— Уже недалеко, малышка, — сказал он, пытаясь ее утешить. — Я понимаю, что холодно. Мне очень жаль.

Ему действительно было жаль. Как это ни удивительно, он сожалел о каждом своем шаге. Но потом он вспоминал об Эрис и обезумевшем Бьяджио и справлялся со своим раскаянием. Держа одной рукой поводья, второй он обнимал девочку, надежно удерживая ее на коне и стараясь по возможности согреть. Казалось, Шани жмется к нему. Естественная человеческая потребность в тепле была сильнее страха, и девочка зарывалась в куртку Симона. Она была легонькой, как ее мать. Симон держал ее бережно, словно яйцо с тонкой скорлупой.

Сейчас Дьяна уже обнаружила пропажу дочери. Можно не сомневаться, что она в отчаянии и ужасе. Симон понимал, что погубил ее — возможно, гораздо более жестоко, чем убитую им Треш. По крайней мере нянька уже не страдает. А вот страданию Дьяны не будет конца.

— Твоя мать очень сильно тебя любит, — рассеянно проговорил он, продолжая скачку под кронами фруктовых деревьев. — Если это будет в моих силах, ты еще с ней увидишься. Я сделаю это, если смогу. И да поможет мне Бог.

Если Бог не глух к молитвам убийцы, если Он хоть немного заботится о невинных детях, Он укажет Симону путь. Эта мысль заставила Симона стиснуть зубы. Ему вдруг захотелось, чтобы Бог проклял его, утащил его в ад за все его бесчисленные грехи и обрек на вечное пламя. Испытывая к себе страшное отвращение, он принес Небесам мысленный обет: он с радостью будет гореть в пламени, лишь бы спасти и Эрис, и малышку Вэнтрана.

Еще час ехал Симон в темноте, сокращая расстояние от Фалиндара до своего места назначения. Путь, на который у пешего Симона ушел когда-то целый день, конь преодолел в считанные часы, и шум прибоя известил Симона, что башня близко.

И у Симона Даркиса сжалось сердце от ужаса. Он чуть замедлил бег коня и наклонил голову, прислушиваясь. Даже Шани прекратила плач: далекий шум прибоя ее успокоил. Симон принюхался и ощутил соленый запах океана. Прищурившись, он всмотрелся в горизонт, и его натренированные глаза различили темные очертания башни. С новыми силами он дал коню шенкеля, торопя его вперед. Тропа была узкой и опасной, но время было на исходе — как и терпение Симона. Когда конь замешкался, он снова стиснул ему бока, на этот раз еще сильнее, выместив все свое чувство вины и страх на боках бедного животного. Но, выехав на поляну около башни, Симон натянул поводья и перевел коня на медленную рысь, а потом вообще остановил, оказавшись в тени здания. У него на руках Шани взбрыкнула ножкой и протестующе всхлипнула. Симон невесело ей улыбнулся.

— Ты правильно боишься, девочка, — признался он. Возле башни никого не было, но в лунном свете Симон различил на воде две черные точки. Он ошеломленно устремил взгляд к горизонту. Два корабля? Что делает Н'Дек? Не беспокоясь о том, что конь убежит, Симон спешился и снял с седла свой драгоценный сверток, но не стал спускать девочку на землю. Вместо этого, бросив измученного скакуна, он осторожно направился к башне, неся Шани на руках. Открытая арка дверного проема манила тьмой. Симон затаил дыхание. Ощутив его тревогу, Шани сделала то же. В темной глубине баТини послышался шорох: звук от соприкосновения подошвы с камнем. Услышав этот звук во второй раз, он остановился.

— Кто там? — громко спросил он.

Наступила долгая тишина. Наконец в дверях возникла безмолвная тень — судя по росту, это был мужчина. Следом вышел еще один, потом — еще два. По цвету кожи Симон определил, что это не трийцы, и крикнул им:

— Я — Симон Даркис. Выходите и покажитесь, кто вы!

Силуэты двинулись вперед, и Шани испугалась. Четверо человек — двое в мундирах морского флота, двое в штатском — вышли на лунный свет и вопросительно посмотрели на Симона. Впереди шел высокий мужчина с чисто выбритым лицом, изрезанным шрамами.

— Даркис! — Моряк помахал рукой. — Это тот ребенок?

— Да, — объявил Симон. — Кто эти двое с тобой?

Все четверо шли к Симону, разглядывая испуганную девочку у него на руках. Моряк, заговоривший первым, расхохотался при виде ребенка.

— Капитан Н'Дек насчет тебя не ошибся! — со смехом проговорил он. — Он сказал, что ты приедешь — и с ребенком.

— А мы думали, что ты попался гогам! — добавил второй — один из тех, кто не был моряком.

Симон ответил ему ледяным взглядом.

— Кто вы, к черту, такие? — спросил он. — Вы не моряки.

Незнакомец не оскорбился тоном Симона. Вместо этого он протянул ему руку и сказал:

— У нас один и тот же господин, Симон Даркис. Мы о тебе знаем. И знаем о той работе, которую ты здесь выполнял. Симон ощетинился.

— Вас прислал Бьяджио? — спросил он настороженно. — Зачем?

— Нам поручено наблюдать за Шакалом, пока ты повезешь нашему повелителю его дочь, — ответил тот. Он говорил таким же напевным голосом, каким говорили многие Рошанны, и лицо у него было таким же непроницаемым. — Господин ожидает тебя на Кроуте, но ему нужны глаза здесь, в Люсел-Лоре.

«Сукин сын», — мысленно прошипел Симон. Бьяджио перестал доверять кому бы то ни было.

— И поэтому сейчас у берега стоят два корабля? — рявкнул он. — Дураки вы! Рядом ходят лисские шхуны! Если они заметят ваши проклятые корабли, нам конец!

— Шхун мы не видели, — ответил опешивший моряк. — И такова была воля Бьяджио. — Непочтительность Симона его потрясла, внушила почти благоговейный ужас. — Второй корабль приплыл, чтобы доставить вот этих двоих. Это все, что мне известно.

— Чтобы к рассвету его уже здесь не было! — прорычал Симон, снова поворачиваясь к Рошаннам. Он собирался сказать им, что Ричиус уплыл, но почему-то промолчал. — Вы меня поняли? — спросил он вместо этого. — До рассвета этот корабль должен исчезнуть!

— «Мститель» пришел два дня тому назад, — объяснил второй Рошанн. Он был ниже и смуглее своего товарища, и его черные волосы и белые зубы поблескивали в свете луны. — Он привез нас, и мы устроили себе базу в башне. Корабль уплывет, когда мы закончим, когда он нам больше не будет нужен.

— Нам велено доставить вас на борт «Устрашающего», — сказал моряк. Он попытался сделать вид, будто гнев Симона его не пугает. — Как только ты будешь готов.

— Капитан Н'Дек вас ждет, — сказал второй агент. Протянув руку, он погладил Шани по щечке. — Поторопись. Господин ждет свою добычу.

Симон резко отстранил Шани.

— Не лезь! — угрожающе бросил он. — И не говори мне, что я должен делать, Рошанн. Я — Черное Сердце!

Это имя обладало достаточным весом, чтобы стереть с лица агента ухмылку.

— И ты прекрасно справился со своим поручением, как и предвидел Господин. А теперь отправляйся и привези ребенка к нему. Возвращайся домой, Черное Сердце. Отдыхай на Кроуте.

Теплое тельце на руках у Симона заставило его на секунду замешкаться. Он поглядел на похищенного младенца. Шани смотрела на него: в ее глазах читалось недоумение, личико раскраснелось от холода. Из носика бежала тонкая струйка соплей. Симон прихватил рукав куртки и вытер струйку.

— Лодка тебя ждет, — сказал моряк, указывая в сторону скалистого берега. — Вон там.

Потому что они все наблюдали за ним и потому что он совершил это злое дело и возврата назад не было, Симон молча пошел к берегу и лодке, которой предстояло доставить его на борт «Устрашающего».

В полночь, когда луна стала садиться и в Фалиндаре воцарилась тишина, Дьяна Вэнтран сидела в одиночестве в спальне своей похищенной дочери. Димису и его воинам не удалось найти след Шани, и хотя они продолжали поиски, чувство безнадежности усиливалось с каждой минутой. Симон Даркис — если это действительно было его имя — исчез, и такое совпадение не оставило Дьяне сомнений относительно судьбы ее дочери. Глядя в окно на уходящую за горизонт луну, она услышала в тихом свисте морского ветра слова мужа:

«Рошанны повсюду!»

Тогда она ему не поверила. И Люсилер тоже не поверил. Теперь Дьяна поняла, что Ричиус говорил правду: золотой демон Бьяджио, который преследовал его в кошмарных снах, совершенно реален — и страшен. Треш мертва. Люди Димиса унесли ее тело и смыли с пола почти всю кровь. В эту ночь Дьяне не хотелось быть со своими подругами. Она настояла, что останется одна в комнате Шани. Глядя невидящими глазами в окно, Дьяна мрачно думала, что скажет Ричиус. Он уехал всего полтора дня назад — а она уже потеряла их дочь! Она снова осталась одна, как до встречи с Ричиусом, — и это знакомое чувство вызывало в ней гаев.