— Ох и горазд ты заливать, старшина, — не поверил Пивоваренко. — А мочевой пузырь не лопнул? Или ты за все это время ничего не пил.

— Пил, конечно… Да вся жидкость из тела с потом вытекала. Тайга, Олежка, пока по ней правильно ходить не научишься, хуже любой полосы препятствий будет.

— Спасибо, дочка, — ефрейтор Семеняк взял у Лейлы две разрезанные ножом половинки банки разогретой тушенки. Вторую протянул другу. — Держи, зверь таежный, Подкрепись. Может, подобреешь и перестанешь ворчать?..

— Спасибо…

— Ну, что? — капитан Малышев открыл глаза. Мгновенно засыпать и так же мгновенно просыпаться, одно из первых умений, которым обучаются фронтовые разведчики. Поскольку у них «время на отдых» категория условная. — Все уже собрались?

— Кроме Гусева. Он в охранении.

— Тушите огонь и зовите лейтенанта сюда… Думаю, в ближайшие десять минут нас не обнаружат… А разговор предстоит важный.

Капитан пружинисто вскочил, поправил одежду и отступил в сторону, так чтобы видеть всех разом.

— Прежде чем я начну, хочу чтобы все поняли: задача, которую майор Корнеев поставил группе перед отлетом, с руководством не согласована и силы приказа не имеет. Николай, сделал это на всякий случай. Помня о нашем штрафбатовском прошлом… Командир дал нам возможность ссылаться на него, если придется объяснять особистам, почему группа задержалась во вражеском тылу, а не вернулась сразу же, после выполнения задания.

Давая время осознать услышанное, Андрей преувеличенно внимательно осмотрел кострище и что-то там старательно затоптал.

— Я сейчас расскажу все, что мы с ним узнали от эсесовца, а потом, каждый из вас сам за себя решит, что делать дальше.

Девушки переглянулись. Пивоваренко хмыкнул. Хохлов снял и протер очки. И никто не задал ни одного вопроса.

— В общем, у фрицев есть какая-то очень секретная организация, подотчетная только Гиммлеру, а то и самому Адольфу. Называется «Аненербе», что в переводе с немецкого значит «Наследие предков». Чем там занимаются, я лично объяснить затрудняюсь. Из слов оберштурмбанфюрера — какой-то чертовщиной.

— Самое оно, для Гитлера, — кивнул Кузьмич. — С кем бесноватому фюреру еще знаться, как не с Сатаной.

— Как атеист, я не могу согласится с существованием ада, но для Гитлера сделаем исключение. Только духовная сфера для нас не главное. Важно то, что пленный указал место, где сейчас проходят последние испытания образца нового оружия. Кодовое название «Lanze des Hasses».

— К-копье Ненависти, — перевел Хохлов.

— Совершенно точно. И судя по тому, как описывал действие этого копья Штейнглиц, с таким типом вооружения мы еще не стыкались. Кто-то читал книгу Алексея Толстого «Гиперболоид инженера Гарина»?

— Я… — отозвалась Оля Гордеева. — Вы говорите о тепловом луче?

— Не я… — пожал плечами капитан. — Пленный фриц. Причем, он утверждает, что это не изобретение их ученых, а какая-то древняя штука, найденная при археологических раскопках еще пару лет тому. То ли в Азии, то ли в Африке. Поэтому ее так долго изучали. Да и не торопились, сначала… Были уверены, что смогут нас победить и без «наследия предков». Но теперь, вроде, все секреты наконец-то этим Аненербе раскрыты. И в ближайшее полнолуние, то есть через восемь дней…

— Через пять… — поправил командира Семеняк.

— Что?

— Полнолуние будет через пять дней. Я точно знаю.

— Не понял, Степаныч, ты что — астроном? Откуда такие познания?

— Коля в госпитале лежал… — отчего-то смущаясь, а потому сумбурно стал объяснять Степаныч. — Вот я в этом месяце и забыл монетку показать… Теперь, каждую ночь поглядываю. Понимаю, что раньше не будет, а поглядываю…

— Ничего не понял… — мотнул головой Малышев. — При чем тут монетка? И с какого боку к ней полнолуние?

— Полнолуние ни при чем. Мне растущий месяц нужен. Примета такая есть. Если молодой Луне серебряную денежку показать, она подсобит в этом месяце с прибытком… На деньги мне, пока война, плевать. Но вот какая хитрость… Рассуждая здраво, мертвому прибыток ни к чему. Значит, чтобы примета исполнилась, человек жить должен. Вот я Луне, от имени всех, кого знаю, и показываю денежку…

Семеняк порылся в кармане, а когда показал ладонь, на ней поблескивал серебряный диск с обнимающимися крестьянами.

— И вам не стыдно! — возмутилась Оля. — Вы же советский человек! А всякое суеверие — опиум хуже религии.

— Возможно, — не стал спорить Семеняк. — Но, кому от этого вред? Да и с религией, похоже, погорячились в революцию. А теперь сам Иосиф Виссарионович разрешил в церквях молебен служить. Во славу русского оружия и на погибель супостату. Так-то, девонька…

— Отставить диспут, — капитан Малышев чуть повысил голос. — Не место и не время. Ефрейтор Семеняк, доложите, четко и внятно, почему вы сказали, что полнолуние наступит через пять дней, тогда как пленный говорил о восьми?

— Я не знаю, может, у немцев другой отсчет. Но первая четверть была позавчера. Когда мы только линию фронта переползали. А это середка между полнолунием и новолунием. Ровно неделя в обе стороны…

— Понятно. Спасибо, Степаныч… — кивнул капитан. — Значит, будем исходить из этой вводной. Лучше пару дней подождать, чем опоздать хоть на час.

— А далеко бежать, командир? — поинтересовался Петров, многозначительно приподнимая брови и незаметно для девушек, косясь на радисток.

— Не очень. Фриц сказал: чуть больше двухсот километров.

— Действительно, — хмыкнул Хохлов. — Как в соседнюю деревню на танцы сходить.

— Даже ближе, — не оценил шутки старшина Телегин. Для таежного охотника полтора или две сотни километров в самом деле не расстояние. — Было бы ради чего заседание устраивать. Или я что-то не понял, Андрей?

— Объясняю еще раз… — Малышев, взмахом ладони остановил зарождающийся смешок. — Немец мог и солгать, чтобы смерть свою отстрочить. Приказа на поиск мы не получали. Поэтому, если сходим зря, спросят по полной. Мне лично терять нечего. Хуже не будет. А вот ломать судьбы тех, у кого биография не замарана, не хочу…

— А рация зачем? — Гордеева оглянулась на Пивоваренка, рядом с которым стоял вещмешок с передатчиком. — Можно же послать запрос.

— Нельзя, Оля. В том что нас с вами как бы нет — самый главный козырь группы. Поэтому, работаем только на прием. Каждый четвертый час, считая от двадцати ноль-ноль сегодняшнего дня. Майор Корнеев очень рассчитывал на то, что к этому времени он уже успеет обо всем доложить в Управлении и получить добро на поиск.

— Тогда я вообще не понимаю, чего мы головы ломаем? — пожал плечами Иван Гусев. — Дождемся сеанса связи и все будет ясно. Вперед — значит, вперед и с песней. Ну а прикажут возвращаться — вернемся. Начальству виднее, где и как нас использовать.

— Оно, как бы именно так и надо, — согласился с замечанием старшего лейтенанта Малышев. — И нужно… Но расстояние до цели все же приличное. Даже в глубоком немецком тылу на попутках не подскочишь. Значит, запас времени не такой и большой. А теперь, когда Степаныч такую существенную поправку внес, его еще меньше стало. И заведомо терять почти сутки — непозволительная роскошь. Поэтому, считаю — выступать надо немедленно…

Капитан сделал паузу, как бы подчеркивая особую важность следующих слов.

— Но, в рейд пойдут только добровольцы. Почему — надеюсь, мне не придется повторять? На размышление, обдумывание и принятие решения даю еще десять минут. Разрешаю, кому надо пошушукаться, отойти в сторону. А тех, кто вопреки здравому смыслу, захочет идти со мной, прошу собраться под той березой… — Малышев указал правее. — Остальных, не теряя драгоценное время на какие либо объяснения, прошу встать вон там… — капитан указал другое дерево, левее от себя. Подумал немного и очень серьезно прибавил:

— Товарищи, настоятельно рекомендую, особенно девушкам и бойцам старшего возраста, хорошо взвесить собственные силы. Дорога к цели предстоит не столько опасная — на войне нет безопасных мест, а просто длинная и трудная. И еще: стоит ли рисковать чистой биографией, вполне возможно, что и зря? Так что решайте, по уму, без обид и душевных терзаний. Я мог бы приказать, но считаю: осознанное решение лучше.