– Что-нибудь еще? – спросил Стэнтон.

– Чуть не забыл. Каванаг лично звонила.

Занимаясь расследованиями прионовых заболеваний по поручению Центра по контролю заболеваемости, Стэнтон находился в прямом подчинении заместителя директора ЦКЗ. Эмили Каванаг славилась своим почти сверхъестественным спокойствием, но это не значило, что она относилась ко всему легкомысленно и не понимала, какую опасность представляли прионовые инфекции. После того как Стэнтон продолбил всем в Атланте головы по поводу финансирования и введения специального мониторинга, он нажил там себе немало врагов. Каванаг принадлежала к числу немногих, кто остался его союзником.

– Мне осталось только узнать у тебя, как мы будем новую напасть называть, – сказал Дэвис.

– Пока пусть будет ВФБ, – ответил Стэнтон. – Вариант фатальной бессонницы. Но если ты найдешь мне ее источник, она получит наименование «болезни Дэвиса», обещаю.

Стэнтон прослушал более десятка голосовых сообщений, связанных с расследованием, прежде чем до него донесся голос Нины.

«Получила от тебя весточку, – наговорила она на его автоответчик, – и сразу заподозрила, что ты снова строишь козни, делая из меня вегетарианку, не иначе. Но не волнуйся, мясо так долго лежало в моем морозильнике, что я все равно собиралась его выкинуть. Думаю, я и твой мохнатый приятель как-нибудь протянем здесь на свежей рыбке. Перезвони, когда сможешь. И береги себя».

Стэнтон окинул взглядом своих подчиненных, склонившихся над микроскопами. По строжайшему распоряжению из штаб-квартиры ЦКЗ в Атланте никто из них не мог никому ни словом обмолвиться о вспышке заболевания, связанного с употреблением в пищу мяса. Каждый раз, как только пробегал самый смутный слух о возможном «коровьем бешенстве», среди обывателей начиналась паника, акции производителей мясопродуктов обрушивались на бирже, что приводило к миллиардным убыткам. А потому и Стэнтон в своем сообщении не рассказал Нине о случае с Джоном Доу. Просто намекнул, что ей лучше внять его совету и исключить мясное из своего рациона, о чем он с ней не раз беседовал прежде.

– Доктор Стэнтон! Взгляните, что у меня видно на предметном стекле! – воскликнула одна из его помощниц.

Он отключил телефон и поспешил пройти за защитный экран в противоположном конце лаборатории. Рядом с женщиной-экспертом Джиао Чен сидела Микаела Тэйн. Когда ее смена в Пресвитерианской больнице закончилась, Стэнтон сам пригласил ее к себе в институт, чтобы держать в курсе проводимых исследований. Когда обнаружение ФСБ у пациента можно будет предать огласке, ему хотелось, чтобы отдали должное той, кто первой заподозрила и диагностировала заболевание.

– Очертания идентичны ФСБ, – пояснила Чен, уступая начальнику место, – но прогрессия просто невероятная. Развитие идет намного быстрее обычного.

Стэнтон приник к окулярам самого мощного электронного микроскопа. Обычно прионы, подобно ДНК, имели форму спиралей, но сейчас он видел, как эти спирали раскрутились и сложились в нечто, похожее на мехи аккордеона.

– Сколько времени прошло со времени получения исходного материала? – спросил Стэнтон.

– Всего два часа, – ответила Чен.

Прионы, которые привык наблюдать Стэнтон, достигали этой стадии в течение месяца или даже дольше. При «коровьем бешенстве» приходилось порой изучать, что потребляла жертва три-четыре года назад, чтобы выявить источник зараженного мяса. Но эти протеины трансформировались быстрее, чем все, которые ему доводилось видеть прежде. С такой скоростью развивались только вирусы.

– Если уровень агрессивности сохранится, – заметила Чен, – они полностью завладеют таламусом за считанные сутки. А еще через несколько дней наступит смерть мозга.

– Значит, заражение произошло совсем недавно, – констатировал Стэнтон.

Джиао Чен кивнула:

– Несомненно. В противном случае пациент уже был бы мертв.

Стэнтон пристально посмотрел на Дэвиса.

– Нам не остается ничего, кроме как попробовать применить антитела.

– Габриель!

– Какие антитела? – недоуменно спросила Тэйн.

Это был результат их самого последнего эксперимента в стремлении найти способ излечения, объяснил Стэнтон. Организм человека не мог сам создать защитные антитела против чужеродных прионов, потому что человеческая иммунная система ошибочно принимала их за нормальные прионы головного мозга. Тогда ученые института «отключили» нормальные прионы мозга мышей (побочным результатом чего и явилась необычайная храбрость грызунов при столкновении со змеями), а затем ввели им аномальные прионы. И тогда мышам удалось выработать антитела против посторонних прионов, которые можно было извлечь и теоретически использовать как лекарство. Проблема заключалась в том, что Стэнтон и его помощники еще ни разу не испытывали подобный метод на людях, хотя результаты опытов в чашке Петри показали большую вероятность успеха.

Но Дэвис выглядел встревоженным.

– Поверь, никому так не хочется послать чиновников ФДА куда подальше, чем мне. Но, Габриель, ты же не хочешь получить еще один иск?

– О каком иске речь? – спросила Тэйн.

– Я бы не стал сейчас вдаваться в подробности, – пробормотал Стэнтон.

– А по-моему, самое время вспомнить об этом! – Дэвис повернулся к Тэйн. – Он применил к носителю генетического прионного заболевания не прошедший процедуру одобрения метод лечения.

– Его семья сама попросила ввести пациенту новое лекарство, – вставила реплику Джиао, – но затем, когда это было сделано, а он не выжил, эти люди взяли свои слова обратно.

– Поистине, «возлюби близких больного своего», – покачала головой Тэйн. – Старая лицемерная клятва докторов.

В их разговор вмешался другой врач из команды Стэнтона – Кристиан. Обычно этот молодой человек во время работы почти не расставался с наушниками, часами слушая любимый рэп, но сейчас он отбросил их в сторону – наилучший показатель напряжения, царившего в лаборатории.

– Нам снова позвонили из полиции, – сказал он. – Они провели обыск в номере мотеля «Супер-8», где арестовали нашего Джона Доу. При осмотре найден счет из мексиканского ресторана. Он расположен прямо напротив гостиницы.

– Уже известно, кто поставляет туда мясо? – спросил Стэнтон.

– Крупная механизированная ферма в Сан-Хоакине. У них промышленные масштабы. Продают миллион фунтов говядины в год. Никаких нарушений за ними прежде не замечалось, но у них огромный процент поставок для производства побочных продуктов.

– А это что такое? – снова настал черед недоумевать Тэйн.

– Речь идет, например, о зубной пасте, которой вы пользуетесь. – Дэвис охотно взялся разъяснить самую странную из функций мясного бизнеса. – Или о жидкости для полоскания полости рта. И даже об игрушках для малолетних детей. Во все это входят добавки, изготовленные из мясных отходов, после того как животное пройдет через бойню.

– Именно вторичное использование мясных отходов, по всей вероятности, послужило истинной причиной эпидемии «коровьего бешенства», – продолжил за него Стэнтон. – Коровам скармливали остатки мозга ранее убитых коров.

– Своего рода насильственный каннибализм, – изумилась Тэйн.

Стэнтон снова повернулся к своему помощнику:

– Какой компании принадлежит ферма?

– «Хавермор фармз».

Стэнтон поневоле чуть не подпрыгнул в кресле.

– Так эта мексиканская забегаловка закупает мясо у «Хавермор»?

– Почему вы так взволновались? – спросила Тэйн. – Вам знакомо это название?

– Еще как знакомо! – Стэнтон схватился за трубку телефона. – Они поставляют все мясные продукты по договору с объединенным школьным советом Лос-Анджелеса и его окрестностей.

Головное предприятие «Хавермор фармз» приютилось в долине между горами Сан-Эмигдио так, чтобы ветры не доносили специфические запахи ни до одного населенного пункта в округе. В утреннем транспортном потоке Стэнтону и Дэвису пришлось потратить час, чтобы попасть туда. Если в течение ближайших двух часов ученым не удастся доказать, что мутировавшие прионы содержатся именно в этом мясе, ничто уже не сможет помешать примерно миллиону школьников Лос-Анджелеса употребить его в обед.