— Ты помнишь ту ночь? Тогда депутаты засиделись допоздна.

— Хосспади, да они постоянно сидят там допоздна, — дернув плечом, сказала она. — И чё они там делают? Грызутся, сочиняют новые законы для нас — или распивают бутылек портвейну?

— В ту ночь погода стояла хорошая, как раз для неторопливой прогулки домой. Вспомни-ка все еще раз. Пожалуйста. Ты тогда ужинала? Что ты ела? Купила себе ужин у кого-то из разносчиков?

— А точно! — вдруг радостно воскликнула торговка. — Я поснедала маринованного угорька с хлебцем, купила его в ларьке у Жако на набережной.

— А потом что? В котором часу это было?

— Не знаю, милок.

— Знаешь. Ты наверняка слышала Биг-Бен! Ждала, когда будут расходиться депутаты после позднего заседания…

Она нахмурилась, вспоминая.

— Я слыхала десять ударов, но это было до того, как я спустилась к Жако.

— А одиннадцать ударов ты слышала? Где ты была, когда Биг-Бен пробил одиннадцать?

Прежде чем торговка успела ответить, к ней подошел прохожий и купил букетик фиолетовых фиалок.

— Я трепалась с Жако. Он сказал, шо из-за теплой погоды у него путево идет торговлишка, потому шо на улицах много людёв, шо вот, мол, было бы здорово, если бы так было завсегда. А я сказала, что точно здорово, потому шо сходила за еще одной порцией цветиков, а они быстро вянут.

— И потом ты вернулась сюда, и это было до того, как депутаты стали расходиться, — подсказал Томас.

— Не, — задумчиво помотала она головой. — Ничё я сюды не вернулася! Мине надоело ждать их, и я пошла на Стрэнд и к театрам. И там распродала все свои цветики.

— Такого не могло быть, — возразил Питт. — Возможно, ты пошла туда в другую ночь. Ты же продала цветы сэру Локвуду Гамильтону. Примулы. У него в петлице были свежие цветы, когда его нашли убитым, а когда он за несколько минут до этого уходил из парламента, цветов у него не было.

— Примулы? У мене нетуть примулов. Фиалки — да, в это время года я ими торгую. Потом будут другие цветики, а чичас токмо фиалки.

— Точно не было примул? — осторожно уточнил инспектор, чувствуя, как в его сознании зарождается странная и пугающая идея.

— Боже ж ты мой! Да я торгую цветиками усю жисть, с шести годков! Ты думаешь, я не различу примулы и фиалки? Да за кого ты мине понимаешь?

— Тогда кто продал примулы сэру Локвуду Гамильтону?

— Тот, хто занял мое место? — недовольно предположила цветочница, но в следующее мгновение ее лицо прояснилось. — Вообще-то это не мое место, ведь ушла же я на Стрэнд… — Она пожала плечами. — Извини, милок.

— Как я понимаю, ты не продавала примулы ни мистеру Этериджу, ни мистеру Шеридану?

— Я же ж сказала те, никада не торговала примулами!

Питт достал из кармана шестипенсовик, отдал его цветочнице и взял с подноса еще два букетика.

— Тогда кто же, вот в чем вопрос?

— Хосспади! — испуганно воскликнула она, с нарастающим ужасом осознавая, что ее предположение может быть правдой. — Да Вестминстерский головорез! Он их и продал! Боже, у мене кровь стынет у жилах! Ужасть-то какая!

— Спасибо! — Питт быстро пошел прочь, потом побежал. Увидев кэб, он замахал руками, привлекая к себе внимание извозчика.

— Цветочница? — повторил Мика Драммонд, удивленно глядя на него. Он мысленно вертел эту идею, изучая со всех сторон, и с каждым мгновением видел в ней все больше правдоподобия.

— Теперь я знаю, что искать, — с энтузиазмом сказал Питт. — По сути, цветочницы — это люди-невидимки, пока не знаешь, что искать. Но как только понимаешь это, они сразу обретают плоть и кровь. У них вся территория поделена, как у птиц. На одной улице не увидишь двух одного вида.

— Птиц?

— На том конце Вестминстерского моста, что ближе к зданию парламента, обычно торгует Мейзи Уиллис, но в ночь, когда убили Гамильтона, как нам известно, она пошла на Стрэнд. Однако наш головорез заранее об этом не знал. Он — или, возможно, мне следовало бы сказать «она», — ухватился за этот шанс. То же повторилось с Этериджем и Шериданом. Она, должно быть, выжидала, когда представится шанс. Должно быть, приходила туда к закрытию заседаний в те вечера, когда на точке не стояла Мейзи, и дождалась момента, когда нужный ей человек оказался в одиночестве на мосту. Он, вероятно, остановился, чтобы купить цветы, не узнал ее в темноте — да он и не мог предположить, что под личиной одетой в тряпье цветочницы с лотком на шее скрывается знакомый ему человек! — Томас подался вперед, в его сознании все четче вырисовывалась стремительно складывающаяся картина. — Она, или он, взяла деньги, отдала ему цветы, а затем потянулась, чтобы приколоть их к петлице. — Инспектор поднял руку и изобразил, будто держит в руках бритву. — И перерезала горло. Он начал падать, она привалила его к фонарному столбу, привязала его же собственным кашне и оставила примулы в петлице. Никто не заметил ее: ведь она обычная цветочница, которая продала товар, приколола цветы к лацкану клиента и ушла.

— Если это женщина, то она должна быть очень сильной! — напомнил Драммонд. — Если же мужчина, то он вполне мог замаскироваться под цветочницу, кутающуюся от холода в теплую одежду, с надвинутой на глаза шляпой, с шалью, закрывающей шею и подбородок. Но как, черт побери, нам отыскать его?

— Теперь мы точно знаем, о ком надо расспрашивать'. Мы опять начнем с депутатов. Она наверняка продала не один букет — другие тоже покупали цветы. Кто-то может вспомнить ее. Как-никак это было необычно, что на месте Мейзи оказался кто-то другой и что вместо фиалок на лотке лежали примулы. Надо хотя бы выяснить ее рост — большой рост трудно скрыть, да и сутулость бросается в глаза. С помощью одежды можно запросто сделать себя толще, а вот избавиться от природной полноты нельзя. Мужчина может выдавать себя за пожилую женщину, но ему очень сложно замаскироваться под молодую — конституция и кожа не подходят для этого. Может, кто-нибудь обратил внимание на руки? Она наверняка была в митенках, но какого размера? Крупному мужчине никогда не скрыть свои руки и не выдать их за женские.

— Возможно, их действительно было двое? — Драммонд встретился с Питтом взглядом; на его лице не было ни малейшей радости, лишь страшная усталость. — Возможно, цветы были приманкой, чтобы отвлечь внимание жертвы, когда соучастник напал на него?

Томас понимал, к чему он клонит. Африка Дауэлл стоит с цветами, а Флоренс Айвори подкрадывается сзади с бритвой в руке, жертва поворачивается в последний момент — все раны были нанесены спереди левой рукой, — и женщины вдвоем привязывают его к фонарному столбу. Это опаснее, вероятность, что их заметят, больше — две женщины, покидающие место преступление. Но и исключать такую возможность нельзя.

— Нужно искать одежду, — сказал Питт ровным голосом. — Цветочница в дорогом платье и пальто тут же привлекла бы к себе внимание, а депутаты не говорили, что в цветочнице было что-то необычное; значит, она выглядела самой обыкновенной: среднего роста, плотно сбитая, с широкими плечами и пышной грудью, широкобедрая. Простая одежда, вероятно, в несколько слоев; шляпа и шаль, возможно, еще одна шаль, чтобы защититься от ветра с реки. Но самое главное — лоток с цветами. Ведь ей нужно было их купить, но столько, чтобы их было немного. Она хотела выглядеть так, будто заканчивает долгий торговый день: четырех или пяти букетиков вполне хватило бы. Однако где-то она их купила…

— Кажется, вы говорили, что у Флоренс Айвори есть сад? — спросил Драммонд, подходя к камину и наклоняясь, чтобы помешать угли. День был холодным, шел моросящий дождь. Оба мужчины успели сильно озябнуть.

— Но в частном садике не хватит примул на то, чтобы изо дня в день составлять букеты.

— Не хватит? Питт, откуда у вас такие глубокие познания в садоводстве? У вас тоже есть сад, да? Когда вы находите для него время? — Он повернулся к Томасу лицом. — Имейте в виду, когда мы раскроем это дело и вы получите повышение, времени у вас будет больше.