Гетман Ян Сапега получил письмо от Боярской думы, призывавшее его выступить против Ляпунова, 14 января 1611 года. Однако он использовал это письмо в собственных интересах, решив показать, что готов действовать заодно с калужанами, где во главе города оказался присланный из Москвы для приведения к присяге королевичу Владиславу боярин князь Юрий Никитич Трубецкой. «Да генваря, господине, 14 день, — сообщал он князю Юрию Трубецкому «с товарищи», — писали ко мне с Москвы бояра князь Федор Мстисловской с товарыщи, что отложились от Москвы Прокофей Ляпунов со многими городы; и писали ко мне с великим прошеньем бояре с Москвы, чтоб я шел на Рязанские места на Прокофия Ляпунова, и на вас, и на те городы, которые с вами в совете». Однако вместо этого гетман обратился в Калугу, предупреждая земские силы о своей готовности к общему «совету» с ними: «…А я московских бояр не слушаю и с вами битися не хочу, хочу с вами быти в любви и братьстве»[177]. Дело дошло до того, что в своем стремлении уничтожить Ляпунова бояре не остановились и перед тем, чтобы послать от имени московской Боярской думы грамоту и Ивану Заруцкому в Тулу, надеясь привлечь бывших сторонников самозванца на свою сторону. Однако Иван Заруцкий переслал грамоту московских бояр самому Прокофию Ляпунову. Рязанский воевода уже знал о нависших над ним угрозах. 31 января 1611 года он писал нижегородцам: «Да бояре, господа, пишут с Москвы на Тулу, чтоб они к нам не приставали, а к нам они на Рязань шлют войною пана Сопегу…»[178]Позднее у Прокофия Ляпунова оказалась и грамота гетмана Сапеги в Калугу, из которой становилось ясно, что бывший гетман самозванца не собирается воевать на Рязани. Осторожность калужских воевод князей Юрия и Дмитрия Трубецких, переславших грамоту Ляпунову, объяснялась тем, что они хорошо знали, что было на уме у Сапеги, и тоже стремились найти союзников. Переписка Рязани, Тулы и Калуги еще больше укрепила их «общий совет», и они совместно решили все-таки вступить в переговоры с войском Сапеги.
Воевода Ляпунов прямо объяснял, что договор нужен для того, чтобы во время движения к Москве войско Сапеги не угрожало земским силам. В случае удачного договора с сапежинцами он предполагал поручить гетману встать «в Можайске на дороге, для прибылных людей к Москве от короля, беглой литвы с Москвы». 11 февраля, как мы уже знаем, Ляпунов отослал в Калугу своего племянника, предлагая «укрепиться закладами» при заключении договора. Цель переговоров была определена следующим образом: «…а велел ему с бояры и с гетманом Сопегою о таком великом Божий деле говорить, чтоб ему быти с нами в соединенье и стояти бы за православную крестьянскую веру нашу с нами вместе заодин»[179]. Участвовал в переговорах с Сапегой и Иван Заруцкий, стремившийся сохранить известную самостоятельность в этом деле. В дневнике секретарей Сапеги остались свидетельства о получении писем Прокофия Ляпунова и Ивана Заруцкого, пересланных из Калуги 14 (24) февраля, и письма одного Заруцкого от 18 (28) февраля[180]. Пришли письма в очень сложный момент для гетмана, занятого устроением дел в своем бунтовавшем войске: накануне генеральное войсковое собрание («коло») решило, что король Сигизмунд III кормит их одними обещаниями, и поэтому гетману предлагалось самому ехать под Смоленск и договариваться об интересах войска. Свою «братью», сидевшую в Москве, сапежинцы предлагали известить, что не могут оказать им помощь по вине короля. Однако когда Ян Сапега тронулся в дорогу в Смоленск, его вернули с полпути, а обсуждение дальнейших перспектив войска продолжилось. Многие вопреки мнению гетмана склонялись к тому, чтобы идти «за леса», к польской границе. Дело дошло до столкновений внутри войска, и Сапега вынужден был пойти на компромисс[181].
Гетману часто приходилось ездить по разным калужским городам, чтобы договариваться о единой позиции на переговорах с королем Сигизмундом III. В одной из таких поездок он получил из Перемышля письмо от Федора Кирилловича Плещеева, извещавшего о приезде туда людей из Тулы от Ивана Заруцкого и об отсылке Прокофием Ляпуновым своих послов: «Да и от Прокофья к тебе идут послы о том же о добром деле и о совете; а совету де с тобою Прокофей и все городы добре рады». Это оказалось на руку Сапеге, который стремился удержать свое войско в калужских городах в ожидании решения короля. Во всяком случае, Федор Плещеев с большой радостью передавал слова послов Ляпунова: «А про заслуженное де они так говорят: не токмо что де тогды заплатим, коли кто будет царь на Москве, нынече де ради заслуженное платить»[182]. Не случайно, что именно Федора Плещеева отправили из Перемышля в Тулу 19 февраля (1 марта) 1611 года[183]: видимо, он должен был продолжить переговоры с Заруцким от имени гетмана Сапеги.
Выжидательная тактика гетмана и начало его переговоров с вождями земского движения в Калуге и Туле помогли ему в достижении своих целей. В королевском лагере под Смоленском вынуждены были все-таки пойти на уступки сапежинцам: их согласились уравнять в заслугах с полком Александра Зборовского, перешедшим на службу к королю сразу после распада Тушинского лагеря. 3(13) марта Сапега уехал под Смоленск, оставив войско на попечение войскового маршалка Чарнецкого. Проведя переговоры в Смоленске, гетман известил войско о их результатах и отправился в свое литовское имение в Усвят, где пробыл до конца апреля 1611 года[184]. Там он получил письмо от короля Сигизмунда III, извещавшего его о действиях Первого ополчения, начавшего осаду Москвы. Гетману напоминали про его обещание вернуться к своему войску, что он вскоре и исполнил.
В отсутствие Сапеги воеводы Первого ополчения продолжали переговоры о совместных действиях с сапежинцами, бывшими куда сговорчивее, чем их гетман. Сохранилось адресованное Сапеге послание от «великого державного Московского государъста царъского величества боярина и воеводы» Ивана Заруцкого[185]. При публикации письмо было датировано февралем 1611 года, но на самом деле совместные переговоры Заруцкого и Ляпунова велись с сапежинцами во время прихода ополчения под Москву в конце марта — начале апреля 1611 года. Прокофий Ляпунов обратился с таким же посланием к маршалку сапежинского войска Чарнецкому[186]. Текст обоих посланий Заруцкого и Ляпунова совпадает. В грамотах земских воевод говорилось о присылке послов от сапежинского войска для договора «к Москве». Титул, употребленный Заруцким в послании Сапеге, несколько отличается от того, который позднее будет дан ему в Первом ополчении: «великого Росийские державы Московского государьства боярин и воевода»т. Вставка в титул упоминания о «царьском величестве» могла свидетельствовать о том, что в самом начале движения Иван Заруцкий отстаивал преемственность службы самозваному «царику». Он не случайно находился рядом с Мариной Мнишек и ее сыном «царевичем» Иваном Дмитриевичем, поэтому такое упоминание было ему важно. Местническими обстоятельствами можно объяснить и появление двух полностью совпадающих по содержанию обращений: Заруцкого — к Сапеге и Ляпунова — к маршалку его войска[187]. Причем почетнее, конечно, было напрямую обратиться к Сапеге, хотя тот и отсутствовал в момент обращения в войске, да и вообще в Русском государстве.
Переписка с сапежинцами показывает, что начало переговоров предварял оживленный обмен грамотами. В послании Ивана Заруцкого гетману Яну Сапеге говорилось: «…И писанные твои листы, в Колугу и на Тулу к бояром и воеводам, и ко мне, прочитая, душевне веселюся»[188]. В грамоте Прокофия Ляпунова маршалку Чарнецкому почти так же: «…И писанные от вас к нам листы, в Колугу и на Тулу к бояром и воеводам, и на Резань ко мне к Прокофью, прочитая, душевне веселимся»[189]. Оба воеводы земского ополчения писали о своей радости, видя обращение сапежинцев к союзу с ними: «…зря ваше крепкое утвержение и от неправды отлучение».
