аллейн указал на монументальное полотно Кэтти Босток.

– Здорово, – восхитился Фокс. Он водрузил на нос очки и вперился в картину.

– Она очень точно отображает положение тела, – сказал Аллейн.

Полицейские переместились к мольберту Седрика Малмсли.

– А вот тут, похоже, трудился наш иллюстратор, – заметил Аллейн. – Да, вот как раз и рисунок к криминальному сюжету.

– О Боже! – воскликнул пораженный до глубины души Фокс. – Он изобразил девушку уже после смерти!

– Нет, нет, – поспешил успокоить его Аллейн. – Это изначальный материал. Он только добавил сюда кинжал и мертвенный взгляд. Здесь целая охапка таких набросков. Гм, довольно соблазнительные формы – что-то есть в его манере от Бердсли. Ого! – Аллейн обнаружил изящную акварель в старинном стиле, изображавшую трех косцов посреди поля со скирдами сена, за которым виднелись подстриженные ивы, а в отдалении высился средневековый замок с зубчатыми стенами, витиеватыми оконцами и резными башенками. – Занятно, – пробормотал Аллейн.

– Что именно, мистер Аллейн?

– Что-то мне это напоминает. Не могу вспомнить – ладно, не имеет значения. Послушайте, Братец Лис: прежде чем двигаться дальше, мне бы хотелось рассказать вам, что мне уже известно. – И Аллейн изложил ему все, что узнал из рапорта Блэкмана и из беседы с Трой. – И вот что из этого вышло, – закончил он. – А ведь вся эта история с кинжалом и завязалась-то десять дней назад лишь потому, что они хотели доказать: да, мол, автор не приукрасил и в самом деле убить таким способом можно.

– Понимаю, – кивнул Фокс. – Что ж, теперь авторскую версию можно считать окончательно доказанной.

– Да, – невесело согласился Аллейн. – Окончательно и бесповоротно. Кстати, как видите, Малмсли изобразил, что кончик кинжала торчит из-под левой груди убитой. И для пущей убедительности добавил алую струйку крови. Н-да, любопытная коллекция.

– А вот эта картина мне по-настоящему нравится, – с одобрением сказал Фокс.

Он остановился напротив мольберта Вальмы Сиклифф. На картине, написанной размашистыми и сочными мазками, была изображена подчеркнуто удлиненная обнаженная фигура. Художница использовала необычное сочетание синих и розовых тонов.

– Очень элегантно, – похвалил Фокс.

– Даже слишком, – пробормотал Аллейн. – Однако! Вы только взгляните сюда!

Вся написанная акварельными красками картина Фрэнсиса Ормерина была перечеркнута наискосок грязно-синей полосой, которая заканчивалась совершенно омерзительной кляксой. Произведение выглядело безнадежно испорченным.

– Похоже, тут что-то случилось.

– Судя по всему – да. Табурет перевернут. Вода в ведерке расплескана, а одна из кистей валяется на полу.

Аллейн подобрал кисть и провел ею по палитре. На светлом фоне появилось грязно-синее пятно.

– Должно быть, художник уже приготовился нанести на картину эту краску, когда его что-то настолько испугало, что рука резко дернулась и кисть мазнула по диагонали. Он вскочил, опрокинув табурет и толкнув столик. Бросил кисть на пол. Посмотрите, Фокс, – почти по всей студии видны следы беспорядка. Обратите внимание на груду кистей перед этим крупным холстом – это, наверное, картина Кэтти Босток – мне ее стиль знаком. Так вот, кисти эти явно брошены на палитру в суматохе. Ручки перепачканы краской. А теперь взгляните на эти тюбики с краской и кисти. Кто-то из студентов сначала уронил тюбик на пол, а затем наступил на него. Цепочка следов ведет прямо к подиуму. Следы, пожалуй, мужские – верно? Вон сколько натоптано, почти повсюду. А вот наша сюрреалистка, мисс Ли, перевернула бутылочку терпентина прямо на свой ящик с красками. Да и на рабочем столике иллюстратора царит полный хаос. Он положил мокрую кисть прямо на чистую рукопись. Да, сюда, пожалуй, можно приводить начинающих следователей, чтобы тренировались.

– Но нам весь этот беспорядок говорит лишь об одном, – заметил Фокс. – Что все они всполошились. Хотя по этому полотну я бы этого не сказал.

Он снова вернулся к картине Сиклифф и залюбовался ею.

– Вам, похоже, приглянулась манера мисс Сиклифф, – лукаво произнес Аллейн.

– Что? – встрепенулся Фокс, переводя взгляд на Аллейна. – Черт побери, сэр, как вы определили, чья это работа?

– Очень просто, Фокс. Это – единственное рабочее место, на котором царит полный порядок. Сами оцените – все абсолютно идеально. Аккуратный ящичек, кисти чисто вымыты, лежат рядом с палитрой, тряпочка тоже под рукой. Я предположил, что картина принадлежит мисс Сиклифф, потому что именно она находилась рядом с натурщицей в момент ее смерти. Я не вижу причин, по которым общий беспорядок должен был затронуть вещи мисс Сиклифф. Строго говоря, именно она убила мисс Глюк. Она ведь опустила обнаженное тело натурщицы на острие кинжала. Конечно, если мисс Сиклифф не убийца, вспоминать ей об этом несладко. Да, скорее всего полотно принадлежит ее кисти.

– Что ж, босс, в логических построениях вам не откажешь. Ох, вот уж где настоящий бардак! – Фокс склонился над раскрытым ящиком Уотта Хэчетта. Там в полном беспорядке были свалены начатые и почти пустые тюбики масляных красок; многие – без крышечек. Лоточки и кисти были залиты клейкой желеобразной массой, к которой прилипал всякий мусор. Окурки, спички, кусочки угля перемешались с обрывками листьев, сломанными веточками и чудовищно грязными тряпками.