Глубоко в джунглях Центральной Америки древние майя сумели создать самую передовую цивилизацию на территории Нового Света.

Одним из их наиболее выдающихся достижений стала сложная календарная система, которая до сих пор поражает современных астрономов своей точностью. В основе ее лежала мысль о том, что вся человеческая история будет состоять из четырех эпох.

Согласно некоторым интерпретациям, каждая эпоха неизбежно заканчивается глобальной природной катастрофой, после которой Мир возрождается заново.

По нашему календарю Четвертая эпоха началась 11 августа 3114 года до Рождества Христова.

Закончиться она должна была 21 декабря 2012 года.

Он тихо стоит в свете луны у стены храма, крепко прижимая к себе небольшой сверток. Сизалевая обертка чуть царапает кожу, но это ощущение ему сейчас даже приятно. Оно придает уверенности. В этом пораженном засухой городе он не променял бы свой пакет даже на воду. Земля у него под ногами потрескалась от зноя. Зеленого мира его детства больше не существует.

Убедившись, что немногочисленная охрана храма не заметила его присутствия, он поспешно пересекает центральную площадь, которая в прежние времена полнилась ремесленниками и мастерами татуировок. Теперь здесь обитают только нищие, а нищие, особенно когда голодны, могут представлять опасность. Но в этот вечер ему сопутствует удача. У восточного храма стоят только двое. Он встречал их раньше, и они знают, что он поделился бы с ними, если бы что-то имел. И все же, проходя мимо, он еще крепче прижимает сверток к себе.

На границе между площадью и погребами для хранения маиса поставлен часовой. Но это всего лишь юнец. На мгновение возникает искушение закопать сверток, чтобы вернуться за ним позже, но почва обратилась в пыль, а ветры без помех гуляют там, где когда-то росли деревья. В этом иссушенном городе ничего нельзя спрятать в землю надолго.

Он переводит дух и продолжает идти.

– Царственный и Священный господин, – окликает его мальчишка, – куда путь держишь?

У паренька усталые и голодные глаза, но в них при виде пакета вспыхивают искорки.

Мужчина отвечает правду:

– В свою молитвенную пещеру.

– Что несешь?

– Ладан для совершения обряда.

Он еще крепче сжимает пакет и безмолвно возносит молитву Ицамне.[1]

– Но ладана нигде нельзя достать уже много дней, Царственный и Священный господин. – В голосе стража слышится подозрение, словно он знает – сейчас все лгут, чтобы выжить. Как будто честность покинула мир вместе с дождями. – Покажи его мне.

– Ты прозорлив, воин. Это действительно не ладан, а подношение, дар нашему Властителю.

У него нет выбора, как только сослаться на Властителя, который приказал бы заживо вырвать ему из груди сердце, знай он, что в этом пакете.

– Покажи мне его, – повторяет юнец.

В конце концов мужчина вынужден подчиниться. Пальцы мальчишки грубо снимают обертку, но когда сизаль спадает, на лице стража отчетливо читается разочарование. А что же он надеялся увидеть? Маис? Какао? Но он вообще не понимает, что держит в руках. Как и большинство юношей в эти дни, он знает только то, чем можно утолить голод.

Быстро вернув обертку на место, мужчина устремляется прочь от охранника, не уставая благодарить богов за свое везение. Его маленькая пещера расположена на восточной окраине города, и, больше никем не замеченный, он проникает внутрь.

Весь пол пещеры устлан тряпками, заранее приготовленными для наступающего момента. Мужчина зажигает свечу, положив сверток подальше от капающего с нее воска, а потом тщательно протирает руки. Он опускается на колени и разворачивает сизалевую оболочку. Внутри лежит стопка страниц, изготовленных из коры фигового дерева и смазанных для прочности глазурованной пастой на основе известняка. Очень осторожно, но без видимых усилий мужчина, который готовился к этому деянию всю жизнь, разворачивает листы. Они были сложены пополам двадцать пять раз, и сейчас, развернутые полностью, эти чистые страницы занимают всю ширину пещеры.

Из-за очага он достает три небольших сосуда с красками. Соскребая сажу с чанов для приготовления пищи, он получил черные чернила, красные добыл, растирая ржавые окислы с поверхности камней, а обойдя окрестные поля и русла пересохших рек, обнаружил индиго и глину – материал для синих. Мужчина прокалывает кожу на своей руке и наблюдает, как алые капли из запястья падают в стоящие перед ним сосуды, освящая чернила его кровью.

И только потом он начинает писать.

Дом доктора Габриеля Стэнтона находился в жилом комплексе в самом конце дощатого променада, проложенного вдоль Венецианского пляжа[2], откуда тропа уходила в буйно заросшие травой луга – излюбленное место встреч почитателей тайцзи. Скромная двухуровневая квартира едва ли соответствовала вкусу самого Стэнтона. Он бы предпочел жилье, у которого есть хоть какая-то история. Но на этом странном участке калифорнийского побережья выбор ограничивался только запущенными невзрачными бунгало и современными постройками из стекла и бетона. Стэнтон вышел на улицу вскоре после семи утра, оседлал свой старый велосипед фирмы «Гари Фишер» и направился на юг. Рядом бежала Догма – его палевой масти лабрадор. «Кофемолка» – заведение, где варили лучший напиток в городе, – располагалась всего в шести кварталах, а уж там Джулиан снабдит его чашечкой «Черного золота» тройной крепости, едва ученый покажется на пороге.

Догма любила прогулки по утрам почти так же, как и ее хозяин, но собаки в «Кофемолку» не допускались, и потому Стэнтон оставил пса на привязи, потом вошел внутрь, поприветствовал Джулиана, взял свою чашку и огляделся. Среди ранних клиентов кафе явно преобладали серфингисты – с их костюмов все еще падали на пол капли воды. Сам Стэнтон обычно просыпался в шесть, но эти ребята явно встали раньше его на несколько часов.

За своим обычным столиком расположился один из наиболее известных и самых необычных с виду завсегдатаев променада. Все его лицо и бритую голову покрывали сложные узоры, а мочки ушей, нос и губы украшали кольца, серьги и мелкие цепочки. Стэнтону всегда было любопытно, откуда же явился сюда этот человек, подобный Монстру. И что такого произошло в его прежней жизни, раз он решил сделать свое тело произведением подобного «искусства»? Но стоило доктору задуматься, откуда мог взяться этот персонаж, ему почти всегда представлялся двухэтажный барак рядом с военной базой – копия того, в котором прошло его собственное детство.

– Что новенького в мире? – спросил Стэнтон.

Монстр оторвал взгляд от монитора своего компьютера. Он был одержим просмотром новостных сайтов в Интернете, и поэтому, если не работал в своем салоне татуировок или не развлекал туристов вместе с группой других забавных личностей, называвшейся «Шоу чудес Венецианского пляжа», его всегда можно было застать здесь – за написанием комментариев в политических блогах.

– Помимо того что всего через две недели галактическое противостояние поменяет местами магнитные полюса Земли и мы все погибнем? – спросил он.

– Да, не считая этого.

– Тогда нас ждет чертовски приятный денек.

– Как твоя подружка?

– Полна энергии, как всегда, спасибо.

Стэнтон направился к двери со словами:

– Если еще будем живы, увидимся завтра, Монстр.

Свое «Черное золото» он допил на улице, а потом вместе с Догмой двинулся дальше на юг. Сто лет назад табачный магнат Эббот Кини решил создать здесь копию знаменитого итальянского города, и целая сеть каналов протянулась на многие мили вокруг. Теперь же практически все эти водные пути, по которым местные гондольеры когда-то катали публику, стали обычными мостовыми, улицами, где разместились спортзалы с сомнительной репутацией из-за применения стероидов, грязноватыми продуктовыми лавками и магазинчиками, торговавшими футболками с «прикольными» рисунками и текстами.