– Преисподняя и крыса – женщины.

И так продолжалось, пока одна из играющих не ошибалась или слишком медлила с ответом. За соблюдением правил следила третья девочка, судья. Если в течение достаточно долгого времени победительницы не выявлялось, судья поднимала руку и поворачивала ладонь тыльной стороной. Это означало начало следующего раунда, в котором перечислялись только хорошие качества.

– Луна и звезды – женщины, – говорила первая.

– Океан – мужчина, – вторила другая.

– Добродетель тоже женского рода, – объявляла первая.

И так продолжалось до победы одной из сторон или очередной смены светлых красок на темные.

Надия не находила в этом состязании никакого удовольствия. Она с трудом дотянула до пятого класса, а потом ушла из школы, еще больше располнела и в шестнадцать лет вышла замуж за своего кузена, адвоката, который на сумму выкупа, заплаченную за Надию его богатым отцом, мог бы открыть новый современный офис. Впоследствии Нура узнала, что детей у Надии не было. Однако муж не хотел с ней разводиться, как того требовал обычай. Он любил ее.

С шестого класса Нура стала ездить в школу одна, почти не ощущая отсутствия Надии.

Ей нравились кондукторы в великолепных серых мундирах и с ящичками для билетов. Контролер, появлявшийся на маршруте раз в неделю и вежливо спрашивавший у пассажиров проездные документы, носил темно-синюю форму. Он выглядел как король и сверкал золотыми кольцами на пальцах, поэтому Нура долгое время принимала его за владельца трамвая.

Через две остановки после Нуры в трамвай входил пожилой господин благородной наружности в черном костюме. На вид ему было за семьдесят. Всегда аккуратно одетый, высокий и худощавый, он имел при себе изящную трость с серебряным набалдашником. Вскоре Нура узнала, почему ни кондуктор, ни контролер не требовали билета у барона Грегора. Он был сумасшедший. Старик не сомневался в том, что ему суждено открыть тайну царя Соломона. И как только он узнает ее, станет королем Вселенной. А пока все должны звать его просто бароном. Барон Грегор был армянин и жил один, без жены и сына, известного в Дамаске часовщика и ювелира.

День-деньской барон носился по городу и раздавал направо и налево должности в государствах, которые со временем перейдут в его руки. Если кто-нибудь из прохожих кланялся ему и называл «ваше превосходительство», старик расплывался в улыбке.

– Жалую тебе Египет и Ливию в придачу, – объявлял он, хлопая притворщика по плечу.

С него не требовали денег ни в ресторанах, ни в кафе, а в киосках он просто так брал самые дорогие сигареты.

– Для вас, господин барон, совершенно бесплатно. Но не забудьте и о моей скромной персоне, когда выведаете эту тайну, – говорил ему продавец.

– Разумеется, дорогой, – отвечал ему старик. – Вы будете печатать деньги. А вечером после работы сможете и для себя состряпать пару лишних купюр.

Позже Нура узнала от отца, что сын-ювелир каждую неделю оплачивал эти подарки. При этом продавцы и хозяева ресторанов и кафе часто предъявляли ему заниженные счета, потому что уважали безумца за доброту и вежливость.

– Да, он не в себе, – говорил как-то кондуктор одному пассажиру, который вздумал смеяться над стариком. – Но он живет так, как другие могут только мечтать. На такую жизнь кладут годы тяжелого труда.

Барон вышел на остановке перед школой, где училась Нура, попрощавшись с пассажирами исполненным достоинства жестом. Кондуктор в его честь дважды ударил в колокол, после чего старик повернулся и помахал ему рукой. Белизна ладони и медлительность придавали каждому его движению поистине королевское величие.

Иногда Нура просто так доезжала до кольца, а потом возвращалась к школе.

Кондуктор хватался за голову:

– Неужели мы забыли ударить в колокол на твоей остановке?

Нура беззаботно смеялась, хотя сердце колотилось от волнения. Теперь она побывала в тех районах, о которых даже ее мать не имела представления. Но девочка не должна была ей об этом рассказывать, ведь та всегда ожидала самого худшего. Поэтому Сахар и встречала дочь каждый день на остановке возле дома. И так продолжалось с первого дня занятий и до последнего.

Школа Нуры располагалась в престижном районе Сук-Саруя, в здании, которое по праву считалось жемчужиной арабской архитектуры. Увенчанное шпилем строение имело при себе внутренний двор, украшенный роскошным фонтаном. Окна окаймляли наличники из цветного стекла, а многочисленные аркады давали во время перемен приют от дождя и палящего солнца. В школе училось порядка двухсот девочек, с первого по девятый класс.

Вскоре после того, как Нура сдала экзамены за курс средней ступени, это здание снесли, а на его месте воздвигли безликий торговый центр, где разместилось множество магазинов и большой склад бытовой техники.

В классе Нуры учились восемнадцать девочек. Каждая из них жила в своем мире, но все держались вместе, как сестры.

В школе Нура обнаружила, что у нее красивый голос. Она стала много и с удовольствием петь, и даже матери нравилось ее слушать. Отец же не только восторгался ее даром, но и учил контролировать дыхание. Его собственный голос никак нельзя было назвать хорошим, но в искусстве постановки дыхания он считался специалистом.

Особенно любила Нура уроки религии. Ей нравился преподаватель. Молодой шейх, ученик и страстный поклонник ее отца, он, ко всему прочему, был красивым мужчиной. Его восхищала манера Нуры декламировать стихи, и поэтому он часто просил ее цитировать Коран. И девочка пела суры с таким чувством, что на глазах одноклассниц выступали слезы. В качестве поощрения учитель гладил ее по голове, и это прикосновение Нура воспринимала как воспламеняющий удар молнии. Позже Нура узнала, что не одна она потеряла тогда голову от молодого учителя, по которому сох весь класс.

Нура на долгие годы сохранила добрую память о школе. Лишь одно неприятное происшествие омрачало ее.

Это случилось в седьмом классе, когда Нура была первой ученицей по всем предметам, кроме математики. Она не любила нового учителя Садати, а каждая задача по геометрии оборачивалась для нее настоящей катастрофой. Простейшие расчеты углов и сторон треугольника заводили девочку в лабиринт, из которого она никак не могла найти выход. Математика всем давалась с трудом, но для Нуры каждый урок становился тяжким испытанием и стоил немалых нервов.

Наконец случилось то, что должно было случиться. В один прекрасный день учитель Садати, который, как видно, встал в то утро не с той ноги, вызвал ее к доске и велел изложить все изученные до сих пор теоремы, пояснив каждую конкретным примером.

В тот момент Нура пожелала себе немедленной смерти, а на учителя Садати обрушила про себя все мыслимые проклятия.

Она стояла у доски и молчала, пока первый удар бамбуковой тростью не вывел ее из оцепенения. Потом трость снова взметнулась со свистом. Удары сыпались ей на спину, ноги, пока она наконец не сообразила, что должна вытянуть вперед руку. Нура не чувствовала боли. Сквозь пелену слез она видела, как остолбенели одноклассницы. Некоторые из девушек тоже заплакали и стали просить учителя прекратить. Но тот не остановился, пока не выбился из сил.

Дома мать отругала девочку. Отец же, напротив, взял ее сторону.

– Садати – осел, – сказал он. – Он не учитель. Я знаю его отца и дядю. Стадо ослов.

Нура вздохнула с облегчением.

– Я ненавижу его, – прошептала она. – Ненавижу…

– Успокойся, дитя, – отвечал отец. – Господу не по душе ненавистники, и только любящие достойны Его защиты и безграничной милости. Имей сострадание к несчастному. Он занимается не своим делом и тем самым уже наказан достаточно.

Через год учитель Садати исчез. Он учинил расправу над одной шестиклассницей, не подозревая, что ее отец – старший офицер спецслужбы. По приказу министерства культуры Садати был переведен куда-то на юг. Должно быть, для него это стало настоящей катастрофой, поскольку он особенно ненавидел все связанное с югом и его крестьянами.