— Я ни о чем не мог думать, только о Марпоте, — сказал он, когда Лукреция прижалась к нему, прильнув щекой к его плечу и положив ладонь ему на грудь. — Как он наказал Филипа вместо меня. При всякой мысли о тебе я тотчас вспоминал про его увечье. Но Марпот и тебя не помиловал. Альф говорил, он затащил тебя в церковь. Перед самым своим бегством…
— Довольно. — Лукреция прижала палец к его губам. — Марпот ушел. Мы насадим новый сад. Ты и я.
Они собирали из-под снега каштановые орехи, обжаривали их, чистили и размалывали в муку, которую смешивали с водой и ставили подниматься. Тэм Яллоп и Симеон выпекали в печах рассыпчатые плоские хлебцы. В Большом зале слуги, служанки и повара сидели вместе за длинными столами.
— Если это райский хлеб, — громко сказал Филип, откусывая от сухой крошащейся лепешки, — лучше уж отправьте меня в ад.
— Филип! — прошипела через стол скандализированная Джемма; Адам Локьер ухмыльнулся:
— Банс говорил, у нас еще остались сушеные яблоки.
— И сушеные почки ракитника, — добавил Питер Перз.
Все усердно жевали.
Весна принесла проливные дожди и известие о казни короля. Память мужчины с печальными глазами, убитого Кромвелем и парламентом, в усадьбе Бакленд почтили днем молчания. Джон прислушивался к глухому рокоту дождя, когда в кухню вошел промокший до нитки Хески.
— Там во дворе человек, мастер Сатурналл, — прошептал паренек. — Он вас спрашивает.
Под ледяным ливнем стояла знакомая фигура, рядом с белоснежным мулом. Волосы у Джоша стали почти такими же белыми, отметил Джон.
— Я знаю про Генри, — сказал погонщик, не дав Джону открыть рот. — Я знал все наперед, когда он только выступил из усадьбы с войском.
— Мне очень жаль, Джош, — вздохнул Джон, потом бросил взгляд на подъездную дорогу. — Как тебе удалось до нас добраться?
— Вашему полковнику Марпоту приказали вернуться обратно в Зойленд. В Саутоне им недовольны. Секретарь нового лорд-наместника — твой давний знакомец.
— Кто такой?
— Сэр Филемон Армсли.
Джон потряс головой:
— Ты ошибаешься, Джош. Сэр Филемон служил королю при дворе.
Погонщик пожал плечами:
— Нынче он письмоводитель старого Неда. И заседает в комитете. Но я здесь не поэтому. — Он указал на вереницу лошадей, нагруженных вьюками и корзинами. — У меня там письмо. Взял у одного малого, которого встретил неподалеку от Банбери. А он — у погонщика из Оксфорда. Письмо от сэра Уильяма.
— Он вернется? — спросил Джон, пытаясь представить реакцию Лукреции.
Но Джош покачал головой:
— Сэр Уильям приказал долго жить.
* * *
Дочь моя! Надеюсь, ты пребываешь в лучшем здравии, нежели автор сего письма, который в мирное время терпит страдания, каких не ведал на бранном поле. Правители нашей новой Республики — удивительные люди, знающие наши души лучше нас самих. Ибо верноподданных они обвиняют в измене, а тех, кто сражался за своего монарха, объявляют преступниками. Будучи самыми настоящими ворами, они называют себя праведными судьями, и всех, кого не положили огнем своих пушек, они теперь уловят своими писчими перьями.
Одних правительственные уполномоченные лишают крова и изгоняют из поместий. Над другими свершают варварское насилие, каким ныне грозят и нашему королю. Таков наш новый Вавилонский плен.
Тебе придется противостать этим людям вместо меня, о чем я сообщаю тебе с болью, равной той, что причиняла мне пила, вгрызавшаяся в мое колено. То, что им известно о совещаниях, проводившихся в Бакленде узким кругом, не подлежит ни малейшему сомнению, ибо один из нашего сообщества ныне входит в состав их комитета. У Филемона Армсли столько же лиц, сколько вокруг него людей, на них взирающих. Он утверждает, что исподволь отстаивает наши интересы.
Я завещаю тебе все эти беды — и еще одну. Сегодня врачи сказали мне, что кровь моя отравлена. Аптекари держатся такого же мнения. Но я давно это знал. Наше родовое наследие всегда было ядом, который течет в наших жилах, смешанный с алой кровью, питающей нас.
Сейчас поздняя ночь, ты и Бакленд далеко от меня. Однако я храню спокойствие, полагаясь на слово, данное мне тобой, и зная теперь твой подлинный характер. Леди Анна отдала свою жизнь не зря. В твоих руках, я уверен, Долина будет в сохранности. Ты послана мне Небом, Лукреция, мне и ей…
Джон ждал Лукрецию в Солнечной галерее, подыскивая подобающие случаю слова. Но когда она пришла после полуночи, с опухшими от слез глазами, у него отнялся язык. Она молча прижалась к нему, содрогаясь от беззвучных рыданий.
В Большом зале развесили траурные полотнища. Слуги исполняли свои обязанности в молчании. Лукреция надела темное платье и вуаль. Сидя рядом с Джоном в спальне, она неподвижно смотрела на дверь.
— Однажды он застал меня здесь за игрой. — Она оглянулась на колыбель с серебряными колокольчиками, на покрытые пылью гребни и флаконы. — Мы с Джеммой играли здесь в королев и служанок.
— Теперь тебе придется играть другую роль, — сказал Джон. — Теперь ты хозяйка поместья Бакленд.
Сэр Филемон прибыл в сопровождении отряда всадников, как и в прошлый раз; его переметные сумы раздувались от документов. Сидя за огромным буковым столом в кабинете, Лукреция выслушала его заверения в преданности; Джон, Бен Мартин и мистер Фэншоу стояли позади нее. Он будет ходатайствовать по их делу перед комитетом, пообещал сэр Филемон. Но увы, он не может вернуться с пустыми руками. Джон увидел, как сморщился шрам на щеке, когда мужчина улыбнулся извиняющейся улыбкой, доставая свои бумаги. К сожалению, без компромиссных выплат не обойтись…
После того как Марпота выдворили из Долины, в усадьбу снова потянулись коробейники и повозки с разным товаром. Бен Мартин и мистер Фэншоу проверяли счета в кабинете стюарда, составляли списки рент, налогов и прочих платежей, подсчитывали суммы задолженностей и объезжали Долину, собирая недоимки. Скоро в людном приемном дворе Филип надзирал за толпой, призывая к порядку энергичными жестами здоровой руки. Мотт начал засаживать огород. Кухонные работники снова стали принимать пищу внизу.
Известие о возрождении усадьбы разнеслось далеко по окрестностям. Люди прибывали в поисках работы. В полях за рекой артель наемных работников под руководством Адама Локьера разбрасывала навоз. В садах мужчины и мальчики копали, обрезали, чинили и сажали. Только карповые пруды стояли без ухода, и в темной воде среди водорослей лениво плавали рыбы.
Выбитые окна Большого зала застеклили, и в длинных переходах усадьбы вновь стало оживленно. Джон и Лукреция больше не могли перекидываться взглядами за столом и соприкасаться руками под ним, не говоря уже о том, чтобы обниматься в пустых коридорах. Сталкиваясь с Лукрецией днем, Джон едва успевал взять ее за руку, как рядом уже слышались чьи-нибудь шаги и ей приходилось торопливо от него отскакивать.
— Я не смогла улизнуть! — сердито прошептала она после того, как он в очередной раз тщетно прождал ее в Солнечной галерее.
Их свидания стали реже. Порой они не встречались неделю-две, потом порывисто бросались друг другу в объятия, охваченные лихорадкой страсти. На следующий день, орудуя своим половником у очага или обсуждая с Филипом меню на ближайшие дни, Джон задавался вопросом: уж не пригрезилось ли ему ночное свидание, столь резко вырвавшее его из обыденной жизни в кухне?
Но в конце года, в День святого Андрея, Джон накрыл стол в Солнечной галерее и дождался Лукрецию, стоя подле него с подносом, нагруженным блюдами. Она села и с улыбкой промолвила, когда он склонился над ней с ложкой в руке:
— Если хочешь, можешь сесть рядом со мной, мастер Сатурналл.
Тазовые кости у нее больше не торчали и ребра уже нельзя было пересчитать под кожей. Только след от удара Марпота остался. Лежа с ней в постели, Джон легонько провел пальцем по горбинке.
— Твоя кривоносая невеста, — пробормотала Лукреция.
