— Дядя, — выпалил он, — может, ты сумеешь мне помочь. Во имя всего святого, мне действительно нужна помощь! Я просто не могу понять… или не хочу. Это неестественно. Нет, просто невозможно, и, тем не менее, оно…

Он растерянно покачал головой.

— Вот как? — спросил я. — Что именно невозможно, Мэтью?

Несколько мгновений он молчал, затем сказал:

— Оно… это растение! Оно просто не имеет права существовать. Ни одно из них. Сначала я решил, что, возможно, ошибся, но потом проверил и перепроверил несколько раз — и понял, что я прав. Они просто не могут этого делать!

— Кто «они», — терпеливо спросил я, — и чего они «не могут делать»?

— Растения, — раздраженно сказал он. — Они не могут размножаться! Или, если и могут, то я понятия не имею, каким образом. И это еще не все. Пытаясь их классифицировать, я стал делать такое, за что меня посадили бы за решетку, узнай об этом кто-либо из обычных ботаников. Да что там, я даже не могу с уверенностью сказать, что это растения. Собственно, я почти уверен, что они ими не являются. И из этого следует кое-что еще…

Наклонившись вперед на стуле, он уставился на меня.

— Решив, что они не являются растениями, я подумал, что, возможно, они могут быть какими-то загадочными видами животных — подобно морским животным, которых долгое время принимали за растения, анемоны и тому подобное. Я все проверил, и… ничего подобного не существует. У меня тут целая библиотека, — он кивнул в сторону комнаты наверху, — но я не нашел там ничего подходящего.

— То есть ты оказался в полном тупике, — сказал я. — Наверняка ты где-то ошибся? Очевидно, что, чем бы они ни были, они должны быть либо растениями, либо животными. Обратись к мнению специалистов.

— Ни за что! По крайней мере, пока не проведу новые исследования сам, — воскликнул Мэтью. — Это же фантастика — новая форма жизни! Извини, дядя, но мне нужно возвращаться к работе. Мне еще столь многое надо понять…

Неожиданно он замолчал, словно ему стало не по себе.

— Особенно мне нужно разобраться в их клеточной структуре. Она просто поразительна. Как ее можно объяснить? Структура их клеток почти… почти человеческая!

С этими словами он поспешно выбежал из моего кабинета.

Я улыбнулся себе под нос. Молодым все кажется фантастическим. Мэтью, конечно же, где-то ошибся, ибо, если эти создания не были ни растениями, ни животными, то чем, во имя всего святого, они являлись?

На следующее утро началось нечто жуткое, проявившееся сначала в виде маленьких зеленоватых пятен слоистой слизи, проступивших на руках и груди Мэтью. Вначале пятен этих было немного, но они отказывались исчезать под воздействием антисептиков или недавно появившихся противогрибковых кремов, и в течение дня тошнотворная зеленая плесень распространилась по всему телу юноши, так что мне пришлось уложить его в постель.

Я делал все возможное, чтобы успокоить его и утешить, а ближе к вечеру повесил на дверях моей приемной записку, извещавшую моих пациентов, к счастью, немногочисленных и с достаточно тривиальными жалобами, что по причине изменения рабочего графика я буду отвечать лишь на крайне срочные вызовы. К этому я добавил адрес своего друга в Хоуторпе, врача-консультанта, которому я рассказал правдоподобную историю о моих изменившихся планах и который охотно согласился принять любого из моих пациентов, кому потребовалась бы помощь.

Завершив дела, я попытался понять причину кошмара, обрушившегося на моего племянника, но мне это так и не удалось ввиду абсолютно чуждой его природы. Единственные симптомы, о которых я мог сказать со всей определенностью, заключались в том, что Мэтью почти ничего не ел со времени своего приключения в расщелине, не видел я также и того, чтобы он что-либо пил, и, тем не менее, он не проявлял никаких признаков голода. Тогда я еще этого не знал, но с его телом происходила некая метаморфоза, пока что не требовавшая пищи. Способ питания становился другим…

Полностью сбитый с толку, отчаянно пытаясь понять чудовищное превращение, происходящее с Мэтью, я проработал всю ночь и часть следующего утра, и, поняв, что скорость проявления симптомов угрожающе возрастает, предложил позвать специалиста. Худшего я не мог придумать. Мэтью начал кричать, что никто не в силах ему помочь и что «никто больше не должен узнать об этих существах из пещеры!». Он явно считал, что болезнь его родом именно оттуда, что он отравился, съев одно из тех растений, — и, честно говоря, я вряд бы стал с этим спорить.

Всхлипывая и рыдая, он заявил, что скоро перестанет быть для меня обузой, и взял с меня обещание, что я никому не расскажу о том, что с ним случилось, и не приведу никого, чтобы его осмотреть. Думаю, я понял, что он имел в виду, утверждая, что перестанет быть обузой; ни в одном из своих справочников я не нашел ничего похожего на болезнь моего племянника, лишь проказа чем-то на нее походила, но проказа не развивалась со столь фантастической скоростью. Я невольно подсчитал, что болезнь Мэтью убьет его в течение двух недель, и потому соглашался с каждой его просьбой.

На следующую ночь, выйдя из дома ради глотка свежего воздуха, в котором я крайне нуждался, я сумел поймать Джинджера, моего кота. С тех пор, как Мэтью вернулся со своей затянувшейся прогулки, Джинджер отказывался заходить в дом, предпочитая часами сидеть на крыльце, то и дело жутко завывая. Я принес его домой и оставил внизу вместе с миской молока. На следующее утро, кажется, четвертое с того времени, как начался кошмар, я обнаружил окоченевшее тельце Джинджера на полу кладовой. Стекло в одном из маленьких окон треснуло — видимо, несчастное перепуганное животное отчаянно пыталось сбежать. Но от чего? Животные могут чувствовать то, что недоступно тупому человеческому разуму. И то, что почувствовал Джинджер, напугало его до смерти.

Другие животные тоже чувствовали в окрестностях моего дома нечто странное, особенно собаки, и не осмеливались к нему приближаться. Даже мой пони, привязанный в теплой пристройке позади дома, нервно приплясывал в стойле в течение всех этих долгих ночей…

Тем же утром, когда я нашел Джинджера мертвым, я осторожно откинул одеяло со спящего Мэтью, и, хотя я врач, и мне приходилось сталкиваться со всевозможными болезнями, я в ужасе попятился, увидев то, что лежало на кровати. Три часа спустя, около одиннадцати утра, считая, что сделал все возможное, я убрал свои инструменты. Мне пришлось поработать хирургическими тампонами и скребками, губками и кислотами, и тело моего племянника под повязками выглядело не лучшим образом. Но, по крайней мере, теперь оно было чистым — на какое-то время.

Когда прошло действие обезболивающего и Мэтью проснулся, он сумел, несмотря на мучившую его боль, рассказать мне про свое новое сновидение. Ему снилось, будто он находится в каком-то туманном месте, где слышался лишь голос, постоянно повторявший фразу на чужом языке, который каким-то образом был ему понятен.

«Ты не должен с ними общаться, не должен их знать, не должен ходить среди них или рядом с ними…» — говорил голос, пугая Мэтью до глубины души.

Оставшуюся часть дня мы оба проспали, полностью обессилев, и я проснулся лишь ближе к вечеру, разбуженный криками Мэтью. Ему снился очередной кошмар, и я внимательно вслушивался, сидя рядом с его постелью, на случай, если он вдруг скажет нечто новое, способное пролить свет на случившееся с ним. Возможно, разбуди я его тогда, я бы спас его разум, но сейчас я рад, что не стал ничего делать, просто сидел и слушал его бормотание во сне. Мне казалось, что лучше, если он будет спать; какие бы сны ему ни снились, вряд ли они могли оказаться хуже, чем реальность.

Меня потряс до глубины души ядовитый запах, исходивший от его беспокойно вздрагивавшего тела, ибо всего несколько часов назад я полностью очистил его от любых следов ужасной болезни. Я надеялся, что мое хирургическое вмешательство остановит ее быстрое распространение, но, судя по запаху, было ясно, что все мои усилия тщетны. Затем, прямо на моих глазах. Мэтью начал корчиться и безумно бормотать.