— Такого мнения придерживается большинство. — Лицо Веспасии было бледно, но внешне она выглядела спокойной. — Любому, кто решил бы убивать депутатов парламента за такие взгляды, пришлось бы прикончить каждого десятого.

— Если это личный мотив, тогда нам надо серьезно подумать над тем, у кого он мог быть, — сказала Шарлотта. — И расследовать тем способом, который недоступен Томасу. Я уже познакомилась с леди Гамильтон. Хотя мне трудно поверить, что убила она, я все же допускаю, что тут есть некая связь. — Она грустно вздохнула. — Иногда правда бывает такова, что в нее трудно поверить. Располагающие к себе люди могут испытывать страдания, о которых ты и не догадываешься, мучиться различными страхами, а потом вдруг наступает момент, когда здравый смысл перестает сдерживать их, и они переходят к насилию. А иногда бывает, что их продолжают мучить старые раны, и тогда ими завладевает жажда мести, которая пересиливает все — любовь, чувство самосохранения и даже благоразумие.

Веспасия ничего на это не сказала — возможно, она думала о тех же людях или об одном из них, о том, чья судьба была ей не безразлична.

— А еще есть молодой Барклай Гамильтон, — продолжала Шарлотта. — Судя по всему, второй брак отца вызвал в его душе сильные эмоции, но я не знаю, что могло бы подвигнуть его на убийство.

— Я тоже, — устало проговорила Веспасия. — Что насчет Этериджа? Там идет речь о больших деньгах.

— Джеймс Карфакс, — ответила Шарлотта. — Либо он, либо его жена, чтобы помешать ему уйти к другой женщине или просто бросить ее.

— Как это трагично, — вздохнула Веспасия. — Бедняжка. Какую страшную цену надо заплатить за то, что в конечном итоге является иллюзией, которая к тому же исчезает очень быстро… Если это так, то она погубила себя ни за что.

— Если у него действительно была связь с другой женщиной, — задумчиво проговорила Шарлотта, — если он влюбился или был одержим страстью, тогда… — Она замолчала.

— Это вполне возможно, что у него был роман с другими женщинами, — согласилась Веспасия. — Но мне кажется совершенно неправдоподобным, чтобы их мужья, узнав о связи и оскорбившись, перерезали горло трем депутатам парламента и повесили их на фонарном столбе. Это было бы слишком!

Шарлотта не могла не признать ее правоту. Действительно, ее предположение выглядело абсурдным. А вот если бы дело касалось одного Этериджа, тогда оно было бы разумным.

— Не похоже, что это преступление на почве страсти, — сказала она. — Действительно, оно лишено всякого смысла.

— Тогда напрашивается только один вывод, — заключила Веспасия. — Убийцей мог двигать либо гнев, либо другая причина, о которой мы не подозреваем. Если это гнев, то он вспыхнул не недавно, тлел довольно долго и, следовательно, пропитал человека до самых далеких уголков души.

— Неправильные поступки разъедают души людей, как кислота, — сказала Шарлотта.

Веспасия удивленно взглянула на нее. Ее так и подмывало попросить Шарлотту отбросить в сторону мелодраматичность, но тут она на мгновение представила, к каким чудовищным последствиям могут привести эти самые неправильные поступки, и промолчала. А Шарлотта продолжила свои рассуждения:

— Или существует мотив, который мы не видим, возможно, потому, что не знаем все факты, или не знаем людей, или считаем этот мотив слишком уродливым и отказываемся замечать. Об этих трех мужчинах нам известно только то, что они яростно осуждали борьбу за предоставление женщинам избирательного права.

— Осуждение Гамильтона было не яростным, — машинально поправила ее Веспасия, хотя надобности в этом не было. Обе помнили, что Гамильтона могли убить по ошибке, перепутав с Этериджем в слабом свете фонарей на мосту. — Не исключено, что кто-то пытался бросить тень на женщин, борющихся за избирательное право, — добавила она, — он знал, что обвинят их.

— Это уж слишком! — повторила Шарлотта слова Веспасии и тут же пожалела о своей дерзости. — Простите.

Глаза тетушки лукаво блеснули.

— Ты абсолютно права, — согласилась она. — Только немного жестка в своих заключениях. — Она встала, подошла к окну и выглянула в залитый солнцем сад, где на розовых кустах уже распустились первые листочки. — Давай будем делать то, что нам по силам. Раз у нас есть опасения в том, что Флоренс Айвори действительно виновна, было бы полезно, чтобы ты составила собственное мнение о ее характере. Если хочешь, нанеси ей еще один визит.

Шарлотта смотрела в стройную и прямую спину Веспасии. Даже кружевное платье с вышивкой не могло скрыть худобы ее плеч, и Шарлотта с болью подумала, как сильно постарела тетушка, какой слабой она стала. Однако с возрастом человек не перестает любить и страдать, сказала она себе, его душа может испытывать те же муки, что и в юности. Поддавшись порыву, она подошла к Веспасии, обняла ее и, отбросив всякие мысли о том, что ее действия можно рассматривать как вольность, крепко прижала к груди — так прижимают сестру или ребенка.

— Я люблю вас, тетя Веспасия, и больше всего на свете мне хочется быть похожей на вас.

Прошло несколько мгновений, прежде чем леди Камминг-Гульд заговорила; ее голос зазвучал неуверенно и хрипло.

— Спасибо, моя дорогая. — Она деликатно шмыгнула носом. — Я уверена, что ты идешь к этому верной дорогой — как в плохом, так и в хорошем. А теперь будь любезна, отпусти меня, мне нужно найти носовой платок — Веспасия нашла его и высморкалась, правда, не так деликатно, как всегда. — Итак! — провозгласила она, пряча платок в рукав. — Я воспользуюсь телефоном, чтобы поговорить с Нобби и убедить ее еще раз навестить леди Мэри Карфакс. Я также попытаюсь возобновить кое-какие политические знакомства с теми, кто может обладать полезными сведениями. Ты же поедешь к Флоренс Айвори. А завтра мы все встретимся тут в два часа и отправимся выражать соболезнования вдове Катберта Шеридана. Не исключено, что именно он был главной жертвой. — Она изо всех сил старалась соблюдать приличия и интонацией не выдать горевшую в ней надежду, но у нее это плохо получалось.

— Хорошо, тетя Веспасия, — послушно произнесла Шарлотта. — Завтра в два.

Предстоящий визит к Флоренс Айвори доставлял ей мало удовольствия. Внутри сидел очень сильный страх, и она опасалась, что либо ей вообще не удастся ничего выяснить, либо ее подозрения только упрочатся и она получит неопровержимые подтверждения тому, что Флоренс не только могла совершить убийства, но и совершила их с помощью Африки Дауэлл, племянницы Зенобии. Она очень надеялась, что не застанет их дома.

Однако ее ждало разочарование. Обе были дома и встретили ее вполне радушно.

— Проходите, мисс Эллисон, — пригласила ее Африка. Она была бледна, под ее глазами залегли тени — следы тревоги или бессонницы. — Я рада, что вы заехали. Мы боялись, как бы недавняя трагедия не отвратила вас от расследования нашего дела. Это просто какой-то кошмар.

Она провела Шарлотту в очаровательную гостиную с цветастыми занавесками. Из окон лился солнечный свет, три голубых гиацинта наполняли помещение таким пьянящим ароматом, что от него едва не пугались мысли.

Флоренс Айвори сидела на бело-зеленой подушке в плетеном кресле и чинила корзинку из рафии.[25] Женщина подняла голову, и Шарлотта обратила внимание на то, что, в отличие от подруги, она не проявляет никаких эмоций.

— Добрый день, мисс Эллисон. Очень любезно с вашей стороны заехать к нам. Могу ли я на основе этого предположить, что вы все еще занимаетесь нашим делом? Или вы приехали, чтобы сообщить, что ваша помощь нам уже не требуется?

Шарлотта была уязвлена: во фразах Флоренс слышался целый набор предположений, которые звучали чрезвычайно оскорбительно.

— Я не сдамся, миссис Айвори, пока дело не будет выиграно или проиграно или пока я не найду доказательств вашей вины, которые сделают дальнейшее расследование невозможным в моральном плане, — сухо ответила она.

Ей показалось, что Флоренс вот-вот рассмеется, однако на ее необычном лице сохранилось строгое выражение, и она жестом указала Шарлотте на кресло напротив.