В комнату прошел Джаспер, более молодая и менее властная версия своего брата. У него были более темные глаза и волосы, и в его облике напрочь отсутствовало обаяние, присущее Гарнету.
— Гарнет, инспектор абсолютно прав. — Он положил руку на предплечье сестры. — Тебе лучше прилечь, дорогая. Пусть камеристка приготовит тебе из этого укрепляющее питье. — Он протянул леди Гамильтон маленький пакетик с сухими травами. — Я загляну утром.
Женщина взяла пакетик.
— Спасибо, но тебе нет надобности пренебрегать своими постоянными пациентами. Со мной все будет в порядке. Мне предстоит много дел: отдать распоряжения, известить людей, написать письма и так далее. У меня нет намерения сейчас уезжать из города. Возможно, позже — потом — я с радостью поживу в Олдебурге. Я благодарна тебе, Гарнет, за заботу, но если?.. — Она вопросительно посмотрела на Томаса.
— Инспектор Питт, мэм.
— Инспектор Питт, прошу меня извинить, но я хотела бы отдохнуть.
— Конечно. Вы позволите мне завтра утром поговорить с вашим дворецким?
— Естественно, если вы считаете это необходимым.
Она уже собралась покинуть комнату, как в холле опять послышался шум и в переднюю быстрым шагом вошел еще один мужчина — стройный, темноволосый, очень высокий и лет на десять младше самой леди Гамильтон. На его лице лежала печать шока, а в расширившихся глазах отражалось величайшее напряжение.
Аметист Гамильтон страшно побледнела, застыла как вкопанная и покачнулась. Гарнет, стоявший на шаг позади нее, расставил руки, чтобы поддержать ее. Она слабо отмахнулась от него, давая понять, что не нуждается в его помощи, но тут силы покинули ее.
Молодой человек тоже застыл, стараясь совладать с некой сильной эмоцией, которая грозила прорваться наружу. Его рот был страдальчески изогнут, во взгляде читались растерянность и смятение. Он пытался найти фразу, подобающую ситуации, но не мог.
Леди Гамильтон первой взяла себя в руки.
— Добрый вечер, Барклай, — сделав над собой усилие, произнесла она. — Не сомневаюсь, Хаггинс рассказал тебе о смерти твоего отца. Это очень любезно с твоей стороны, что ты пришел, особенно в такой поздний час. Боюсь, сейчас что-либо делать невозможно, но я благодарю тебя за то, что ты пришел.
— Примите мои соболезнования, — натянуто проговорил он. — Если понадобится моя помощь, пожалуйста, дайте мне знать. Оповещение, деловые вопросы…
— Я сам решу все вопросы, — встрял Гарнет. Либо он не догадывался, какое чувство владеет молодым человеком, либо решил игнорировать его. — Спасибо. Я буду держать тебя в курсе.
В течение одного долгого мгновения никто не двигался с места. Джаспер беспомощно смотрел на остальных, Гарнет проявлял нетерпение, Аметист едва не падала в обморок, а Барклай страдал, не зная, что сказать или сделать.
Наконец Аметист склонила голову и присела в реверансе с таким ледяным безразличием, что при иных обстоятельствах его можно было счесть явной грубостью.
— Благодарю тебя, Барклай. Ты, наверное, замерз. Хаггинс принесет бренди. Я же удалюсь — прошу меня извинить.
— Конечно, я… я… — запинаясь, проговорил молодой человек.
Леди Гамильтон выждала несколько секунд, но Барклай так и не нашел что сказать. Аметист, поддерживаемая под локоть Джаспером, в полнейшем молчании прошла мимо него и покинула переднюю. Все услышали, как ее шаги удаляются по ту сторону холла.
Гарнет повернулся к Томасу.
— Благодарю вас, инспектор, за вашу… корректность, — сказал он, тщательно подобрав последнее слово. — А сейчас, я полагаю, вас ждут неотложные дела, поэтому мы не вправе задерживать вас. Хаггинс проводит вас.
Питт не двинулся с места.
— Да, сэр, меня действительно ждут неотложные дела, и чем быстрее я примусь за расследование, тем лучше. Возможно, вы расскажете мне, в чем заключались интересы вашего зятя?
Гарнет не поверил своим ушам. От изумления его брови поползли вверх.
— Боже мой! Сейчас?
Питт продолжал стоять на своем.
— Будьте так любезны, сэр. Это избавит меня от необходимости беспокоить леди Гамильтон завтра утром.
Гарнет уже не скрывал своего презрения.
— Неужели вы допускаете, что это безобразие мог совершить кто-то из деловых партнеров сэра Локвуда? Вам следовало бы прочесывать улицы, искать свидетелей, а не стоять здесь, греться у огня и задавать дурацкие вопросы!
Питт напомнил себе, что сэр Гарнет еще не оправился от шока, и его негодование тут же растворилось.
— Ко всему этому уже приступили, сэр, но за ночь мы можем сделать очень немногое. Итак, расскажите мне все, что знаете, о карьере сэра Локвуда в бизнесе и на парламентском поприще. Так мы сэкономим массу времени, а вы избавите леди Гамильтон от завтрашних расспросов.
Раздражение, владевшее Гарнетом, исчезло, и на его лице осталась лишь усталость, которую подчеркивали глубокие темные тени.
— Да-да, конечно, — сказал он и глубоко вздохнул. — Он был депутатом от избирательного округа в Бедфордшире, но почти все свое время проводил в Лондоне — это была его обязанность во время парламентских сессий. К тому же сам он предпочитал жить в городе. Бизнес у него был самым обычным: он инвестировал средства в производство железнодорожных вагонов где-то в центральных графствах — я не знаю, где конкретно, — а также был старшим партнером в фирме, занимающейся земельной недвижимостью, здесь, в Лондоне. Его старший компаньон — мистер Чарльз Вердан, я не могу дать вам его адрес, но уверен, вы без труда его найдете.
Его карьера в парламенте известна всем. Он был успешен, а у всех успешных людей есть враги, причем в большинстве своем менее одаренные и менее удачливые. Однако я не знаю, чтобы у сэра Локвуда были враги со склонностью к насилию или с неустойчивой психикой. — Гарнет нахмурился, глядя мимо Питта на зашторенные окна, как будто мог что-то увидеть сквозь них. — Конечно, в настоящий момент в некоторых кругах… в некоторых слоях общества присутствует определенная неустойчивость, и всегда существуют те, кто готов разжигать недовольство и пытается удовлетворить жажду власти путем использования в своих интересах мятущихся личностей с низкими моральными устоями или пониманием собственных интересов. Я допускаю, что это может быть связано с политикой — дело рук какого-нибудь анархиста, одиночки или члена подпольной группировки. — Он посмотрел на Питта. — Если это так, вы должны быстро арестовать их, пока на улицах не началась паника и различные элементы не ухватились за возможность учинить беспорядки. Мне кажется, вы не совсем хорошо понимаете, насколько все это серьезно. Однако уверяю вас: если это анархисты, тогда у нас есть основания для серьезных опасений, и наш долг — тех, кто обладает здравым смыслом и чувством ответственности, — позаботиться о менее удачливых. Они рассчитывают на нас, и у них на это есть право. Поговорите со своим руководством, и вам подтвердят, что я прав. Ради всеобщего блага это надо пресечь как можно скорее, пока все не зашло слишком далеко.
Все эти мысли приходили в голову и Томасу, но сейчас его удивило, что Гарнету Ройсу известно о беспорядках в трущобах и доках Ист-Энда и о не затихающих несколько месяцев слухах о восстании и революции. Он всегда считал, что парламент в большой степени слеп и не видит таких вещей. Да, реформы шли, хотя тяжело и медленно, однако это было не то, чего желали агитаторы, которых имел в виду Ройс. С помощью довольных жизнью людей власть не захватишь.
— Да, сэр, я знаю, что такая возможность существует, — ответил он. — Мы проверим все наши источники сведений. Спасибо за помощь. Сейчас я вернусь в участок и проверю, появились ли какие-нибудь новые данные, прежде чем докладывать мистеру Драммонду.
— Мике Драммонду?
— Да, сэр.
Гарнет кивнул.
— Достойный человек Я буду признателен, если вы будете держать меня в курсе; сделайте это ради леди Гамильтон и меня самого. Все это ужасно.
— Да, сэр. Прошу принять мои соболезнования.
— Очень любезно с вашей стороны. Хаггинс проводит вас до двери.
