Активизировались и противники Рэнд, ведь задеты были многие кумиры толпы. Обнаружились и слабости ее позиции. Действительно, обличая власть коммунизма над душой человека и настаивая на либертарианских идеалах полной независимости личности от государства, Рэнд одновременно поддерживала это государство в его довольно несимпатичной для большинства интеллектуалов форме. Возмущенный Чарльз Чаплин покинул Америку. «Хорошо, — говорили американцы, — может, Рэнд и неплохая писательница, но стоит ли она великого Чарли?»

Слабы были и принципы, на которых держался «внутренний круг» писательницы — круг близких к ней людей. Ее муж, преуспевающий художник Фрэнк О’Коннор, с которым они прожили 50 лет, преклонялся перед женой, заранее простив ей многочисленные измены. В полном соответствии со своей этической программой эти люди были личными друзьями, а то и любовниками Рэнд или женами этих любовников — ведь всякие идейные связи между членами коллектива принципиально отрицались!

Стоило разорваться этой единственной хрупкой нити, и бывшие «друзья» начинали «катить бочки» друг на друга и превращались в заурядных интриганов. Таким образом, к середине 60-х годов движение объективистов, отметив двадцатилетие (предтечи 20-х годов не в счет), стадо хиреть. Впрочем, очень мало общественных движений переживало этот критический возраст, только их участники предпочитали помалкивать по принципиальным вопросам, в то время как объективисты ни в коем случае не замолкали. Объективист Nq2, Н. Бранден был обвинен Рэнд в том, что он наживается на ее имени. В свою очередь он заявил, что она «одержима похотью к нему», что на нем лежало обязательство проводить с ней ночь в неделю, которое он не в силах больше исполнять. Ко времени смерти писательницы в 1982 г. об объективистах уже редко вспоминали всерьез, а все больше с ухмылкой, хотя Рэнд и продолжала издавать свои работы и много выступала публично.

Однако сейчас движение переживает новый подъем. Общий тираж книг Рэнд как художественных, так и публицистических уже превысил 30 млн, а сейчас к ним добавились еще и русские издания — почти все книги Рэнд уже переведены на русский язык. Ее творчество интенсивно изучается в бесчисленных университетах, о нем читаются специальные курсы, пишутся курсовые работы. Она попала в число самых читаемых писателей США, ведь ее можно читать, и не разделяя ее взглядов, а просто следя за фабулой.

Пора уже объединить наш рассказ в одно целое, ибо, как читатель уже понял, ленинградская студентка Алиса Розенбаум и популярная американская писательница Эйн Рэнд — это одно и то же лицо. В конце 1925 г. Алиса добилась визы для посещения родственников в США и навсегда покинула Россию. Она приняла финское имя и английскую фамилию в форме названия своей пишущей машинки. Родители Рэнд не получили разрешения на отъезд к невозвращенке и умерли в ленинградскую блокаду.

Еще неважно владея английским языком, она уже бегала (с переменным успехом!) по студиям и редакциям большого Лос-Анжелеса, пристраивая свои романы, повести и сценарии. Успех дался ей не сразу: повесть «Заложники красных» редакторы сочли неубедительным вымыслом. Даже после событий 1937 г. первый роман «Мы, живые» был назван преувеличенным и к тому же чересчур интеллектуальным. Рассказы писательницы изданы впервые посмертно. Единственный повторяющийся мотив в ее произведениях — комплекс «тоски», женщина, отдающаяся нелюбимому, чтобы помочь возлюбленному.

Любопытно, что в дальнейшем она как бы забыла о своем русском происхождении, в ее более поздних романах почти нет русских мотивов. Писателю-эмигранту, даже если он хорошо владеет языком, сделать такое очень трудно. Вспомним Набокова: русские персонажи обильно заселяют не только русские, но и американские его романы. Даже в «Лолите» новый муж бывшей жены главного героя оказывается русским полковником, белоэмигрантом, хотя для сюжета это было совершенно необязательно. У Рэнд таких персонажей нет.

Атеизм писательницы в разные годы был разной силы и разной направленности, но присутствовал неизменно. Это была единственная черта советского воспитания, которую она усвоила. Но и он больше отдавал рационализмом Бертрана Рассела, чем марксизмом. Коммунизм, в соответствии с классификацией Рассела — Рэнд, является разновидностью религии.

В 70-х годах в США приехала из Ленинграда Нора, любимая младшая сестра Рэнд. Сестры не виделись почти полвека и их сильно развело в разные стороны. Нора была настоящим интеллигентным «совком». Когда в такси Эйн задавала рискованный вопрос, Нора делала страшные глаза и показывала ими на водителя. Она читала по-английски, но к романам Алисы проявила полное пренебрежение, зато старалась купить и прочесть книги Солженицына. Рэнд же не переносила духа этого писателя за его приверженность религии и даже за «теократизм».

Вообще атеизм — это единственная черта советского воспитания, усвоенная Рэнд. Между тем дело обстоит очень непросто. Более того, нам представляется, что разновидностью религии является и сам объективизм. Основной секрет популярности Рэнд, неслабеющего интереса к ее творчеству, кроется в американском спросе на религиозность, еретическую в своей основе. Рэнд как нельзя лучше отвечала на этот запрос, ибо настаивала на обожествлении всякого истинно творческого человека, т. е. в конечном счете себя самой.

Интересна и история создания итальянского фильма по роману «Мы, живые», но она лишь косвенно связана с самой Эйн Рэнд и потому здесь не затрагивается.

Если бы не эта строчка из стихотворения В. Маяковского «Товарищу Нетте, пароходу и человеку», имя Романа Якобсона не было бы известно почти никому, кроме узких специалистов. И советская энциклопедия пришла бы ему на помощь только в 70-е годы, раньше он и в ней не значился. А так, неведомо зачем этот американский лингвист застрял в памяти у всех, окончивших школу до 1990 г. в СССР хотя бы на тройки. Уж больно резал слух этот «Ромка».

Между тем это был не только глубокий знаток, но и собственноручный создатель всей современной лингвистики, часто в содружестве с другими учеными и не очень учеными. В течение 40 лет Роман Якобсон доминировал в мировой лингвистике, пожалуй, в несколько большей степени, чем Эйнштейн в физике. Хотя его называли «Эйнштейном лингвистики», а Эйнштейна «Якобсоном физики» никто не называл — по закону субординации наук лингвистика физике не ровня. По другим оценкам, роль Якобсона в мировой лингвистике гораздо скромнее — не будем спорить.

Будучи профессором Гарвардского университета и одновременно Массачусетского политехнического института, которые находятся рядом в уютном, но затхлом от плюща районе Бостона, перехватившем у Англии славное имя Кембридж и умножившем его славу, он создал международный центр языкознания. Этот центр скреплялся только именем Якобсона и включал сотни формальных и неформальных сотрудников. Известно, что американцы часто в упор не замечают иностранных коллег, хотя бы их труды были трижды переведены и изданы здесь. Но стоит им оседлать иностранного научного авторитета и запустить его рысью по бесконечным научным прериям, как уже нет удержу от бесконечных цитирований, пересказов, развитий, обобщений, а подчас и эпигонских поделок. Р. Якобсон принадлежит к этому последнему типу; он получил столько видов научного почитания, что их хватило бы с лихвой на целые отделы советской Академии наук и крупные отраслевые НИИ, деятельность которых не имеет ни малейшего упоминания в работах американских ученых.