— После такой большой кровопотери вам не мешало бы поесть, князь, — произнес он невозмутимым лекарским тоном. Я отмахнулся — поесть всегда успею. Хотя, надо полагать, от усталости видок у меня был ничуть не лучше, чем у тех мертвецов, которых приходилось развеивать дюжинами. Куда важнее сейчас вытолкать обоих Темных отсюда и поговорить с Воладаром с глазу на глаз — от дрейгской крови он скоро начнет приходить в себя. Жалеть его и нянчиться я не собирался, он, как-никак, не детеныш, и не девица. И даже не юнец, которому дурь можно было бы на возраст списать.
— Выйдите вон, оба, — приказал я, чувствуя, как за моей спиной начинает маячить зыбкая тень Жнеца. — Я сам прослежу за ним и побеседую… в воспитательных целях.
Они подчинились молча. Волк настолько был оглушен происходящим, что даже не возмутился на мою откровенно непочтительную к его титулам отповедь. Мелкаэн, кажется, был втройне согласен с каждым моим словом, но высказаться самому ему не позволяла субординация.
Я остался один на один с Разэнтьером в ожидании, пока он придет в себя настолько, чтобы не просто слышать меня, но и понимать. Надвигался вечер, тяжелые сумерки пасмурного дня постепенно перетекли в почти полный мрак. Я не спешил убирать с кристаллов щитки, чтобы свет не бил в глаза — они и так все прекрасно видели даже в почти полной темноте, а Воладару освещение будет только мешать.
Наконец, вспыхнули два зеленоватых огонька. Ифенху скрипнул зубами и сдержал стон.
— Что, несладко? — спросил я, не удержавшись от легкой ехидцы в голосе. — Зато в следующий раз думать будешь прежде, чем совершить глупость.
В уголке моего сознания отголоском угнездилась его боль — выпитая кровь и сила породили некрепкую, но ощутимую связь. Неповинное в глупости своего хозяина тело страдало каждой клеточкой. Внутри него что-то шевелилось, тянулось, перекручивалось, сожженная кожа начала понемногу нарастать заново.
Я потянулся, гулко хлопнув крыльями, встал и склонился над Разэнтьером. Как бы больно не было, ему придется выслушать меня именно сейчас и ни часом позже, чтобы урок оказался усвоен.
— А теперь я буду говорить, а ты будешь слушать. Считаешь себя недостойным? В таком случае мне надо было бы пойти и утопиться еще в далекой юности, потому что, если следовать твоим рассуждениям, я недостоин зваться сыном и амираном Владыки Света. Чего вообще, по-твоему, достойна бордельная игрушка, дрейгский ублюдок?
Разэнтьер в ответ не произнес ни слова, даже мысленно, только вздрогнул.
— Не ожидал? — я склонился еще ниже, почти шипя ему в лицо. — Да. Я, второе лицо в Кхаэль-Тариет, родился в доме утех и путь свой начинал, будучи дорого оплачиваемой экзотической игрушкой! Я ублажал богатых клиентов, а сбежав оттуда в двенадцать лет, убил дружка моей мамаши, тьфу, не к ночи будь помянута! И вот после всего этого ты думаешь, отец зря принял меня в семью? Нет уж, я буду считать, что он был прав, когда одарил меня Искрой, и буду гордиться тем, кто я есть сейчас! Неужели ты сожалеешь о том, что когда-то помог Волку? Нет ничего проще. Все можно исправить. Я слышал, где-то на Десмоде спрятан Глаз Веков. Запусти его — и перемени решение, принятое в прошлом. Тогда честь твоя точно никоим образом не пострадает!
Я фыркнул и выпрямился, воздвигшись над притихшим ифенху этакой осуждающей статуей. Разэнтьер молчал, раздавленный болью и моими словами. Из окна проникал слабый отблеск фонарей с дворцовой площади, поселивший в складках балдахина над кроватью глубокие тени. Темный, все еще отчасти пребывая меж тем светом и этим, тревожно следил взглядом за парой Жнецов, висевших по обе стороны от меня. Безликие фигуры, растекающиеся по полу клочьями мглы, с крючковатыми лапами и мертвенно-зелеными провалами на самом деле слепых глаз могли напугать кого угодно. Не говоря уже о душе, которая только что побывала по ту сторону.
— Ну так что? — спросил я, аккуратно расправив и сложив затекшие от малоподвижности крылья. — Глаз Веков? Или ты все-таки примешь себя таким, каков ты есть, со всеми «грехами» прошлого? Почему ты, как неразумный детеныш, ведешься на подначки тех, кто заведомо желает вашего краха? Учти, в следующий раз тебя подставят так, чтобы, сорвавшись, ты подставил Ваэрдена! А там и до ножа в спину недалеко.
Вот об этом он не удосужился подумать. Вздрогнул и испугался, заставив духов хищно качнуться в его сторону. Страх для них все равно, что конфета для ребенка, притягателен и сладок. Я несильно хлестнул обоих волевым ударом и заставил отступить назад.
Воладар затих и постепенно заснул. Но урок, все же, пошел впрок. Великий Вещий, неужели мне, наконец, выпала возможность хоть немного времени уделить себе? Когда я последний раз ел досыта — не помнил совершенно, спал, кажется дня три или четыре тому назад. А может, пять?
Надо это исправить, а то придворные шарахаться начнут. Надеюсь, Мелкаэн не будет против, если утром обнаружит здесь дрейга? Я дал волю внутренней сути и опустился на все четыре лапы, перекинувшись довольно быстро и без душераздирающих зрелищ. Размеры я вынужден был очень сильно сдерживать, чтобы Волку не пришлось проводить во дворце незапланированный ремонт. Стараясь не снести хвостом и крыльями мебель, я перебрался в дальний свободный угол возле еще горячего камина, свернулся там клубком и позволил себе соскользнуть в чуткий сон вполглаза.
Крылья у него полезли на второй день. Рано утром, покуда весь дворец еще спал. С противным хрустом и чавканьем зародыши раздвигали мышцы, раздирали только что поджившую шкуру в клочья. Час за часом, скуля и воя, Разэнтьер поносил меня как только мог, всеми известными и неизвестными словами, а из его спины ниже последних ребер постепенно прорастали покрытые слизью комки тонких, легко гнущихся костей, мускулов и кожи. Кровью было залито все, ее тяжелый дух просачивался даже сквозь плотно закрытые двери, пугая стражу. Ваэрден и Кланмастер Таймар примчались сразу же, едва нервное донесение одного из караульных достигло их ушей.
— Терпи, — приговаривал я на ухо Воладару, крепко держа его, чтобы ненароком не повредил себе чего-нибудь. — Дальше хуже будет.
Он в ответ посылал меня далече. Полем, лесом…
Слухи по дворцу тотчас поползли самые противоречивые. Одни шептались, дескать, государь выхаживает предателя, вторые им возражали — ему не понравилось, что предатель сбежал, и теперь он его медленно поедает живым. Третьи добавляли — не поедает, а пытает! Лично! Воладарианская стража у дверей и служанки, которые раз за разом меняли простыни и отмывали кровь с пола и мебели, молчали, как рыбы, а это еще больше подливало масла в огонь.
Спустя еще три дня у Воладара началась полная трансмутация — он становился кхаэлем. Само собой, взвыл от боли мастера весь Клан.
Сплетни вспыхнули с утроенной силой. Еще бы! Все без исключения Воладариан бродили, словно снулые рыбины. Натыкались на людей и мебель, то и дело падали в обморок. Гвардейцам второго Клана, Хранящим Покой, срочно пришлось замещать бедолаг на всех постах.
Придворные смачно обсасывали каждую новую подробность. В том числе и мою мрачную рожу — пришлось занять место Разэнтьера на всех официальных приемах. Делал я это с удовольствием и крайне напыщенно: непуган был десмодский двор моей персоной, ох непуган. Угрожающая черно-золотая статуя, замершая возле черного престола с Духом Смерти на плечах и при Маар Кириайн заставляла людишек заикаться и кланяться на каждом шагу.
Ваэрден раз за разом откровенно забавлялся происходящим, умудряясь сохранять на лице маску высокомерного величия. Мы с нетерпением ожидали послов Инквизиции, еще и потому что пара Кланмастеров в одном из городских переулков негласно начистила рыло зачинщику всей этой заварухи.
В тот день я постарался принять особо зверский вид. Кафтан потемнее, расшитый узором из шипов и черепов, кое-где накладки из черненой стали с гравировкой знака смерти, мглы вокруг меня и по полу побольше, полупризрачный хвост, призванный то и дело демонстрировать окружающим мое недовольство. И беспристрастный буравящий взгляд в одну точку, как будто вот прямо сейчас, не сходя с места, я начну судить их за грехи. Маар изображал шипастый воротничок.
