Прошло два дня.

Базиль успел окончательно утвердиться в мысли, что искусство требует жертв, как и сама жизнь. Случай с задавленным способствовал укреплению этой мысли. По правде сказать, ему было жалко беднягу, лежавшего с раздавленной грудью в своей пропотевшей, как у всех у них, рубахе. «Но кто сказал, что поступь искусства легка? — думал Базиль. — Архитектура для своего воплощения нуждается в непосредственной тяжести материала, требует камня, а камень давит людей. Таков закон архитектурного искусства, и я готов ему подчиниться».

Через два дня вернулся Шихин. Базиль не успел сказать ему и двух слов: Шихин, лишь только приехав, принялся с лихорадочной спешкой готовиться к приему важных гостей. В самое ближайшее время, может быть завтра, на остров должен прибыть господин главный архитектор в почетной компании с прусским генералом, пожелавшим взглянуть на редкое зрелище.

Кроме того, что нужно было все приготовить к ревизии, Шихин хотел поразить гостей неожиданным эффектом: откалываемый монолит должен был отвалиться от скалы в присутствии гостей, ни раньше, ни позже! А для того надлежало расширить трещину возможно больше, но до известного предела.

Базиль был посвящен в приготовления. Он волновался, сомневаясь в успехе затеи, не зная, как можно предугадать разлом.

Впрочем, не желая встречаться с Монфераном, он не собирался присутствовать при торжестве. Он все еще был в обиде, а по правде сказать, и завидовал — его брала досада, что Монферан живет в созданной им самим для себя эпохе исступленного титанического величия, о которой мечтал Базиль. Этот человек заставляет многие сотни и тысячи рабочих людей ломать и ворочать каменные горы для удовлетворения своей честолюбивой фантазии. Базиль был уверен, что полнощекий француз обуреваем манией величия.

По приезде Шихина работа шла день и ночь, с трехчасовым перерывом на самое темное время белой финской ночи. Наутро всех здешних рабочих перевели во вторую каменоломню, расположенную на дальней оконечности острова: там они станут продолжать работать, там сегодня менее ответственный участок, а сюда перевели оттуда свежие силы, попросту говоря — выспавшихся людей.

Было все приготовлено к разлому: клинья забиты как только возможно глубоко, меж клиньев, в ту же щель, вставлены длинные прочные рычаги, к рычагам прикреплены канаты, тянущиеся к шпилям. В решительный момент шпили начнут действовать, — их с силой завертят люди, — канаты натянутся, рычаги напрягутся, кувалды ударят по клиньям в последний раз, порода застонет — и расколется.

Монферан прибыл в десять часов утра на пароходе, принадлежавшем Берду. Мистер Чарльз Берд, выходец из Англии, был владельцем большого механического и литейного завода в Петербурге и основателем первого пароходства на Неве. Первый пароход его представлял пока диковинку для Петербурга, но этим же летом комиссия по построению Исаакиевского собора наняла у Берда другой его, новый небольшой пароход для буксирования барж с колоннами.

Мистер Берд с супругой и дочерьми, Монферан с женой, приближенными и строительными помощниками и прусский генерал со свитой вышли на берег, представляя в своем лице три нации, а также три отрасли современного производства: металлическую промышленность, строительное искусство и военное дело. Жена и две дочери мистера Берда являли со своей стороны румяные образцы шотландского здоровья.

Впрочем, Базиль не разглядывал все это важное шествие, он ушел в глубь острова, хотя ему было и жаль лишать себя предстоящего зрелища.

Базиль вернулся после полудня, предполагая, что все уже кончено. Действительно, все увенчалось полным успехом. Узкий и длинный обломок скалы, обещавший со временем превратиться в блистательную колонну исаакиевского портика, уж лежал, отваленный на заранее подсунутые бревна. По этим бревнам его перекатят люди, куда захотят. Не беда, что кого-то задавит при этом, все-таки люди поступят по-своему.

Базиль изменил своему прежнему намерению, он подошел к высокопоставленной группе. Он встал, с таким расчетом примостившись у скалы, чтобы ему было слышно и видно, а его бы не видели. Этак вышло, пожалуй, еще оскорбительнее для его гордости, — он будто подслушивал и подглядывал, — но почему-то об этом Базиль не подумал.

Беседа заканчивалась, общее восхищение было выражено всеми способами, какие только допускает светское приличие, и Монферан пожелал сказать в заключение:

— В древности для расколки камня применяли силу небольшого, но непременного расширения деревянных клиньев, обливаемых кипятком. Эти деревянные клинья были вбиты в отверстия, продолбленные в камне. Но я, — Монферан победоносно огляделся, интересничая перед дамами, — я предпочел этому испытанному, но крайне медленному средству физическую силу русского работника, природной сметливости, ловкости и разумному покорству которого я неоднократно отдавал должное.

Монферан еще раз победоносно поглядел туда и сюда, взбил петушиный кок.

Дамы захлопали в ладоши. Мужчины любезно их поддержали. Прусский генерал, натянуто улыбаясь, несколько раз приложил одну к другой свои блистательно белые перчатки, в которых, казалось, не было рук: настолько вялы и безжизненны были их движения.

В это время рабочие закричали «ура». Шихин удачно распорядился, догадавшись, что Монферан хвалил себя и попутно — русских рабочих.

Осмотрев в течение дня остальные работы, гости уехали к вечеру. Перед самым их отъездом специальнао для дам был устроен — под видом технического взрыва в каменоломне — фейерверк. Дам уверили, что каждый технический взрыв непременно сопровождается у них на острове блестящим фейерверком, и нарочно повели посмотреть на последствия якобы взрыва — на заранее разбросанные в каменоломне гранитные обломки.

Дамам понравилась веселая работа в каменоломнях.

Тотчас же после отъезда гостей Шихин подошел к Базилю и очень серьезно, даже с нахмуренными бровями, сказал:

— Хвалю, что не торчал перед глазами Монферана. Пока еще рановато. А потом, может, сам попрошу возле него тереться.

— Разве он… — начал было Базиль.

— Знаю, что хочешь сказать. О службе у него. Так я тебе скажу: об этом и не мечтай. Монферан получил все надлежащие сведения о тебе, так что не захочет взять. Знает, что из-за тебя с помещиком хлопот не оберешься. Да и без того бы не взял, заносчив он, брат.

— Я это знаю, — отвечал Базиль с деланным спокойствием.

— И хорошо, коли знаешь. А знаешь, так зачем ушел от Павла Сергеевича? Он ведь не прежний, приструнит тебя за побег. Бежал от него — на что надеялся?

Допрашивая, он пронзительно из-под рыжих бровей — смотрел на Базиля.

Не устранись его глаз, Базиль нашел в себе смелости прямо ответить:

— На вас надеялся.

Лицо Шихина сразу подобрело.

— Молодец, так и надо было ответить. Значит, поверил в мою заруку. Ну, раз уж ты такой молодец, так хочешь, молодец, у меня служить?

Почти выкрикнув последнюю фразу, Шихин снова уставился взглядом.

Предложение не было уж столь неожиданным, и Базиль не затруднился ответить.

— Да, — сказал он, — хочу. Но… — он захотел сразу все выяснить, — вы скажите, во-первых, в качестве кого мне служить, во-вторых, как вам удастся выручить меня от Павла Сергеевича?

Шихин посмеивался, очевидно, несколько удивленный решительностью ответа Базиля и деловитостью его вопросов.

— Ну-ну, молодец. Прежде скажу, как выручу, о другом-то дальше разговор будет. Очень просто выручу. Выкуплю, да и все тут.

— Что?! — Базиль не поверил ушам, да и возможно ли было поверить в такое счастье?

— И все тут, — подтвердил купец, похлопав себя по карману. — Мое почтение, за любезные денежки.

Базиль в радости не знал, что сказать.

— Вдруг не отпустит…

— Отпустит. У меня с ним свои дела. Да ему и надоело уж с тобой возиться, видит, что толку мало, а теперь уж и вовсе. Метода его для тебя самая неподходящая…