Нетрудно сообразить, что война обошла нас обоих стороной. Мы были слишком юны, чтобы принять в ней участие, и пока мир сражался, наживали капитал. А когда мир стал зализывать раны и искать новые пути развития, мы уже уверенно стояли на ногах и оказались на гребне волны. Торгашеский подход? Нет. Просто, когда война началась, мы были мальчиками и стали чуть старше мальчиков, когда она закончилась.

Однако сейчас, восемь лет спустя…

Мы были, или воспринимали себя, созданиями сложными в достаточно безыскусном обществе, а такие люди всегда составляют незначительную его часть; и это еще больше притягивало нас друг к другу. Но даже с учетом всего вышесказанного, мы составляли странную компанию. По крайней мере, внешне, на поверхности. О, не сомневаюсь, наши характеры, побуждения и амбиции были схожи, но физически мы были диаметрально противоположны. Дэвид — смуглый, интересный, хорошо сложенный, я — коренастый, рыжеватый и почти мертвенно-бледный. Больным я не был, но рядом с Дэвидом Паркером выглядел именно так!

Итак, тем днем, когда первый ни с чем вроде бы не связанный фрагмент явил себя, а именно, в сентябрьскую пятницу 53-го года — всего за несколько дней до Воздвижения, иногда называемого в той местности праздником Креста Господня, а иногда и гораздо более древним названием — мы встретились в баре, возвышающемся над морем на старом мысу Хартлипул. Во время своих встреч мы обычно старались не говорить о делах, но иногда реальность почти насильно вторгалась в течение беседы. Это был как раз такой случай.

Я не заметил Джеки Фостера, стоящего у входа в бар, однако он уж точно разглядел меня. Фостер был бригадиром, в подчинении у которого находился небольшой парк грузовиков для сбора выброшенного морем угля, совладельцем которого был я. В это время он должен был заниматься своим делом и уж никак не околачиваться в баре. Видимо, он счел разумным подойти и объяснить свое присутствие здесь, на тот случай, если я все же заметил его. И он сделал это с помощью одного-единственного слова.

— Келп? — с недоумением переспросил Дэвид.

Я посчитал своим долгом дать ему объяснения.

— Морская водоросль, — сказал я. — Во время сильного прилива ее толстыми слоями выбрасывает на берег. Но, — я перевел взгляд на Фостера, — мне не приходилось слышать, чтобы это мешало собирать уголь.

Неловко переминаясь с ноги на ногу, Фостер снял кепку и почесал голову.

— Ох, так плохо бывает редко, но раз или два случалось прежде. Она налипает к колесам грузовиков, и они проскальзывают. Чертовски буксуют! И воняет, словно смерть. Покрывает весь берег не меньше фута толщиной отсюда до Сандерленда!

— Келп, — задумчиво повторил Дэвид. — Это не те водоросли, которые некоторые собирают и варят из них суп?

Фостер наморщил нос.

— Голодный съест что угодно, мистер Паркер, но даже они не едят эту дрянь. Мы называем ее «глубоководный келп». Обычное дело для этого времени года — праздник Креста Господня или около того. Как правило, она держится с неделю, пока прилив не смоет ее или она не сгниет.

Видя, что Дэвид слушает с интересом, Фостер продолжил:

— Странная штука, этот «келп». В смысле, ее не найдешь ни в одной книге про водоросли. Парнем я был помешан на природе. Собирал птичьи яйца, споры съедобных грибов и поганок, засушивал в книгах цветы и листья… весь этот бред… но ни в одной книге никогда не читал о «глубоководном келпе». — Он снова перевел взгляд на меня. — Как бы то ни было, босс, на берегу столько этой дряни, что лучше держать грузовики подальше от нее. Они, конечно, могут ехать рядом, по песку, но за этими водорослями все равно никакого угля не увидишь. Ну, я и послал их на юг, в Ситон-Карев. Там побережье чистое, я слышал. Угля не шибко много, но все лучше, чем ничего.

К этому времени мы с моим другом почти закончили трапезу. Фостер направился к выходу, а я предложил Дэвиду:

— Давай опрокинем по рюмочке, поднимемся на старый волнолом и сами глянем, что к чему.

— Согласен! — сразу же откликнулся Дэвид. — Мне стало любопытно.

Фостер услышал и повернулся к нам, озабоченно качая головой.

— Дело ваше, господа, но вам это не понравится. Воняет же! Жуть! Некоторые детишки целыми днями играют на берегу, но сейчас вы их там не найдете. Мерзкая водоросль, лежит себе и гниет!

Как бы то ни было, мы пошли взглянуть на обстановку собственными глазами, и если бы я усомнился в словах Фостера, то был бы несправедлив к нему. Водоросли и впрямь были жуткие, и, действительно, они воняли. Мне уже доводилось их видеть, всегда в это время года, но не в таком количестве. Может, повлияло то, что предыдущей ночью в шахтах были взрывы? Так, по крайней мере, мне казалось. У Дэвида, однако, вопросы оставались.

— «Глубоководный келп», — пробормотал он, стоя на облепленных водорослями скалах; его волосы вздымал соленый, зловонный ветер с моря. — Не понимаю.

— Чего не понимаешь?

— Ну, если эти водоросли приносит с глубины, в смысле, с по-настоящему глубоких слоев, тогда какой же требуется выброс, чтобы выкинуть их на побережье. Тут, наверно, тысячи и тысячи тонн! Отсюда до самого Сандерленда? Это же целых двадцать миль!

Я пожал плечами.

— Берег очистится, как и говорил Фостер. День-другой, вот и все. И он прав: под таким толстым слоем водорослей уголь не разглядишь.

— А откуда берется этот уголь?

— Оттуда же, откуда и водоросли, — ответил я. — В основном. Пойдем, сам посмотришь.

Я спустился к узкой полоске песка между валами «глубоководного келпа», нашел и подобрал два небольших, размером с кулак, обкатанных океаном камня. Стукнул ими друг о друга, и они разбились. Внутри один камень был однородно серо-коричневым, зато второй черным и блестящим, с прекрасно выраженными слоями — чистый уголь.

— Я не заметил бы разницы, — сказал Дэвид.

— И я тоже! — усмехнулся я. — Однако собиратели выброшенного морем угля редко ошибаются. По их словам, где-то там есть открытая трещина. — Я кивнул на море. — Ничего удивительного, учитывая, что все это графство продырявлено шахтами. Лично я считаю, что этот уголь просто вымывает из отвалов, куда выбрасывают осколки, которые на экранах выглядят как негодные. Уголь легкий, вот его и смывает на берег. Камни тяжелее, их уносит на глубину.

— Жаль, в таком случае, — сказал Дэвид. — Я имею в виду, жаль, что сейчас нельзя собирать уголь.

— А?

— Ну, если в море есть открытая трещина, уголь вместе с «келпом» выносит на берег. Наверно, под слоем водорослей тонны угля только и ждут, чтобы их подобрали!

Я нахмурился.

— Может, ты и прав. Хотя… беспокоиться не о чем. Когда водорослей не станет, уголь останется здесь. — Я подмигнул ему. — Уголь ведь не гниет, верно?

Не слушая меня, он опустился на колени и поднял жгут отвратительных водорослей — тяжелый, чешуйчатый, белый в стебле и темно-зеленый в листве. Гибрид, мясистый на вид, больше похожий на животное, чем на растение. Повсюду пузыри, размером с большой палец. Дэвид вырвал плеть, с отвращением заворчал и встал.

— Господи! — воскликнул он, зажимая нос. И снова: — Господи!

Я засмеялся, и мы зашагали к ступенькам старого волнолома.

Да, так оно и было: фрагмент, случайное, ни с чем не связанное событие. Даже не очень интересное. Один из периодически возникающих капризов Природы, ни на что всерьез не влияющий. Предположительно…

Кажется, вскоре после эпизода с «глубоководным келпом» у Дэвида возникли свадебные планы. Я, конечно, знал, что у него есть девушка — Джун Андерсон, дочь адвоката из Сандерленда, славящегося самыми хорошенькими девушками в стране. Я встречался с ней и находил совершенно очаровательной, но как-то не отдавал себе отчета в том, что дело зашло настолько далеко.

Ну, тогда казалось, что это продолжается не так уж долго, и теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что на самом деле этот период был совсем короток — фактически, одно лето. Возможно, этот отрезок времени для меня сократился еще и под воздействием того, с какой внезапностью их планы достигли кульминации. События резко ускорились, когда самым неожиданным и любопытным образом освободилась ферма Кетлторп, большое хозяйство на окраине долины Кетлторп.