Потом снова потянулись обычные фронтовые будни, занятия, дежурства на «нейтралке» и в редкие погожие летние вечера даже волейбольные бои на кривой каменистой площадке.

В июле взвод получил приказ готовить разведку боем. Операцию намечалось провести силами второй стрелковой роты и взвода разведки на высоте Стог. Эта сопка на правом фланге имела сильную оборону с крытыми траншеями и множеством огневых точек.

Командира второй роты лейтенанта Горобца мы все хорошо знали, так как не раз пользовались его гостеприимством.

Это был высокий, крупного телосложения человек с большими натруженными руками. Немного наивный и добродушный, он пользовался всеобщей любовью солдат, и не только второй роты. Его уважали в полку как честного и добросовестного офицера, а солдаты любили, как отца, за чуткость и внимание. Родом лейтенант был из Белоруссии. В деревне под немцем у него остались мать, отец и два маленьких брата — и лейтенант становился порой задумчивым и невеселым. Командиром роты его назначили совсем недавно — до того он был взводным, — но Горобец в самое короткое время так подтянул роту, что она заняла одно из первых мест в полку по боевой и политической подготовке.

Разведка боем — дело сложное и дается нелегко, порой ценою значительных потерь. Если плохо подготовиться, то подразделение в таком бою может потерять и больше половины личного состава. Необходимо было тщательно изучить подходы к опорному пункту, а особенно пути отхода. Каждое отделение должно знать, куда отходить после того, как рота побывает в траншеях. Не дай бог, если отход превратится в бегство — тогда не избежать тяжелых потерь. Мы провели несколько дней и ночей перед обороной немцев, намечая пути, по которым пойдет рота.

Незадолго до начала операции меня неожиданно вызвал командир полка. У него в блиндаже сидел незнакомый мне лейтенант.

— Знакомьтесь, — сказал подполковник, — это новый командир вашего взвода. Вам, старшина, приказываю сдать взвод и немедленно отправиться в штаб дивизии.

Я стоял как потерянный, гадая, в чем дело.

— Для чего в штаб, товарищ подполковник?

— Там узнаете.

Сдача дел отняла меньше часа. Наш новый командир мне не понравился. Даже лицо его, крупное, мясистое, внушало антипатию. К тому же он сразу повел себя высокомерно: начал хвастаться, что окончил трехмесячное офицерское училище в Беломорске и что поставит в полку разведку как надо.

Мне захотелось на чем-нибудь подловить лейтенанта, сбить с него спесь. Но было не до того — я знал, что в дивизию по пустякам не вызывают, и побежал собираться. Надел свой армейский бушлат, забросил за спину вещевой мешок, взял автомат и отправился прощаться с ребятами. Они вызвались провожать и шли до самой реки, а Ваня Ромахин увязался до штаба дивизии, решив все-таки узнать, куда посылают его командира. Он успокоился и отбыл на Шпиль лишь после того, как взял с меня обещание — если пошлют на стоящее дело, то непременно захватить и его.

Начальник отдела разведки дивизии прежде всего приказал мне раздеваться и, вызвав связного, попросил принести чаю.

Выдержав паузу, капитан сказал:

— Слушай, Бородулин, тебе предстоит необычная прогулка.

— Какая?

— Понимаешь, это совсем не то, к чему ты привык.

— А какое все же задание? — настаивал я.

— Рейд в глубокий стратегический тыл противника с совершенно тихими полномочиями.

— Но это же знакомое дело, — я пытаюсь вызвать капитана на большую откровенность.

— Я ж говорю, это совсем не то, — чуть сердится капитан. — Ну, ладно. Думаю, что труса не сыграешь, не откажешься. Да, ты с парашютом прыгал?

— Прыгал.

— Тогда слушай. Полетите самолетом и прыгнете вот в этом районе.

Капитан достал карту и ткнул пальцем в точку.

Речь шла о задании, которое составляло большую военную и государственную тайну.

Через два дня приехали два армейских разведчика. Один из них — старший лейтенант — стал командиром группы. Вечером мы погрузились на самолет и поднялись в воздух, а минут через сорок выбросились над пустынными сопками.

Старший лейтенант приказал закопать парашюты и, сверившись по карте и компасу, повел на северо-запад.

Больше суток мы кружили по сопкам, пока, наконец, не обнаружили расположенный в лощине поселок. Это и была какая-то серьезная немецкая база, которую разыскивал старший лейтенант.

Три дня, замаскировавшись на вершине одной из сопок, мы сидели и наблюдали за всем, что делалось вокруг. На мой взгляд, на базе ничего не происходило — только заметил, что зона поселка усиленно охраняется. На четвертую ночь услышали далекий гул самолетов, стрельбу зениток, потом в концерт включились пулеметы, автоматы, минометы. Там, километрах в девяти от нас, шел бой. Он продолжался весь день.

Когда стрельба затихла, старший лейтенант сказал, что пора уходить.

Потом мы шли по тундре на восток. Припасы кончились, и последние дни все трое мы питались только ягодами и грибами, причем больше ягодами, потому что без соли ни вареные, ни сушеные боровики не шли даже голодный желудок.

К своим, усталые до беспамятства, голодные, оборванные мы выбрались на шестые сутки.

Я так и не узнал, в чем заключалась цель операции. Старший лейтенант доложил в дивизии, что задание выполнено, а мне сказали, что можно возвращаться в полк.

К этому времени подготовка разведки боем была закончена. Ее решили провести в последних числах августа.

Наш новый командир взвода после первого же выхода за передний край, в котором разведчики были замечены и подверглись обстрелу, больше траншей не покидал, чем сразу же подорвал свой авторитет. Чтобы быть командиром, надо уметь самому выполнять всякую черновую работу, иначе ты не командир.

Августовским вечером командир полка объявил приказ перед строем второй роты, на правом фланге которого стояли 18 разведчиков. Тут же были девчата-снайперы — им поручалось выносить раненых. Оказался а строю и мой старый знакомый Виктор Фомичев.

И вот произошла несколько глуповатая сценка, испортившая мне настроение. Мы вытянулись по команде «Смирно!», когда Фомичев, стоявший за спинами девчат, что-то сказал им такое, от чего они задвигались и начали перешептываться.

Подполковник, отдававший приказ, заметил это и оборвал речь.

Наступила такая тишина, что слышно было, как люди дышат.

Командир полка, подойдя к нам на правый фланг, властно приказал девушкам и Фомичеву покинуть строй.

— Не умеете вести себя, — раздраженно сказал он. — Отстраняю вас от операции.

Фомичев и девчата, не ждавшие такого оборота дела, растерянно вышли из строя и встали в сторону, как чужие.

И вот рота, отделение за отделением, стала выходить за бруствер. Она должна была обогнуть болотистую лощину и выйти к высоте Стог с фланга. Двенадцать разведчиков нашего взвода уходили с ротой, чтобы действовать в ее составе.

Пятеро остались. Они чуть позднее вместе со мной проберутся к опорному пункту немцев напрямик. Мы должны ворваться в немецкие траншеи первыми.

Подполковник Пасько сказал, что сам он останется в траншеях и обеспечит поддержку огнем. Потом подозвал меня, лейтенанта Горобца и назвал время артиллерийской подготовки и атаки — 5 часов утра. Я упросил командира разрешить Фомичеву идти с нами.

Настало время выходить. Витя Фомичев молча стоял в траншее, но весь его вид говорил, что парень вне себя от обиды. И тогда я, отдавая команду, первым называю Виктора. Он сначала как-то сжался, затем, не сказав ни слова, тронул меня за локоть и пружинисто, одним прыжком бросился через бруствер.

Потом все время, пока мы шли, ползли, стояли, прислушиваясь, я чувствовал рядом с собой Виктора Фомичева, молчаливого и благодарного. Кроме Фомичева, со мной неизменный Ромахин, Николай Ерофеев, Сергей Смирнов, Михаил Сырин.

Через два часа мы достигли своего рубежа и залегли метрах в сорока от проволочного заграждения немцев. Земля перед нами изрыта, исковеркана взрывами. Мы лежим за небольшим выступом скалы, невидимые противнику. До начала артиллерийской обработки еще часа четыре, и мы, кто как может, устраиваемся спать. Все, кроме часового.