— Для тебя здесь найдется место, не тревожься, дитя, — пообещал Эррит. — Мы сможем о тебе позаботиться. Ты хочешь есть? У нас есть еда. — Он похлопал свой округлившийся животик. — Сколько угодно еды.

— Я поела бы, — ответила Лорла. — Если герцог Энли не против. — Она снова посмотрела на Энли. — Можно, милорд? Мне можно чего-нибудь поесть?

— Конечно, — сказал Энли. — Можешь меня не дожидаться. Пойди поешь.

— Ты найдешь отца Тодоса в коридоре, — добавил Эррит. — Скажи ему, что проголодалась и хочешь отдохнуть. Он найдет тебе комнату.

Лорла спрыгнула со стула и направилась к двери. — Так и скажу! — радостно воскликнула она.

Эрриту больно было смотреть на нее, такую изголодавшуюся и отчаявшуюся. Война наиболее жестока к детям. Черный Ренессанс научил его этому. Вот почему Эррит создал свой детский приют. Епископ проводил взглядом девочку и некоторое время смотрел на закрывшуюся за ней дверь.

— Какой необыкновенный ребенок! — прошептал он. Эти слова не предназначались для ушей Энли, но тот их услышал.

— О да! — отозвался герцог. — Ей пришлось столько вынести — и все-таки она не жаловалась, ни разу на всем пути сюда. У вас действительно найдется для нее место, Ваше Святейшество? Я не хотел бы вас затруднять. Мне просто подумалось…

— Не тревожьтесь о девочке, — заверил его Эррит. — Мы найдем для нее место. Но теперь скажите мне, герцог Энли, что за дурные вести вы принесли? Война с вашим братом?

— Да, поистине дурные вести, — откликнулся Энли. Он прижал руку ко лбу и начал растирать его, стараясь разгладить пролегшие по лицу морщины. — Черные времена, Ваше Святейшество. Драконий Клюв раскололся, чего я давно опасался. Энеас, мой брат…

— Он напал на вас? — допытывался епископ. Энли кивнул:

— Он встал на сторону Бьяджио. Теперь он поднял Черный флаг. Мои люди собственными глазами видели этот флаг на его замке. На нас напали внезапно. — Герцог сжал кулаки. — Будь я проклят! Мне следовало это предвидеть! Когда Аркус умер, я понял, что Энеас попробует что-то предпринять. И я продолжал бездействовать!

— Не терзайтесь! — проворковал Эррит. — И расскажите мне все, что случилось. Когда напал ваш брат?

— О, уже много недель назад. Я даже не знаю, что сейчас творится у меня дома. Когда мы уезжали, перевеса ни у кого не было. Войскам Энеаса удалось захватить часть территории на южном ответвлении, но мои люди их остановили. Однако я не знаю, на сколько нас хватит. Воздушная армия ненасытна, Ваше Святейшество. Она не дает нам наносить ответные удары. — Лицо герцога казалось совершенно искренним. — Мне страшно, Ваше Святейшество.

Эррит встал с кресла и вышел из-за письменного стола. Боль Энли притягивала его к себе, словно магнит. Он посмотрел на герцога, стараясь выгладеть внушительно.

— Не надо бояться, сын мой. На Драконьем Клюве вы подняли Свет Бога, не так ли?

— Да, Ваше Святейшество. Конечно.

— Значит, Бог даст вам защиту. Имейте веру.

— Ваше Святейшество, мне нужно нечто помимо веры. Мне нужна ваша помощь.

Энли попытался встать, но Эррит поднял руку, остановив его:

— Сидите, герцог Энли. Вам нужен отдых. Скажите, чего вы от меня хотите.

— Нам на Драконьем Клюве нужны войска, Ваше Святейшество. Чтобы отразить нападение моего брата. Нужно, чтобы нам на помощь пришли легионы. Как в Готе.

Эррит застыл:

— Как в Готе? Что вы знаете о Готе?

— Я знаю, что там вы раздавили Черный Ренессанс, — ответил Энли, бледнея. — Извините, Ваше Святейшество. Я думал, об этом всем известно. Я не хотел проявить неуважение…

— Я не обиделся, сын мой, — заверил его Эррит. Он не ожидал, что известия о Готе будут распространяться настолько быстро. — Это правда. Мы действительно подавили Ренессанс в Готе. Ужасной ценой, но это было необходимо.

— Да, — подхватил Энли, — и вы можете помочь мне сделать то же. Пожалуйста, я вас умоляю. Отправьте со мной на Драконий Клюв генерала Форто и его людей. Если Энеас их увидит, он, может быть, даже признает себя побежденным и сдастся. Но это надо сделать быстро, пока мы не потеряли южное ответвление.

Эррит облокотился на свой письменный стол, обдумывая то, что сказал ему Энли. Это была смелая просьба. Драконий Клюв располагался далеко и не имел особого значения. Легионам Форто придется идти туда долгие недели. Епископ размышлял над его просьбой. Энли наблюдал за ним. Он был хорошим человеком, этот герцог. Несмотря на свою репутацию вольнодумца, он был предан Аркусу и прежней империи, а когда старик умер, он отказался встать на сторону Бьяджио, сделав выбор в пользу Света Бога. Этот человек имел высокие идеалы. Нечастый случай в наши дни.

— Вашу просьбу выполнить непросто, — проговорил Эррит. — Если Форто дойдет до Драконьего Клюва и окажется, что Энеас уже его захватил, дело может закончиться новым избиением. Я откровенно признаюсь вам, что мне не хочется брать на совесть еще одно подобное деяние.

— Но мы были вам верны! — взмолился герцог. — Мы преданы вам и новому порядку. Ваше Святейшество, нельзя допустить, чтобы Драконий Клюв подпал под Черный Ренессанс. Я прошу об этом не для себя, а для Нара. Драконий Клюв — это только начало. Чем все закончится?

«Действительно — чем?» — мрачно подумал Эррит.

Энли драматизировал ситуацию, но в целом был прав. Нельзя допустить, чтобы у Бьяджио появились оплоты в Наре. Именно поэтому Эррит приказал разрушить Гот, поэтому он позволил составу Б выйти из военных лабораторий. Епископ решил, что Бог его испытывает. И он выдержит это испытание.

— Я обдумаю все, что вы мне сказали, герцог Энли. Не тревожьтесь. Бог подскажет мне верный путь. И я посовещаюсь с генералом Форто. В конце концов, он же профессионал. Многое будет зависеть от того, что скажет он.

— Со всем моим уважением, Ваше Святейшество, на это просто нет времени. Нам надо…

— На молитву время есть всегда, герцог Энли. Мы обязаны находить время для Бога. — Эррит протянул герцогу руку. Энли взял протянутую руку, хотя и не скрыл своего разочарования. Он неохотно позволил Эрриту помочь ему встать со стула, невольно содрогнувшись от ощущения ледяной кожи. — Пойдите и найдите отца Тодоса. Он вас накормит и напоит и отведет вам комнату для ночлега. С вами есть люди?

— Да, Ваше Святейшество. Отец уже о них позаботился.

— Вот и хорошо. Не бойтесь, сын мой. Бог подскажет нам верное решение.

Энли низко поклонился и вышел из кабинета. Дверь тихо закрылась за ним, и Эррит остался один.

«Бьяджио».

Это настоящий дьявол. Даже находясь на Кроуте, он плетет свою паутину, надеясь связать империю и утащить ее обратно во тьму. И таким людям, как Эррит, необходимо нести в мир свет. Эррит подошел к окну и стал смотреть вниз, на город. Солнце поднялось выше, и его свет лился сквозь стекло, согревая заледеневшую кожу. Зрение архиепископа невероятно обострилось: он мог видеть каждую пылинку, плывущую над городом, каждую струйку дыма от плавилен. За рекой на вершине холма высился заброшенный Черный дворец, подавляя собой все вокруг. Внутри, в его пустых помещениях, остался Железный трон — опустевший престол мертвого императора. При мысли о том, что на этом троне может оказаться Бьяджио, Эррита начинало мутить.

— Никогда! — прошипел он. — Никогда, пока я еще дышу!

А потом его мысли обратились к маленькой девочке, Лорле. Она была истиной драгоценностью, которую громада войны чуть было не превратила в прах. Жесткое лицо Эррита смягчилось. Бедняжка! Иногда мир бывает немыслимо жесток.

Лорла стояла у окна, прихлебывая сок и глядя на огромный город. Она оказалась очень высоко — так высоко она не бывала даже в Красной башне, — и огромные просторы Нара заставили ее почувствовать себя птицей, парящей над миром. Отец Тодос привел ее сюда, чтобы она отдохнула и поела. В комнате стояла кровать, мягкая и удобная, с чистыми простынями и пышными подушками, в которых утонула голова Лорлы, когда она попробовала прилечь. Необъятный завтрак, который принес отец Тодос, остался недоеденным на подносе у кровати. Его хватило бы на двух взрослых, и Лорла наелась досыта. За толстым стеклом раскинулась завораживающая столица Нара. Лорла не запомнила, чтобы город был таким огромным и внушительным — но тогда сквозь крошечные грязные окошки лабораторий она видела только маленькие его кусочки. А теперь, с верхней части собора ей видно было все, и она поняла почему город называли «Великолепным». Она чувствовала себя невесбмой, бестелесной — словно полностью оторвалась от земли.