Сразу же после полета Шепарда Джеймс Уэбб воспользовался достигнутым успехом, чтобы укрепить позиции своего космического агентства. Его советники по бюджету рекомендовали ему как можно сильнее занизить ориентировочную стоимость лунного проекта, если он стремится получить санкцию президента, однако Уэбб, устроив едва ли не самый талантливый блеф, когда-либо затевавшийся госслужащими США, удвоил оценочную стоимость и совершенно с невозмутимым выражением лица представил ее Кеннеди. Речь шла о колоссальной сумме — больше 20 миллиардов (притом в долларах 60-х годов), которые предполагалось потратить в ближайшие восемь лет.
Ошеломленный этими цифрами, Кеннеди все-таки решил поддержать проект «Аполлон». В своей исторической речи перед конгрессом 25 мая 1961 года он заявил: «Я уверен: наша страна должна посвятить себя достижению этой цели — еще до конца нынешнего десятилетия высадить человека на Луну и благополучно вернуть его обратно на Землю. Никакой другой космический проект в это время не будет более впечатляющим для человечества и более важным для исследований космоса с точки зрения долгосрочной перспективы и никакой другой проект не будет столь же трудным и дорогостоящим».
Между тем Уэбб и Джонсон, хитроумные политики-южане, начали плести сложную и разветвленную сеть: обещали фирмам аэрокосмические контракты, разрабатывали планы строительства, сулили политическое покровительство, и все это — чтобы заручиться финансовой поддержкой «Аполлона» в сорока штатах. За четыре года затраты НАСА составили пять процентов от годового федерального бюджета страны и привлекли свыше 250 тысяч сотрудников, от Тихого океана до Атлантики. Уэбб довольно замечал, что в этой финансовой игре они добились для себя «административной скидки». В основе процветания современного НАСА — тогдашняя убежденность Уэбба в том, что агентство просто обязано использовать этот, представившийся ему шанс, дабы утвердиться в качестве постоянной составляющей американской жизни, пока не угасло всеобщее увлечение космосом. За последующие десятилетия ни один президент не оказывал НАСА такой поддержки, как Кеннеди, никто не был готов тратить на космос столько денег4.
И все это случилось благодаря тому, что Алан Шепард полетел всего через 23 дня после Гагарина. Джон Логсдон дает удивительную поправку: «Полет, который Шепард совершил 5 мая 1961 года, через каких-то три недели после Гагарина, должен был осуществиться в марте. При пробном запуске „Меркьюри“ 31 января в небо поднялся шимпанзе Хэм, однако тормозные ракеты сработали слишком поздно, и Хэм опустился [на 210 километров] южнее заданного района приводнения. Его спасение заняло несколько часов, и он был очень этим недоволен, как вы понимаете. Техническая проблема оказалась довольно простой, ее очень легко было устранить, но пришлось провести еще одно испытание „Меркьюри“, прежде чем отправить в нем человека. Возникает любопытный вопрос: а если бы вторым оказался Гагарин? Думаю, история повернулась бы совсем по-другому».
Но Гагарин стал первым, и американская реакция была неизбежна, особенно если учесть энергичность президента США. Логсдон говорит: «Считалось, что это не успех Советов, а провал Америки. Думаю, речь шла не только об отклике Кеннеди на общественное мнение [относительно Гагарина]. Полагаю, оказались задеты его личные чувства. В нем всегда очень сильно проявлялась вечная потребность быть первым, дух соперничества… Видимо, он искал возможность показать, что он настоящий лидер, и предпринять какие-то смелые действия».
Хьюго Янг, журналист газеты «London Times», в 1969 году отмечал нечто похожее: «Отклик Кеннеди явил нам в первую очередь человека, патологически страдающего от поражения. Триумф Гагарина безжалостно высмеял идею динамизма, которую президент предложил американскому народу. Следовало отомстить — не только за страну, но и почти в такой же степени за себя самого»5.
Джером Уиснер, советник по науке, покорился неизбежному, хотя по-прежнему не видел смысла транжирить такие чудовищные суммы на проект «Аполлон». Он утихомирил совесть, вытребовав у Кеннеди обещание. «Я попросил, чтобы он по крайней мере никогда не говорил публично, что посадка на Луне — научный эксперимент. Он сдержал слово»6.
Запад быстро увлекся Космической гонкой, чем очень развеселил космонавта Германа Титова и его друзей. «О какой гонке они толкуют? Никакой гонки нет, потому что мы, русские, и так уже впереди планеты всей».
Хрущев и Политбюро не сразу ответили на речь Кеннеди собственной лунной программой. Вместо этого Хрущев настаивал, чтобы Королев в кратчайшие сроки произвел несколько «впечатляющих» запусков ракет в надежде деморализовать американцев с их космическим проектом, пока тот не зашел слишком далеко и не стал совершенно неудержимым. Конечно же в долгосрочной перспективе советская экономика не могла тягаться с невообразимым американским бюджетом «Аполлона». Однако пока Королев продолжал выдавать результаты со своим «Востоком» и ракетой Р-7, приспособленной для мирных целей, он мог рассчитывать на поддержку космического проекта со стороны Кремля.
НАСА в тот период также временно полагалось на «конверсионные» военные ракеты-носители, а не на ускорители, специально сделанные для космических целей. 21 июля 1961 года астронавт Вирджил Гриссом по прозвищу Гас тоже пролетел по суборбитальной дуге в капсуле «Меркьюри», приводимой в движение баллистической ракетой «Редстоун», и достиг высоты 190 километров. Полет чуть было не закончился катастрофой, когда небольшую крышку люка его капсулы отстрелило вскоре после приводнения. Астронавт выбрался из залитого водой аппарата без шлема, и вода полилась ему за шиворот, внутрь скафандра. Он пытался подать сигнал приближавшимся спасательным вертолетам, но с изумлением увидел, как они спокойно пролетают над капсулой и совсем не спешат ему на помощь. Оказывается, вертолетчики думали, что Гриссом их радостно приветствует. Не обращая на него совершенно никакого внимания, они сосредоточились на том, чтобы извлечь капсулу из волн, прежде чем она уйдет в глубину, но она так отяжелела от воды, что грозила утянуть за собой вертолет. В конце концов Гриссома выручили, а его аппарат отправился на дно Атлантического океана. В сообщениях для прессы НАСА старательно завуалировало тот факт, что астронавт чуть не погиб в море, и превозносило экспедицию Гриссома как почти полный успех.
6 августа с Байконура стартовал Герман Титов. Он совершил 17 витков вокруг Земли на борту второго пилотируемого «Востока», проведя в небе 24 часа, причем некоторое время управляя кораблем вручную. «Когда я полетел, — вспоминал Титов, — моя жена [Тамара] пошла в лес за грибами. Было воскресенье, и она специально решила удрать от журналистов с их настырными вопросами». В полете Титова очень сильно тошнило, вышла из строя система обогрева кабины, так что он чуть не погиб от холода, к тому же тормозящее устройство отделилось не до конца, что его несколько встревожило («Я подумал: может, оно мне и правда еще понадобится, а?»). Катапультирование и посадка в Саратовской области также оказались небезопасными: «На парашюте я пролетел метров пятьдесят над железной дорогой и думал, что вот-вот врежусь в поезд, который как раз проходил внизу. А потом, метрах в пяти над землей, меня развернуло порывом ветра, так что я двигался спиной, когда упал на землю, и три раза перевернулся. Ветер был сильный, он опять подхватил купол, и меня поволокло по земле. Когда я открыл шлем, краем стекла зачерпнул чернозема. В тот год саратовские колхозники хорошо вспахали свои поля — если б не они, посадка у меня была бы еще жестче».
Поезд со скрежетом остановился, из него выскочила небольшая кучка людей, кинулась к Титову. По его словам, он тогда пребывал не в самом радужном настроении. «Я им сказал: „Ну чего уставились? Помогите скафандр снять. Я очень устал“. Планировалось, что у меня будет с собой свежий легкий комбинезон, чтобы переодеться, но, как всегда, его кто-то забыл уложить в мой аварийный запас».
