Один из главных вопросов, на которые историческая наука еще не сумела дать удовлетворительный ответ, состоит в том, каковы были цели самого князя Дмитрия Михайловича, когда он согласился возглавить нижегородское движение? Обычно считается, что в Нижнем Новгороде создавали совершенно новое ополчение, которое впоследствии победоносно проследовало маршем от Нижнего на Москву. Но так ли это было на самом деле? Каково было князю Пожарскому, самому принимавшему участие в боях в Москве при подходе Первого ополчения к столице, выступить против остававшихся под Москвой воевод и «бояр Московского государства». Не означало бы это предательство земского дела с его стороны? В Нижнем Новгороде правили воеводы, присланные из подмосковных полков, но к ним Кузьма Минин обращаться не стал. Вместо этого нижегородское посольство отправилось в Мугреево, где князь Дмитрий Пожарский лечился от ран[283] (в этой связи называется еще Нижний Ландех). Включение в это посольство, помимо главы посада Нижнего Новгорода Кузьмы Минина, авторитетного представителя церковных властей архимандрита Нижегородского Печерского монастыря Феодосия[284] показывает, что вряд ли посланцы действовали только на свой страх и риск, не известив воевод. Но как в таком случае удалось избежать конфликта с нижегородскими властями, подчинявшимися Трубецкому и Заруцкому?

Задумавшись над этими вопросами, можно понять, что новая земская идея раскрывалась в Нижнем Новгороде постепенно. Можно было даже подумать, что нижегородское ополчение начиналось для помощи подмосковным полкам, неизбежный конфликт с которыми изначально не обозначался, хотя и стремительно назревал[285].

Биографии князя Дмитрия Михайловича Пожарского и старосты Кузьмы Минина оказались настолько связаны между собой, что два эти человека уже почти не воспринимаются отдельно друг от друга. Хотя до встречи в мугреевской вотчине князя Пожарского их дороги вряд ли пересекались. Слишком уж далеко на лестнице чинов в Московском государстве отстоял царский стольник от рядового торгового человека. И больше всего вопросов и сложностей остается в изучении их биографий до того великого времени, когда они встали во главе земского движения. Поэтому вспомним сначала историю жизни князя Дмитрия Пожарского, а потом приведем те немногие сведения, которые известны о Кузьме Минине до времени его обращения к нижегородскому посаду в 1611 году. Попытаемся в первую очередь понять, что за люди стали спасителями Отечества, что вело их по выбранному пути. Дальнейшие же обстоятельства их биографий действительно оказались общими. Рассказывая об истории нижегородского ополчения, о складывании «Совета всея земли» и борьбе за освобождение Москвы, говорить отдельно о Минине и Пожарском попросту невозможно…

Героями, как известно, не рождаются, а становятся. О большинстве исторических героев мы знаем одно: они были мало чем примечательны до того времени, пока обстоятельства или судьба не выносили их к каким-то недосягаемым вершинам, от которых веет вечным холодом состоявшейся раз и навсегда Истории. Человека ведет только одному ему понятный выбор, но иногда этот путь может пересекаться с выбором других современников. На этом перекрестье личного и всеобщего, в море случайных событий с неизбежностью вырастает сопричастность уже к историческому выбору всей страны. Человек ведет себя так или иначе не потому, что он стремится в герои, — он не может поступить по-другому, пойти против себя, против понятий чести рода и семьи. Его нравственные идеалы могут потерпеть катастрофу уже при его жизни, но он всё равно должен исполнить предначертанное. Жития пишутся потом…

Обращение к жизнеописанию князя Дмитрия Михайловича Пожарского настраивает именно на такой высокий стиль. На его белых одеждах не должно видеть никаких пятен, он давно стоит на котурнах патриотических славословий, особенно любимых сочинителями исторических драм. По поводу одного из таких драматических опусов некогда отозвался едкой эпиграммой молодой А. С. Пушкин:

Покушаться на образ главных героев Смуты нельзя, хотя у многих он связан не с реальными людьми, жившими в прошлом, а с памятником Минину и Пожарскому на Красной площади. Стоит предупредить, что в дальнейшем повествовании речь пойдет именно о человеке своей эпохи, а не о медном князе в классицистической римской тунике. Не просто о «князе Пожарском», которого почитала «благодарная Россия», как сказано в надписи на памятнике Ивана Петровича Мартоса, а о том князе, у которого были имя, семья, служебная карьера, друзья и враги, подвиги и поражения. О князе, у которого отец в родословии упоминался с прозвищем Глухой, а дед — Немой; это последнее прозвище, по дедичеству, едва не досталось и народному герою (в одной из родословных книг князь Дмитрий Михайлович назван Хромым, но это, вероятно, искажение более древнего текста)[287]. Князь Дмитрий Пожарский, конечно, не нуждается в ложно понятой защите, основанной на исторических умолчаниях. Но рассказывая об одном из живших когда-то замечательных людей, которого сам народ возвел в свои герои, важно понять настоящую линию его жизни, а не довольствоваться ленивым повторением прописных истин.

Князь-Рюрикович… При этих словах обычно представляешь родовитого аристократа, участника всех крупных исторических событий своей эпохи, богатого и неприступного для других. Князь Дмитрий Михайлович действительно принадлежал к князьям Рюриковичам, происходил из ветви князей Стародубских. Однако к концу XVI века, когда появился на свет наш герой, ничего, кроме гордого осознания подобного родства, у князей Пожарских уже не осталось. Такова была судьба всего Дома Рюриковичей, неимоверно разросшегося за восемь веков и включавшего в свой клан тысячи и тысячи имен. С удельных времен оставалась только одна родовая спайка — происхождение от некогда самостоятельных князей-владетелей какой-то части огромного домена, принадлежавшего потомкам легендарного основателя Русского государства. От московских князей-Рюриковичей шли, как известно, русские цари, на время правления последних царей из этой династии — царя Ивана Грозного и его сына царя Федора Ивановича — пришлись детство и юность князя Дмитрия Михайловича Пожарского. Следующими по значению среди потомков Рюрика были суздальские князья, тоже обладавшие правами на великое русское княжение. Суздальские князья Горбатые, Шуйские и другие считали себя даже выше по происхождению, чем московские удельные князья. Но им всегда приходилось считаться со сложившимися историческими реалиями. Так же как другим князьям-Рюриковичам из Твери, Ростова, Ярославля и Рязани.

Несколько особняком в роду Рюриковичей стояли князья Стародубские. Центр их владения — Стародуб Ряполовский (ныне село Клязьминский Городок Ковровского района Владимирской области) — находился на периферии прежнего владимирского великого княжения[288]. Земли стародубских князей граничили с Московским и Нижегородским княжествами, поэтому им очень рано пришлось выбирать, с кем связать свое будущее. Владетели Стародуба Ряполовского вместе с князьями Оболенскими первыми согласились на вассальные отношения с московскими сюзеренами, променяв статус независимых князей на службу потомкам Ивана Калиты — сильнейшим правителям Русской земли. Произошло это уже при князе Дмитрии Донском в поколении современников Куликовской битвы 1380 года, одним из участников которой был князь Андрей Федорович Стародубский. Его старший сын, князь Василий Андреевич Пожарский, стал родоначальником князей Пожарских[289]. Родовое прозвище, как и полагалось в княжеских семьях, пошло от названия владения — волости Погара или Пожара. Другие князья Стародубские — Кривоборские, Ковровы, Ромодановские — происходили от второго сына князя Андрея Федоровича Стародубского, Федора Андреевича. Третий брат, Иван Андреевич, стал родоначальником князей Ряполовских и Хилковых, а четвертый, Давыд Андреевич, — Палецких, Гундоровых и Тулуповых[290].